Эдвард Резерфорд - Нью-Йорк
В конце месяца Мастер посетил собрание с участием двухсот ведущих городских торговцев. Одни, как он сам, призывали к терпению, но общий настрой был явно не в их пользу. Вернувшись домой, он сказал Мерси:
– Они решили прекратить импорт. Больше никаких товаров из Британии. Умно, конечно, потому что это ударит по лондонским купцам, хотя бы по Альбиону, а те в свою очередь надавят на парламент. Но я все равно жалею об этом шаге.
В последний вечер октября он стоял под звездами у воды. На оконечности Манхэттена темнела приземистая глыба форта Джордж, теперь оснащенного девяноста пушками, безмолвно охранявшая гербовую бумагу из Англии. Завтра эти листы должны разойтись. Через пять дней наступит День Папы[34] – пятое ноября, с его обязательными кострами. Но не охватит ли город раньше пожар сильнейший?
День начался. Небо было ясным. Бухту тревожил прохладный легкий бриз. Джон дошел до Боулинг-Грина. Тишина. Он вернулся домой, позавтракал с Мерси и Абигейл и далее несколько часов занимался делами.
В полдень он вышел снова. Стало людно, но никаких беспорядков. Он отправился к форту. О том, что старый губернатор Колден предпринял попытку распространить гербовую бумагу, не говорилось ни слова. Хвала Господу хоть за это! Он возвратился в дом и снова засел за работу.
Дел было много. Решение пресечь импорт ударит, конечно, и по его сделкам с Лондоном. Но открывались и новые возможности: как всякий рассудительный бизнесмен, Мастер составлял список товаров, которых будет не достать в Нью-Йорке. Нельзя ли заняться местным производством? Чем их заменить? Как быть с кредитовым сальдо, которое сохраняет для него Альбион? Это были интересные вопросы. В середине дня явился Гудзон, спросивший, не нужно ли чего. Мастер попросил чая и велел Гудзону послать мальца, чтобы разведал обстановку в городе. Затем вернулся к трудам. Он не знал, сколько времени просидел, когда Гудзон вошел снова:
– Соломон вернулся, Босс. Говорит, на Коммон что-то происходит.
Мастер быстро зашагал по Бродвею. Ноябрьский день уже сменялся сумерками. В правой руке у Мастера была трость с серебряным набалдашником. Он миновал церковь Троицы. Впереди уже показалась таверна Монтейна, а за ней – Коммон. Но дальше он не продвинулся.
На него надвигалась толпа, насчитывавшая не меньше двух тысяч душ. Ее образовали в основном бедняки: мелкие ремесленники, матросы, вольноотпущенные рабы и рабочие. В середине этой процессии Мастер увидел большую телегу, похожую на платформу для карнавальных шествий. Он посторонился, пропуская народ.
Оценить их настрой было трудно. Ему показалось, что они не столько разгневаны, сколько просто язвительны и свирепы. Многие смеялись и шутили. Что касалось карнавальной платформы, то она была в своем роде произведением искусства.
В преддверии Дня Папы соорудили отличную шутовскую виселицу. Правда, вместо Папы было большое и очень похожее на губернатора Колдена чучело, рядом с которым было второе – дьявола. Губернатор держал огромную пачку гербовой бумаги и барабан. Джон, сам того не желая, оценил этот черный юмор. Было очевидно, что в этом году сожгут не папу, а губернатора. Вопрос лишь в том, что за этим последует? Влившись в толпу зевак, двигавшуюся вместе с процессией, Джон снова пошел по Бродвею и постарался идти вровень с платформой.
Примерно через четверть мили он различил многоголосый рев. Тот доносился с боковой улицы и стремительно нарастал. Что-то приближалось, но он не мог разобрать что.
Жуткая орда, вдруг вывалившая на Бродвей с западной стороны, насчитывала несколько сот человек. У них тоже было чучело, но другое. На деревянном шесте дико раскачивалась огромная и непристойная кукла того же губернатора, больше похожая на пирата. Вопя и улюлюкая на индейский манер, эта вторая процессия, подобно паводковому ручью, когда тот вливается в реку, врезалась в основную массу шествующих и создала нешуточный водоворот. Первая платформа накренилась, как судно, ударенное в середку, однако выровнялась.
В новой толпе многие несли фонари и факелы. Кое-кто был с дубиной. Что бы они ни задумали, настрой был серьезный. И вот, под натиском пополнения, процессия потекла быстрее, после чего Джону Мастеру, несмотря на его длинные ноги, пришлось едва ли не бежать, чтобы не отставать.
