Николай Задорнов - Цунами
«Но ради чего погибнут сотни тысяч молодых жизней в этой войне? – подумал Алексей Николаевич. – Ради гордости против гордости? Осиротевшие семьи пойдут на поклон к меняле, ростовщику, продадут дочерей, попадут в когти, которые куда пострашней британской гордости». Ему стало стыдно своих мыслей.
– Ваше благородие, – послышался за спиной голос боцмана, – поберегитесь.
Матросы, босые, в парусиновых штанах и в просмоленных куртках, отводили снасть.
На «Диане» почти тридцать офицеров и более пятисот матросов. Адмирал выбрал лучших из экипажей «Дианы» и «Паллады». Остальные офицеры и матросы «Паллады» и «Дианы» временно списаны на берег в распоряжение адмирала Невельского, который хочет их вооружить топорами.
На «Диане» теперь не всех офицеров знаешь, здороваешься за столом, отдаешь честь или стоишь на молитве, служишь с ними плечом к плечу, но подлинных знакомств с палладскими еще нет. Алексей Николаевич сходится с товарищами быстро и легко, может свободно заговорить и даже приноровиться к собеседнику. Но, знакомясь, умеет держаться на расстоянии. У него всегда много товарищей, но дружит он с немногими.
По борту быстро, мелкими шажками прошел, никого не замечая, лейтенант Можайский. Он наблюдает полет какой-то черной ширококрылой птицы.
– Здоровый у них лейтенант, – сказал слегка конопатый матрос Василий Букреев, дивясь саженному росту Можайского.
Василий закрепил снасть и стал глядеть на фрегат на буксире.
– Идите, ребята, – молвил боцман Черный.
– Пойдем закурим, – сказал Василию матрос Сидоров.
– И что он все смотрит? – спросил Васька про лейтенанта.
– Верно, хочет нарисовать.
Команда вышколена. Букреев умеет взбежать по вантам,[28] не держась пробежать по рее. Да никогда бы прежде не поверил, что человек на это способен. А прошли годы, и он сам всему обучился. Теперь матрос первой статьи, ходит по дереву, как кошка, а не человек.
– Мордобой, сука, на «Палладе»! – сказал Васька про капитана Лесовского.
– Свое отслужила, – задумчиво сказал Митрий.
Корабль шел, не уменьшая парусности. Адмирал на мостике. Он не приказывает рифить. Значит, шторм не разыграется.
«Приготовиться выбирать буксир», – раздался условный свисток. Матросы поднялись и побежали на корму. На «Палладе» отдали буксир. На корме «Дианы» стали крутить лебедку, выбирая канат.
Адмирал откозырял офицерам и сошел с мостика. Лейтенант Пещуров,[29] с юношеским пушком усов на свежем лице, шел с ним рядом крупным шагом, держа ногу. Адмирал шагал тяжелой торжественной походкой. Видно, что он доволен, полон решимости, воодушевления, и это чувство передавалось Сибирцеву и матросам. Корабль, со всей командой и офицерами, казалось, начинал становиться единым живым существом.
Адмирал прошел вниз, к себе в салон. На стене висела сабля, подарок японского посла, та самая, которой срублено при испытании три человеческих головы. Путятину не по душе все эти жестокости, и в свое время он мысленно помолился за упокой душ трех мучеников, погибших при казни.
– Букреев, живо… Корабельного плотника к адмиралу! – сказал боцман Черный.
– Эй, Глухарев, тебе к адмиралу. Он к себе пошел и велел тебя позвать.
– Позовите, ребята, Глухарева… Эй, живо!
– Да вон он, здесь. Чего кричишь? Идет.
Через некоторое время адмирал вызвал лейтенанта Сибирцева.
– Пожалуйста, садитесь, Алексей Николаевич. Довольны вы книгой Крузенштерна? Я бы хотел, чтобы вы занялись японским языком.
– Я охотно… – несколько растерявшись, ответил Алексей Николаевич.
– Пожалуйста, пойдите к моему секретарю, Осипу Антоновичу Гошкевичу, и скажите ему, что я просил заняться с вами японским языком.
– Многие английские офицеры, с которыми мы, видимо, не раз встретимся, – участники китайской войны за право ввозить опиум в Китай, – рассказывал у себя в каюте Гошкевич. Он молод, у него модно выстриженная белокурая голова. Его длинные ноги в полосатых штанах, а по светлому жилету пущена золотая цепочка с брелоками. – Теперь англичане подымут свою китайскую эскадру против нас и пришлют винтовые суда из Гонконга. Новый их город и порт Гонконг – прелюбопытнейшее место. Но климат гнилой. Еще увидим с вами гонконгские крейсера!
