Светлана Бестужева-Лада - В тени двуглавого орла, или жизнь и смерть Екатерины III
Шли первые дни войны, а Екатерина Павловна уже сообщала князю Василию Петровичу Оболенскому, состоявшему в Твери адъютантом принца Ольденбургского:
«Я хочу с вами переговорить о мысли, которая овладела мною и которую я уже в общих словах сообщила графу Ф. В. Ростопчину… Я уверена, что не найдется ни один русский, который бы опозорил себя стыдом не пожертвовать для Отечества собою и своим рвением».
Развивая свою мысль о призыве к созданию ополчения, Екатерина Павловна указывает на значение примера Москвы:
«Воодушевление, которое Ростопчин произведет среди своих, быстро распространится на все государство».
В свое время великая княгиня, расположенная к графу Ростопчину за его любовь ко всему русскому (что было не слишком частым явлением среди русской аристократии той эпохи), способствовала назначению графа генерал-губернатором Москвы. Теперь она писала Ростопчину, что ему «предназначено воспламенить национальный дух своего дворянства, известного в государстве богатством и уважением, которым пользуется имя Москвы; что стоит только явиться среди дворянского собрания или в другое общество и представить им опасность, в которой находится Отечество».
Ростопчин же встретил ее идею с каким-то недоверием: скептик, он не допускал и мысли об отступлении русской армии. А Екатерина Павловна уже писала брату о своих планах. И уже в середине июля Александр написал на официальном предложении Екатерины Павловны о создании батальона на ее средства: «С живейшею признательностью приемлю. Александр».
Обрадованная великая княгиня писала Оболенскому:
«Великая мысль приведется в исполнение наперекор графу Ростопчину, не знаю еще всех подробностей, но через две недели Москва покажет своему губернатору, что он ошибся в ней… Я рада, что благое дело совершится через кого бы то ни было».
Так, не дожидаясь почина со стороны Москвы, Екатерина Павловна решила сама сформировать из крестьян своих удельных имений «егерский великой княжны Екатерины Павловны батальон», на содержание которого было выделено 500 000 рублей (огромная по тем временам сумма).
Великая княгиня пригласила от своего имени желающих из своих удельных крестьян идти на защиту Отечества и обещала засчитать службу в нем за полную рекрутскую повинность. После увольнения со службы обещала также освободить на всю жизнь от выплаты ей оброка. Солдаты батальона получали полное обмундирование и провиант из средств великой княгини.
Батальон состоял из четырех рот, командовать им было поручено князю Александру Петровичу Оболенскому. На меховых киверах этого особого батальона великой княгини Екатерины Павловны был изображен ее герб с короной, а также вензель императора в виде большой буквы «А». У солдат батальона была и своя форма — темно-зеленые мундиры. Вскоре ратники направились к Витебску в армию генерала Витгенштейна. В это время началось формирование резервной роты. Батальон участвовал во многих сражениях Отечественной войны 1812 г. и заграничного похода русской армии.
К исходу военной кампании 1813 года батальон, выполнивший свои задачи, начали расформировывать. Потери его были значительны: из семисот с лишним солдат погибло около трехсот. Распуская свой батальон, Екатерина Павловна в конце1814 года отдала такой приказ:
«Благодарю вас, ребята, за труды ваши. Вы служили Отечеству со славою; идите ныне обратно и семьи ваши и обучайте детей, как должно кровь проливать за Веру и Царя. Мне лестно, что вы носили имя мое. Я вас не забуду…»
И она сдержала слово. Семьи служивших в ее батальоне солдат были ею обеспечены. Особое внимание было обращено на облегчение участи раненых. Распуская батальон, Екатерина Павловна писала в декабре 1814 года министру уделов (бывшему министру финансов) графу Д. А. Гурьеву:
«Касательно изувеченных будет сделано от меня распоряжение, дабы они могли провести жизнь свою безнуждно»…
Но не только мысли о создании полков от всех российских губерний волновали ее — ее тревожило состояние регулярной армии, точнее, отсутствие в ней достойного главнокомандующего. Зная об искреннем желании Александра быть во главе своего войска, Екатерина Павловна в то же время понимала, что у него нет необходимого для этого дара. Еще свежи были в памяти поражения под Аустерлицем, позор Тильзита: союзы с Австрией или с Пруссией всегда приносили России одни неприятности. Это беспокойство разделяла и Мария.
