Юрий Мушкетик - Семен Палий

— Батечка, родной мой, усы какие стали у тебя колючие, — вдруг засмеялась она, подняв голову.

Искра и Семашко были растроганы такой встречей и долго молча стояли в стороне. Наконец Искра кашлянул, чтобы обратить на себя внимание. Катря только теперь заметила чужих и стыдливо оторвалась от отца.

— Катерина, это мой товарищ, полковник Искра, а это будет твой брат. Правда, хорошего дал мне бог сына? — поторопился исправить свой невольный промах Палий.

Когда отдохнули после дороги, Палий и Искра отправились в замок к гетману.

Постучали в калитку деревянным молотком, висевшим на железной цепочке; молодой нарядный привратник открыл калитку, за которой дежурили двое часовых. Узнав, что полковники прибыли по делам к гетману, слуга побежал доложить, а Палий и Искра принялись осматривать резиденцию Мазепы. Посредине широкого, посыпанного песком двора стоял высокий двухэтажный дом, справа белели летние покои, слева — бесчисленные стойла, пекарни, помещения для слуг и охраны, клети для соколов. За домом раскинулся большой сад. Все это было обнесено каменной оградой с медным желобком и шишечками поверху.

Мазепа в этот час занимался хозяйственными делами. Один из управляющих именьями, Быстрицкий, боязливо поглядывая на гетмана, рассеянно водившего ногтем по скатерти, торопливо докладывал:

— Овса две тысячи осьмушек, ячменя — восемьдесят, проса — пятнадцать, от шинкового двора выручено восемьсот сорок шесть рублей три алтына, продано меду на восемь тысяч тридцать рублей семь алтын…

Гетман только делал вид, что слушает, а в мыслях перебирал события последних дней, неприятные и хлопотные. Хуже всего то, что бунтовала чернь. Чтобы подавить бунт, непокорных ловили на месте, выламывали им руки, ноги, некоторым отрубали головы. Но это не помогало, а лишь усиливало недовольство. Тогда гетман издал универсал, по которому виновных судили судом, а не расправлялись самочинно. Перед восставшими Гадячским и Лубенским полками пришлось даже кое в чем поступиться, лишь бы казаки поскорее утихомирились, — гетман боялся, что о волнениях узнают в Москве и подумают, что он не справляется с властью. Он не был спокоен даже за свою жизнь.

— Погоди. Сколько, ты говоришь, возов сена? — вдруг прервал Мазепа. — Тысячу? Я тебе что говорил? Чтоб сена как можно больше. Ты что ж это, а?

— Да, пане гетман, — испуганно пролепетал управляющий, — плохие травы нынешний год, негде косить.

— Я тебя выкошу так, что тебе и сидеть не на чем будет, — грозно свел брови гетман.

— Хорошо, будет сделано, пане гетман, у мужиков возьмем.

— Как знаешь, не мое дело, — махнул рукой гетман. — Читай дальше.

Мазепа опять погрузился в раздумье. Не может он чувствовать себя спокойно, пока живы сторонники бывшего гетмана Самойловича. Приходилось действовать хитро и тонко. Ломиковский составил донос на Леонтия Полуботка, будто тот сговаривается с татарами. Нелегко было и с женихом дочери Самойловича Юрием Четвертинским, который жил в Москве и мог в любой момент быстрее самого гетмана дойти до царицы, к тому же у Юрия был довольно влиятельный дядя, митрополит Гедеон. Иногда приходилось скрывать свои мысли от самых близких. Димитрию Раичу гетман в знак милости подарил село Березань, а Войке Сербину — Подлинное, хотя в то же самое время написал письмо в Москву о том, что эти люди нежелательны для государства и будто бы «имеют замыслы измены».

Но и эти опасности миновали. «Все они в Сибири медведей пасут», — криво усмехнулся своим мыслям гетман. Были и другие — добрые вести. Вот хотя бы письмо от Голицына, где он сообщал о попе-расстриге из Путивля, который доносил в Москву, будто Мазепа покупает земли в Польше и дружит с поляками; конечно, ни царица, ни он, Голицын, нисколько не верят этим доносам и их отношение к гетману не изменилось…

Джура доложил Мазепе, что Палий и Искра просят у него свидания. Мазепа удивленно поднял голову и заерзал в кресле.

— А этих зачем нелегкая… — начал было он, но осекся на полуслове. — Добре, иди проси их, — кивнул он джуре.

Быстрицкий прервал доклад и вышел. В дверях он почти столкнулся с Палием и Искрой, неторопливо входившими в приемную. Мазепа хотя и растерялся несколько, но не подал виду. Он медленно поднялся навстречу гостям, изобразив радостную улыбку на лице, и заговорил дружеским, чуть снисходительным тоном:

— Очень, очень рад, друг Семен, давно я тебя не видел, да и ты, Захарий, что-то не наведываешься. Извините, что так принимаю, по-домашнему, — гетман провел рукой сверху вниз по своей одежде. Турецкий халат свободно облегал его ладно скроенную фигуру, из-под халата выглядывали шелковые шаровары, заправленные в бархатные, усеянные звездочками сапоги. На голове красовалась голубая феска.

