Колин Маккалоу - Первый человек в Риме. Том 1
– Да, их не изберут, пока не пройдет четыре года. Новые цензоры будут избраны не раньше следующего апреля. Тогда вы и сможете войти в Сенат. Наберитесь терпения.
Сулла набрал полную грудь воздуха, как перед прыжком со скалы в море:
– Гай Юлий, у меня есть еще одна просьба к вам.
О, это был решающий момент! Если Цезарь ответит согласием, это откроет Сулле путь в Сенат куда вернее, чем деньги.
– Что же за просьба, Луций Корнелий?
– Чтобы вы подумали, не могу ли я стать мужем вашей дочери Юлиллы?
– После того, как она вас оскорбила?
– Я люблю ее, – выпалил Сулла, сам себе веря.
– Юлилла еще не вошла в возраст. Но я учту вашу просьбу, Луций Корнелий, – он улыбнулся: – После стольких горестей вы заслужили право обладать друг другом…
– Она подарила мне венок из трав, – сказал Сулла. – И, знаете, Гай Юлий, именно после этого судьба стала ко мне благосклонней.
– Верю, – Цезарь поднялся, готовясь уйти. – Тем не менее, сейчас не стоит кому-либо говорить о вашем желании жениться на Юлилле. Более того, я буду настаивать, чтобы вы держались от нее подальше: ей еще предстоит сделать шаг к примирению с семьей, пусть это сделает сама, без вашей помощи.
Сулла проводил Цезаря до дверей и здесь пожал ему руку. Улыбнулся он Цезарю, не размыкая губ, – чтобы не обнажить хищного оскала зубов, не спугнуть его. Идея, которой Цезарь заинтриговал Гая Мария, к Сулле пришла сама собою: нет лучшего способа завоевать симпатии цензоров, чем жениться на Юлилле. Тем более, что девушка сама к нему льнет и даже едва не умерла от любви.
– Ямус! – позвал Сулла, закрыв дверь за гостем.
– Слушаю, господин!
– Об ужине не беспокойся. Дом приготовь к трауру по Клитумне и распорядись, чтобы все ее слуги вернулись из Цирцея. Я ухожу готовить похороны госпожи.
С собой возьму маленького Метробиуса, – думал Сулла, быстро собираясь. – Возьму, чтобы попрощаться. Прощай, старая жизнь. Клитумна, прощай. Ни о ком и ни о чем я не буду скучать – только Метробиуса жаль. Да, по нему я буду скучать…
ГОД ТРЕТИЙ (108 г. до Р.Х.)
Консульство Сервия Сульпиция Гальбы и Квинта Гортензия
ГЛАВА I
С началом зимних дождей продолжавшаяся до сих пор война с Нумидией приостановилась. Гай Марий, размышляя над письмом, полученным от своего тестя, Цезаря, думал, знает ли консул Метелл Свинячий Пятачок, что в новом году он станет проконсулом, его командование будет успешно продолжено, а его триумф – гарантирован. Никто из ставки наместника в Утике ни словом не обмолвился ни о поражении, нанесенном Марку Юнию Силану германцами, ни о потере им всех своих войск.
Не имеет значения, думал с обидой Марий, что Метелл не знал об этом; плохо, что, как обычно, старший легат Гай Марий узнает все в последнюю очередь. Бедняга Рутилий Руф был назначен распоряжаться далекими пограничными гарнизонами, а Гай Марий оказался подчиненным у сына Метелла! Этот юнец, вылитый папаша в юности, наслаждался ролью начальника гарнизона и всей системой обороны, и Марию приходилось считаться с мнением самонадеянного Поросенка, как того вскоре стал называть не один только Марий. Помимо крепости в Утике Марий отвечал за все, чем ленился заниматься наместник – занятие более подходящее для квестора, чем для старшего легата.
Конечно, Марий был уязвлен, он начинал терять контроль за собой. Особенно когда Поросенок Метелл откровенно издевался над Марием, к собственному удовольствию и удовольствию своего папаши. Близящееся поражение на реке Мутул побудило и Рутилия Руфа, и Мария выступить с критикой. Марий заявил Метеллу, что лучшее средство выиграть войну с Нумидией – это взять в плен самого Югурту.
– Но как это сделать? – спросил Метелл. Чувствовалось, что после неудачи в первом сражении он готов прислушаться к совету.
– Хитростью, – сказал Рутилий Руф.
– Какой?
– Об этом думай сам, Квинт Цецилий, – отрезал Гай Марий.
Но вот теперь, когда все благополучно вернулись в Африку, и не знали, куда деваться скучными дождливыми днями, Метелл Свинячий Пятачок держал свои намерения в секрете. Лишь вступив в контакт с одним из приближенных Югурты, человеком по имени Набдальса, он вынужден был на беседу с ним пригласить и Мария.
– Зачем? – резко спросил Марий. – Сам, что ли, не можешь делать свою грязную работу, Квинт Цецилий?