— Вы должны употребить все силы, ваше высочество, — не уставала она твердить, — чтобы отговорить государя брать на себя бремя главнокомандующего. Россия сейчас нуждается в настоящем полководце, а не в самодержце во главе войск.
Екатерина Павловна нахмурилась: ее любимица явно переходила границы дозволенного. Но… она прекрасно понимала, что Мария была права. И, отбросив мелькнувшую мысль о генерале Багратионе, в очередном письме императору, опасаясь, что ее державный брат не сможет подчинять разум требованиям обстоятельств и отдастся на волю чувств, просила его:
«Бога ради не думайте командовать сами, ибо неотложно необходим главнокомандующий, к которому бы войско чувствовало доверие».
Наиболее популярным в то время в армии был М. И. Кутузов. Александру пришлось утвердить предложенную кандидатуру старого генерала, несмотря на антипатию к нему. Император не мог забыть резких замечаний Кутузова во время своих попыток командовать под Аустерлицем, равно как и плачевный результат этих попыток. Но — редкий случай для Александра! — доводы рассудка на сей раз победили эмоции.
«Тебе, Като, Кутузов обязан своим назначением, а я — правильно выбранным главнокомандующим. Ты действительно создана для того, чтобы править. Когда война закончится, я сделаю то, о чем мы с тобой в свое время говорили».
Это письмо Александра Екатерина Павловна получила в Ярославле, куда по настоятельной просьбе супруга переехала ради безопасности. Туда же в конце августа приехал и ее супруг, чтобы организовывать во вверенных ему губерниях ополчение, а также госпитали для раненых воинов.
— На самом деле, душа моя, — сказал он жене при встрече, — я приехал прежде всего затем, чтобы быть рядом с вами во время родов.
— Ах, Жорж, сейчас я всего более сожалею, что не мужчина. Я бы хотела сражаться, а не находиться в таком беспомощном положении!
Принц с нежной улыбкой поцеловал руку жены:
— А я благодарю Господа за то, что щедрая природа создала вас женщиной. Вы можете все, что может настоящий мужчина, но вы еще и даете новую жизнь… Вот это — настоящий подвиг.
Екатерина Павловна только улыбнулась. Роды первого ребенка она перенесла удивительно легко: два часа вполне терпимой боли, двадцать минут чего-то непонятного — и крик новорожденного. Через неделю после родов она уже была на ногах, удивив даже свою многоопытную в вопросах деторождения матушку.
— Александра я рожала почти сутки, — сказала она, — а тебя четыре часа, но они чуть было не стоили мне жизни. Если бы не твоя бабушка…
И осеклась. Впервые она вслух признала то, что фактически обязана жизнью покойной свекрови. Той самой, которую люто, хотя и тихо ненавидела, и которой отплатила отнюдь не добром. С другой стороны… покойница сама виновата, что стремилась во что бы то ни стало посадить на трон любимого внука в обход законного наследника.
Проговорилась. То есть почти проговорилась. А ее Като отнюдь не была дурочкой, она умнее и проницательнее многих мужчин. Жаль, что ей пришлось выйти замуж всего лишь за герцога. Но… Все, что ни делается, делается к лучшему. Теперь у Ольденбургского дома есть законный продолжатель рода, а к России это имеет отношение постольку поскольку.
Прочесть тогда мысли матери Екатерина Павловна, естественно, не могла, но что-то неестественное все-таки уловила. Поделилась своими сомнениями с Марией и та, совершенно неожиданно, согласилась с тем, что вдовствующая императрица не так безобидна, как это может показаться, и что если Бог пошлет великой княгине еще детей, то лучше бы им родиться подальше от бабушки.
«К счастью, так и получилось, — подумала Екатерина Павловна. — Я в Ярославле, а матушка — в Гатчине. И вряд ли в разгар военных действий покинет свое убежище. Только бы война закончилась благополучно! Тогда я точно стану русской императрицей…»
Великая княгиня захотела еще раз перечитать письмо брата, но там, куда она его положила после прочтения, послания императора не было. Екатерина позвала Марию и приказала найти письмо. Тщетно. Удалось найти только конверт, каким-то образом завалившийся под секретер в будуаре.
— Странно, — сказала побледневшая Екатерина. — У меня никогда не пропадало никаких бумаг. Тем более писем. Послушай, Мария…
Договорить она не успела. Резкая боль заставила ее невольно вскрикнуть и скорчиться. Мария бросилась к звонку и принялась изо всех сил дергать ленту, слыша непрерывные стоны великой княгини…