— Да садитесь, — пододвинул им кресла Мазепа. — Рассказывайте, что у вас нового, как житье-бытье, давно ли из родного сечевого дома?

— Я уж и забыл, когда сечевой кулеш ел, — ответил Палий. — Как говорил Сирко, тесно мне там, не сидится, потому и ношусь, как дубовый лист, по Правобережью.

— Был у меня вчера посланец от Григория Сагайдачного. Не пойму, чего волнуются запорожцы, видать, опротивел им тот кулеш, — бросил Мазепа.

— А что случилось? — как бы равнодушно спросил Искра.

— Да я пригласил из Москвы фортификатора Косачева строить крепость: есть слухи, что татары неспокойны. Тот и построил одну такую для препоны татарам, Ново-Богородской зовется, а сечевики подумали, что это против них, И пошло…

— Это та, что напротив Сечи? — спросил Палий и незаметно наступил на ногу Искре, хорошо зная, что гетман старается прибрать к рукам запорожцев.

Мазепа не ответил. Наступила минута молчанья.

— Рассказывай, Семен, как живешь?

— Какая там жизнь? Отживаю, а не живу. Как перекати-поле по ветру болтаюсь, старость подходит, пора и про свои угол подумать, Опротивели мне все эти турбации, осесть думаю,

Мазепа едва не крикнул «где?», но во-время сдержался. Разные мысли зароились в голове гетмана, — он давно побаивался Палия. Хорошо бы переманить его на свою сторону, да страшновато, — не вышло бы смуты. Больше всего Мазепа опасался, как бы Палий не осел в Сечи. Разве не хотели уже однажды сечевики выбрать его кошевым и не выбрали только потому, что Палий был тогда еще молод, а это противоречило казацким обычаям?

— А где же ты думаешь себе место облюбовать? — все-таки не выдержал, спросил Мазепа. — Не у зятя ли, часом?

Палий решил говорить напрямик:

— Нет, на Правобережье. Я уже привык к руинам, там думаю и век свой дожить.

У Мазепы радостно заискрились глаза, — лучшего он и желать не мог.

— Хорошо ты решил, только с татарами немного придется царапаться, да не тебе их бояться.

— То правда. Я сам подумываю про то, как бы их загнать подальше. Об этом и к тебе приехали поговорить. Искра тоже решил селиться где-нибудь рядом, так не будешь ли ты, пане гетман, против, если мы заберем туда свои полки? Без казаков там не удержишься.

Мазепе новость не понравилась, но он согласился и на это:

— Берите, разве я перечу? «Что так — Семен, что этак — Семен»… — И, довольный своей шуткой, засмеялся.

— И еще одно, Иван Степанович. Может, какой-нибудь десяток левобережцев перейдет, так не обессудь, то не наша вина.

Это гетману было совсем не по душе, однако пришлось и с этим примириться.

— Добре, панове, что тут говорить — и то Украина, и это Украина. Сегодня там, а завтра, даст бог, и вместе будем, Правда? — обратился он к Палию и Искре. — Плачет ненька Украина по руинам, ой, как плачет!

— Ну, не будем тебе мешать, — поднялся Палий.

— Вы мне не мешаете, на сегодня я, кажется, все закончил. А вы оставайтесь-ка со мной, побудем на крестинах у Кочубея. Я там за отца крестного. Хоть погуляем… За делами, чорт их дери, некогда и чарку перекинуть.

— Останемся, Семен, куда спешить, — поддержал Искра.

— И то правда, — согласился Палий и подумал: «Неплохо будет разузнать, как генеральная старшина настроена».

— Подождите, я переоденусь, — бросил на ходу Мазепа.

— Искра расстегнул ворот рубахи, вытер платком шею.

— Ох, и хитрый же бес! — полушепотом заговорил он. — Скользкий, как вьюн.

— А с крепостью он ловко придумал. Еще полдесятка таких поставит — и заарканит запорожцев.

— Как бы не так! Не такие уж дураки запорожцы, они вот-вот и эту сроют.

Минут через двадцать они втроем вышли во двор. У ворот кто-то шумел. Слуга, который впускал Палия и Искру, грубо выталкивал со двора какого-то человека. Человек упирался, ругал слугу и требовал пропустить его к гетману.

— Погоди! — крикнул Мазепа слуге. — Чего тебе?

К ним подошел худощавый человек, не то казак, не то крестьянин, и, сняв шапку, низко поклонялся гетману:

— К вашей милости, пане гетман, от самых Лубен к вам пробился.