Когда два чучела старого губернатора почти бок о бок миновали церковь Троицы, ему удалось хорошенько рассмотреть вторую платформу. К своему ужасу, Джон осознал, что это не простая телега. Шест с насаженной куклой торчал не откуда-нибудь, а из личной кареты самого губернатора. Бог знает, как ее умыкнул этот сброд. Мастер увидел, как кто-то забрался внутрь. Человек размахивал треуголкой и дико орал, обращаясь к толпе. Это был Чарли Уайт. И в их конечной цели сомневаться не приходилось. Достигнув южного конца Бродвея, толпа устремилась прямо к форту.
Мастер принялся наблюдать с границы Боулинг-Грина. В сгущавшихся сумерках горели факелы, толпа выкрикивала оскорбления в адрес губернатора. Он увидел, как отделившаяся компания подбежала к большой деревянной двери форта Джордж и пришпилила к ней послание. Затем, растекшись вокруг форта, толпа начала швырять в стены палки, камни – все, что оказывалось под рукой, – откровенно провоцируя губернатора открыть огонь.
«Если войска начнут стрелять, – подумал Мастер, – толпа спалит этот форт дотла». Но гарнизон оставался за прочными стенами и не подавал признаков жизни.
Однако толпе хотелось действовать, и она не собиралась отступать от задуманного. С гиканьем и криками большая группа людей поволокла чучела губернатора обратно на Боулинг-Грин. Другой отряд охапками понес туда солому. Через считаные секунды Мастер увидел, как занялось пламя. Толпа подожгла куклы, платформу, губернаторскую карету – короче говоря, все. Почти забыв об опасности, Мастер обнаружил, что созерцает костер и заворожен им как дитя. Это длилось, пока рядом не послышалось:
– Нравится костерок? – Это был Чарли. Он грозно осклабился в свете пламени. – Покончим с фортом – возьмемся за тебя…
Мастер пришел в такой ужас, что какое-то время не мог вымолвить ни слова, когда же выдавил: «Но, Чарли…» – было уже поздно. Чарли исчез.
Добравшись до дому, Мастер был рад увидеть запертые ставни. Войдя, он велел Гудзону закрыть дверь на засов. Все уже знали о событиях возле находившегося неподалеку форта, и Мерси взглянула на него с тревогой.
– Оружие готово, Босс, – шепнул ему Гудзон.
Но Джон Мастер покачал головой и пробормотал:
– Их слишком много. Лучше не провоцировать. Но если они явятся, возьми Соломона и отведи женщин в погреб.
Худший момент наступил, когда Абигейл с круглыми глазами спросила:
– Нас хочет убить тот плохой человек, который тебя ненавидит?
– Ничего подобного, деточка, – улыбнулся он. – Сейчас мы пойдем в гостиную, и я почитаю тебе сказку.
И вот в гостиной собрались все – он, Мерси, жена Гудзона и прочая челядь. И Джон начал читать им из детской книги, которую любила Абигейл. Однако Гудзон и юный Соломон наблюдали за улицей через окна верхнего этажа.
Прошел час, за ним другой. От форта время от времени долетал рев, но к дому никто не шел. Наконец Гудзон спустился и сказал:
– Похоже, они уходят. Пойду-ка я гляну.
Но Мастер усомнился в разумности этого.
– Я не хочу, чтобы ты пострадал, – возразил он.
– Им нынче, Босс, не черные надобны, – негромко ответил Гудзон.
Через пару минут он выскользнул на улицу.
Вернулся через час. Новости, которые он принес, были безрадостными. Предав огню губернаторские чучела, толпа бросилась по Бродвею к дому майора Джеймса, командира стоявшей в форте артиллерийской батареи.
– Они вынесли все: фарфор, мебель, книги. Что сумели – разбили, остальное сожгли. Невиданное разорение!
Ажиотаж спадал на протяжении нескольких дней. Старый Колден переправил гербовую бумагу в Сити-Холл, где та и осталась. Но перед Рождеством возникла новая сила. Ее вожаки представляли собой разношерстную компанию. Некоторые, счел Мастер, были обычными смутьянами вроде Чарли. Один, он знал точно, был каторжником. Однако другие оказались посолиднее. Двое из них, Сирс и Макдугалл, дружили давно, промышляли приватирством и выбились из бедняков в людей умеренного достатка, но остались близки к корням и могли увлечь за собой чернь. Они устроили себе штаб-квартиру в таверне Монтейна. И у них имелась программа. «Сперва заключим союз с другими колониями. А после – к черту Лондон! Мы сами отменим Акт о гербовом сборе!» Будоражило и название, которое они подобрали для своего движения: «Сыны свободы».
Джон Мастер назвал их сынками свободы. Порой они действовали убеждением, порой – силком. Однажды вечером, когда Джон и Мерси сидели на спектакле, толпа сынков свободы разгромила театр, сказав изумленным попечителям, что нечего развлекаться, когда весь город страдает. В другое время они патрулировали доки, следя за тем, чтобы никто не получал никаких товаров из Англии.