Дианские офицеры и матросы с охотой слушают рассказы своих палладских товарищей, побывавших в Японии. Гошкевич сразу после окончания семинарии служил много лет в Китае при православной духовной миссии, которая существует в столице Китая с семнадцатого столетия, с тех пор, когда пала русская Албазинская крепость на Амуре. Тогда китайский богдыхан[30] разрешил открыть в Пекине русскую духовную миссию для взятых в плен на Амуре и уведенных в Китай казаков-албазинцев. В Пекине построили православную церковь, дома для миссионеров, службы, школу для детей и общежитие, и все под черепицей и за низкой каменной стеной, крытой черепицей же. Получив смолоду прекрасную практику в Пекине, Гошкевич свободно говорит и пишет по-китайски, может письменно объясняться с японцами иероглифами, которые в японском и китайском языках разно произносятся, но имеют одинаковое значение. За время стоянок в Нагасаки Гошкевич порядочно изучил японский разговорный язык и собственно японскую слоговую азбуку. Алексей Николаевич полагает, что на занятиях сможет узнать от молодого ученого, дипломатического секретаря еще многое, что очень важно и нужно для офицера, идущего в Японию.
Алексей Николаевич чувствовал, что Евфимий Васильевич, кажется, благоволит к нему. Надо не разочаровать адмирала! Трудная задача, тем более придется учиться по-японски! Никогда бы и в голову не пришло самому что-то подобное.
Поговорили с Осипом Антоновичем, условились о занятиях и разошлись.
На судне тихо, как всегда в самом начале плавания, когда только что пошли. Прекратились суета, прощания, умолкли голоса. Чувствуется по всему, что дело начато, наступила новая пора. Офицеры разбрелись по каютам, разбираются там с вещами и с делами, может быть, записывают впечатления, каждый ведет дневник. Шутка ли, идем в Японию! Все записки будут потом интересны.
«Пора и мне», – подумал Александр Федорович Можайский, глядя на опустевшую палубу.
Согнувшись пониже, как только мог, чтобы не задеть головой о прикрытие над трапом, мелкими шажками скатился вниз. Вошел в каюту, сбросил шинель и сел к столу, где книги, и наглухо упакованные ящики с серебряными пластинками в футлярах для съемок дагерротипом, и химические растворы в бутылках. На спинке стула висит пробковый пояс. Саша посмотрел на него. «Что-то будет…» – подумал он и закинул пояс на принайтовленный к переборке шкафик.
* * *Ночью наверху забегали, началась возня, словно что-то волочили по палубе. Алексей Николаевич засветил свечу и посмотрел на часы. Скоро склянки. Пора на вахту.
Загрохотал якорь. Дважды ударили в рынду.[31] Слышны были крики. Травили канат через носовой клюз.[32]
Лейтенант поднялся наверх. Воздух прохладный, но гораздо теплее, чем на мысу Лазарева. При свете полной луны виден черный силуэт берега. У подножия горы мелькал одинокий огонек.
– Сдаю вахту в совершенном порядке, – сказал лейтенант барон Шиллинг.
– Благодарю вас, господин барон, за отличную погоду. Мы в Де-Кастри?
– Так точно, господин лейтенант. У входа в бухту.
– Спасибо, Николай, – дружественно молвил Сибирцев. – Иди и спи спокойно.
– Спасибо, Алексей!
Подошел старший офицер Александр Сергеевич Мусин-Пушкин, или, как все звали его на корабле, Александр Сергеевич Пушкин. У него густые усы, как щетка, и большие уши.
… На рассвете потянул холодный ветерок, поставили паруса и вошли в бухту. Отдали якорь и выпалили из пушки. С берега ответили из-за берез дымком и слабым выстрелом единорога.
– Даже наказывать людей не за что! – мрачно пошутил Мусин-Пушкин.
Все делалось быстро и аккуратно. И этот камень, как понял Алексей Николаевич, в огород Степана Степаныча. Ведь он бы нашел, за что!
К борту «Дианы» подошел баркас. По трапу поднялись морской офицер с глубоко запавшими щеками и румяный казачий урядник с ружьем. Офицера провели к адмиралу. Урядник отвечал на расспросы матросов.
В баркас погрузили мешки с мукой.
Вскоре офицер, урядник и казаки, сидевшие на веслах, отвалили.
Адмирал пригласил к себе Алексея Николаевича и попросил доставить на берег визит и подарки для Елизаветы Осиповны, супруги начальника поста Александра Васильевича Бачманова.
Солнце сильно грело. Окно офицерского флигеля открыто. На крыльце Алексей услышал, как приятный женский голос что-то читает вслух по-английски. Сибирцев не удивился бы, если б читали по-французски.
Встретил приезжавший на судно офицер. Жена его поздоровалась и вышла из комнаты. На круглом столе английский журнал «Иллюстрированные лондонские новости».