– Поверь мне, Гай Марий, если бы только Публий Рутилий был здесь, мне бы не было нужды в тебе! – отрезал Метелл. – Но ты знаком с Югуртой лучше меня и, значит, лучше понимаешь ход мыслей нумидийца. Все, чего я хочу от тебя, – это чтобы ты сидел и наблюдал за этим Набдальсой, а потом сказал мне, что ты думаешь.
– Удивительно! Ты так доверяешь мне? Думаешь, я скажу тебе всю правду?
Метелл с изумлением поднял брови, не на шутку озадаченный.
– Ты здесь, Гай Марий, чтобы воевать против Нумидии. Почему бы тебе не сказать мне правду?
– Ну что же, зови этого малого, Квинт Цецилий. Постараюсь угодить тебе.
Марий знал кое-что о Набдальсе, хотя никогда не встречался с ним: тот был приверженцем принца Гауды – претендента на нумидийский престол, жившего почти по-королевски недалеко от Утики, в процветающем городе, который вырос на месте Старого Карфагена. Видимо, Набдальса был посланцем принца Гауды.
Метелл объяснил точно: чтобы решить вопрос о возведении Гауды на нумидийский престол, надо взять самого Югурту в плен. Думали ли принц Гауда – или Набдальса – как это сделать?
– С помощью Бомилкара, без сомнения, господин, – ответил Набдальса. Метелл посмотрел на него в упор:
– Бомилкара? Но он же для Югурты как брат!
– Сейчас между ними натянутые отношения, – объяснил Набдальса.
– Почему? – спросил Метелл.
– Из-за права наследования, господин. Бомилкар хочет быть назначен регентом на случай, если что-то произойдет с Югуртой, Югурта же – против.
– Регентом, не наследником?
– Бомилкар знает, что никогда не мог бы стать наследником, господин. У Югурты двое сыновей. Вот только они очень молоды…
Нахмурившись, Метелл попытался понять образ мышления чужого народа.
– Почему Югурта против? Я бы счел, что Бомилкар – идеальный вариант.
– Все дело в происхождении, господин. Бомилкар не является потомком царя Масиниссы. Он не принадлежит к царскому дому.
– Понимаю, – Метелл был немного смущен. – Ну, хорошо, тогда подумай, что ты можешь сделать, чтобы убедить Бомилкара в необходимости союза с Римом.
Он повернулся к Марию:
– Надо же! Можно подумать, что человек, чье происхождение не позволяет ему занять трон, вполне годится в регенты.
– В понятии Югурты – это заявка на убийство его сыновей, – объяснил Марий. – Потому что ведь как еще мог бы Бомилкар взойти на престол, если не уничтожив наследников Югурты и не основав новую династию?
Метелл снова обратился к Набдальсе:
– Благодарю тебя, высокородный Набдальса. Можешь идти.
Но Набдальса не собирался уходить.
– Господин, разреши мне просить об одном маленьком одолжении.
– Да? – отозвался Метелл нелюбезно.
– Принц Гауда очень хочет встретиться с тобой. Он удивлен, что ему ни разу еще не была предоставлена такая возможность. Твой срок наместничества в провинции Африка почти закончился, а принц Гауда все еще ожидает приглашения.
– Если он хочет встретиться, что же ему мешает?
– безучастно спросил Метелл.
– Квинт Цецилий, он не может придти просто так, – сказал Марий. – Ты должен послать ему официальное приглашение.
– А! Ну, если все дело в этом, приглашение я пошлю, – сказал Метелл, стараясь скрыть улыбку.
Приглашение последовало на следующий же день. Набдальса сам потрудился отнести его в Старый Карфаген, и принц Гауда явился на встречу с наместником.
Приятной эту встречу не назовешь. Едва ли когда-либо существовали два более разных человека, чем Гауда и Метелл. Слабый, болезненный и не очень-то веселый, Гауда вел себя так, как, по его мнению, пристало вести себя принцу. Метелл же считал – чересчур высокомерно. Узнав, что царственный гость из Старого Карфагена может явиться только по приглашению, Метелл вообразил, будто посетитель выкажет смирение, даже подобострастие. Где там! Гауда начал с того, что разгневался, когда Метелл не встал, дабы поприветствовать принца, и по окончании непродолжительной аудиенции гордо удалился.
– Я же из царской семьи! – жаловался потом Гауда Набдальсе.
– Все это знают, Ваше Высочество, – утешал его Набдальса. – Но у римлян странные понятия о царственности. Они относятся к ней без должного почтения. Тем паче, что они свергли своих царей много столетий назад, и с тех пор им неведома благодать царской власти.
– Мне наплевать, что они поклоняются всяким говнюкам! – воскликнул Гауда. – Я – законный сын своего отца, не то что этот ублюдок Югурта! И когда я появлюсь среди римлян, они должны встать, приветствуя меня! Должны мне кланяться! Должны ставить для меня трон! И еще – должны дать мне сто самых лучших своих солдат в качестве личной охраны.
