Тиль Гаримму - Андрей Евгеньевич Корбут
— Стар, говоришь? — хитро подмигнул Магнус. — Может и стар, только завтра в стане царя соберутся все наши вожди и старейшины. Тебе, конечно, не знать, но о последнем таком сборе я помню, когда мы были в походе и собирались напасть на Фригию. Мне тогда лет было как тебе сейчас… зим десять назад, наверное.
— Ну, война так война. Мне бы только знать, в какую сторону караван посылать не стоит, — намекнул торговец, но киммериец только пожал плечами, потом сострил, мол, сейчас лучше вообще дома сидеть, и уверенный, что удачно пошутил, громогласно рассмеялся.
На смех выглянула его дочь Айра. Сверкнула черными очами, гневно мотнула длинной косой:
— Тише, отец, тише. Ребенка разбудишь.
Магнус открыл было рот, чтобы выругаться: мол, не смей указывать отцу, что делать, но встретился с насмешливо-спокойным взглядом зятя — и поперхнулся словами. Киммериец и сам не знал, отчего так боялся этого маленького толстого человечка, которого он при желании мог бы раздавить одним мизинцем.
— Пойду я, пожалуй, — сказал кузнец, вставая и расправляя плечи, словно пытаясь убедить самого себя, что главней его здесь никого нет.
— Пойдем вместе, — поднялся вместе с ним зять. — Мне тоже пора. Схожу на рынок, посмотрю, как идет торговля.
Пока тесть ждал его во дворе, Ашшуррисау нежно попрощался с дочерью и женой. Первую он поцеловал в лоб, вторую между грудей, выше ему не позволял рост, к тому же его кочевница была сейчас уж слишком рассержена.
До рынка зять и тесть шли вместе, вполголоса обсуждая непривычную для месяца Айара жару, отсутствие дождей и то, какое лето ждет эту землю.
— А ты думаешь, почему под стенами Хаттусы осталось так мало наших коней? Все ушли на Галис [28]. Стойбища растянулись от верховий до самого устья.
От последней битвы между Гордием, царем Фригии, и вождем киммерийцев Теушпой прошло немногим больше пяти лет. Раны за это время успели зарубцеваться, нанесенные обиды забыться. Фригия смирилась с поражением и научилась жить с оглядкой на могучих кочевников, а те, добившись победы, довольствовались пастбищами всей этой огромной страны к востоку от реки Галис, от гор Тавра до Северного моря [29], и небольшой, но регулярной данью.
— Отец! Они разбиты! — горячился сын царя, Лигдамида. — Мы разрушим их города, возьмем богатую добычу, золото, серебро, скот, рабов... Эта земля будет нашей!
— Как ты собираешься ее защищать? — спокойно отвечал Теушпа. — Сколько конников мы сможем собрать, если завтра на нас нападут враги? Сколько киммерийцев останется у тебя, после того как ты разрушишь все города Фригии? Нас слишком мало. Нам надо научиться копить силы и находить если не друзей, то хороших соседей… Мы будем хорошими соседями.
Кочевники нередко появлялись в Хаттусе. К ним привыкли, хотя и сторонились, старались не трогать, помня об их необузданном нраве, но в то же время не боялись, так как не раз слышали о казнях, введенных киммерийскими вождями для тех безумцев, кто осмелится ослушаться указа царя Теушпы: обижать горожан понапрасну воспрещалось под страхом смерти. Многие приезжали на рынок за покупками или торговать, кто-то подолгу пропадал в таверне, предпочитая местное пиво привычному и опостылевшему вину, иные отправлялись в город ради падших женщин.
Ашшуррисау знал одного из таких киммерийцев — царского конюшего Эрика. В Хаттусе не осталось шлюхи, которую бы не попробовал этот жеребец. И расставшись около рынка с тестем, сириец прямиком отправился на постоялый двор. Его хозяин — высокий и широкоплечий моложавый старик с красным родимым пятном на пол-лица, фригиец Манас, встретил гостя настороженно:
— Зачем надо было приходить ко мне днем?
— Чего ты боишься, мой дорогой друг? Тебе не приходило в голову, что мне тоже иногда хочется женского тела?
— Тебе? — хмыкнул Манас. — А о чем ты думал, когда выбирал жену?
Ашшуррисау ответил лукавой улыбкой.
— Эрик у тебя?
— Уже час развлекается. Думаю, он ненадолго.
— С чего это?
— Он молодой, здоровый, ненасытный. Меньше двух с собой не приводит, а сегодня у него только Ракель.
— Ракель, — оживился сириец. — Это хорошо. Это очень хорошо.
— Что ты опять задумал, купец? Когда я помогал тебе в прошлый раз, то едва не лишился головы.
— Разве ты пожалел об этом, старый скряга? — усмехнулся Ашшуррисау, запуская руку в холстяной мешочек на поясе, туго набитый серебром. Пара серебряных кружочков[30], подброшенных в воздух, мигом вернули хозяину спокойствие.
Во дворе заскрипела калитка. Манас живо вскочил, выглянул из дома в открытую дверь, кивнул кому-то, улыбнулся, окликнул слугу, чтобы гостей проводили на второй этаж и, вернувшись на скамью рядом с Ашшуррисау, пояснил:
— Еще один сириец, соскучившийся по женскому телу. Со вчерашним караваном из Табала появился.
— Что привез?
— Женские штучки. Запахи, краски, мази…
— Объясни ему, как найти меня. Скажи, я хочу купить кое-что для моей жены.
— Для твоей жены? — сопровождая свои слова гримасой отвращения, уточнил Манас.
Ашшуррисау снова широко улыбнулся.
— Мне нравится твое хорошее настроение, старик. Пришли за мной в лавку, когда тебе понадобится моя помощь, — поднимаясь, сказал он.
— А она мне понадобится?
— Обязательно.
От постоялого двора до своей лавки, торговавшей пряностями, сириец пошел быстрым шагом, торопился.
Солнце, разливаясь по небу огненно-красной рекой, оседлало горизонт. Деревья, высаженные по периметру рыночной площади, стояли безмолвно и неподвижно. Изнывая от жары, замер воздух. С трудом отрывая ноги от раскаленной брусчатки, медленно и лениво двигались по кругу, словно в водовороте, горожане. И, кажется, единственными, кто еще верил в то, что вечер принесет прохладу, оставались птицы, с пронзительными криками проносящиеся над городом.
Около его лавки стояли две молодые и красивые женщины — судя по одежде, госпожа со служанкой. «Странно, что я их не знаю», — подумал Ашшуррисау, подходя к ним со спины, чтобы понаблюдать, как с ними обойдется Трасий — его помощник из племени мушков [31], которого торговец взял к себе на службу в прошлом месяце.
— Моя госпожа, как всегда? Немного тмина, немного куркумы и корицы?
— Что скажешь, Наама? — обратилась к служанке
