На пороге великой смуты - Александр Владимирович Чиненков
– Девушку увезли в Оренбург по моему велению! – сверкнув глазами, сказала Амина. – Я не могла позволить ей рисковать в этой глуши своей жизнью!
И она пошагала в глубь леса, а Архип остался на месте, до того ошеломлённый, что даже не чувствовал боли от ран и холода, пробирающегося к его телу через прорехи в одежде.
* * *
Калык оцепенел от ужаса. Что это? Что-то случилось, что-то такое, чего прежде не было. Не может быть!.. Всюду, всюду тишина. Тишина! Полная тишина, как в могиле!
Калык весь напрягся и прислушался, пытаясь уловить хоть какой-то звук. Судорожно прикрыл глаза, чтобы не видеть бушевавшего в посёлке пожара.
Пылающие дома и строения умёта давали столько света, что глаза ломило. Но кругом была тишина, полная, ничем не нарушаемая тишина. Весь мир затопило густое, непроницаемое молчание…
Он увидел горящий умёт, развороченный взрывом дом Амины… Калык вспомнил, что он отправил отряд из умёта на прежнюю стоянку, а сам остался, чтобы насладиться пожаром. Но откуда ему было знать, что дом Амины забит порохом и боеприпасами? И, когда он неосторожно приблизился к нему, прозвучал роковой взрыв… Оставшийся с ним Джамал лежал рядом, поливая кровью снег под собой. Он извивался, пытаясь ухватить горстями вываливающиеся внутренности, рот его был широко раскрыт, словно в судорожном крике…
Но всё это разыгрывалось перед глазами Калыка в безгласной тишине, в каком-то странном немом мире.
Тогда Калык понял, что оглох. Он непроизвольно затряс головой, как ныряльщик, которому попала в уши вода. Резкая острая боль в затылке не позволила повторить попытку; да он уже и так знал, что всё напрасно.
Осознание того, что он оглох, пришло так неожиданно, что поначалу он не знал, что делать.
Когда Калык снова открыл глаза, увидел склонившегося над собой человека. Это был Нага. По его шевелящимся губам, по жёсткой улыбке на лице Калык понял, что это конец! Нага пришёл убить его и непременно сделает это.
А Нага что-то говорил и говорил, злобно улыбаясь. Наконец, он взял за голову Калыка, смачно плюнул ему в лицо, и… Албасты почувствовал, как хрустнули его шейные позвонки, острая боль пронзила голову, и тут же свет померк в его глазах…
* * *
Нага наблюдал за горевшим умётом из леса. Он сидел на пне, оперевшись подбородком на руку, и в задумчивости глядел на пожар. Ветер шумел и свистел в ветвях деревьев. Его завывания звучали сегодня так жалобно, так угрожающе! Казалось, это стонут ночные бесы, предвещая беду… Взгляд Наги то и дело устремлялся на объятый пламенем дом Амины. Он был не в силах отвести глаз от пожираемого огнём строения. Вздыхал ли Вайда за его спиной или с шумом пролетала в ветвях одинокая ночная птица – он настороженно озирался кругом, но взгляд его опять неизменно возвращался к огненному зрелищу. Иногда среди горящих домов он замечал пробегавших людей, и тогда глаза Наги раскрывались шире, он глядел жадно, словно ждал чего-то. Потом он закрывал глаза, и губы его вышёптывали страшные проклятия.
Глухое бормотание за спиной заставило его обернуться. Цыган что-то бормотал, обняв руками осину.
Скоро силуэты перестали метаться по горящему умёту. Было далеко за полночь. Топот копыт отвлёк Нагу от его мыслей. Он стал прислушиваться. Топот затих где-то вдали. Под ногами цыгана затрещали ветки, и он приблизился к Наге.
– Чего тебе? – спросил тот вполголоса.
– Уходить надо, – прошептал Вайда.
– Куда на ночь глядя? – спросил Нага, вставая. – В лес за беглецами или в Оренбург? Что ты предлагаешь?
– Нам больше нечего здесь делать, – сказал цыган. – Лучше уносить ноги, пока не поздно.
– Это тебе делать нечего, а у меня дел по горло, – ухмыльнулся Нага. – Я ещё деньги свои не вернул и с паскудой Калыком не посчитался. Как эти вот делишки утрясу, так сразу уберусь подальше отсюда!
– Ты как хочешь, а я ухожу, – сказал Вайда. – Быть с тобой рядом опасно для жизни и здоровья.
– А как же твоя непутёвая Лялька? – спросил Нага, кривя иронично губы. – Ты больше из-за неё, чем из-за меня, сюда притащился?
– Она всё равно когда-нибудь в таборе объявится, – ответил цыган. – И больше ей от меня не уйти.
– Поступай, как знаешь, – сказал Нага и пожал плечами. – Я слышал, как говорят в таких случаях: кума с возу – кобыле легче!
Взрыв прогремел как раз в тот момент, когда Вайда повернулся, чтобы уйти, а Нага готовил очередную едкую колкость ему на прощание.
Мощная волна разрушила дом Амины почти до каменного фундамента. Несколько горящих брёвен долетели даже до места, в котором затаились цыган и Нага, чудом не покалечив их.
В первые минуты Нага испытал шок, но очень скоро опомнился.
Не увидев поблизости цыгана, он поискал его вокруг. Но Вайды и след простыл. Сообразив, в чём дело, Нага лишь нервно улыбнулся и, глядя на деревья, бросил:
– Чтобы тебя волки сожрали, пёс цыганский!
Он вышел из леса и осторожно пробрался за частокол. Оказавшись в горящем посёлке, он поспешил к разрушенному дому Амины. Для чего он это сделал, Нага не знал. Просто ноги сами принесли к дымящимся развалинам – и всё. Но он не верил в случайности, а потому внимательно осмотрелся.
Первым он увидел Джамала, который лежал на чёрном от гари снегу. Разбойник громко стонал и хрипел, сжимая руками внутренности. В нескольких метрах от него лежал Калык, который со стороны казался мёртвым.
Нага склонился над ним, пытаясь разглядеть, жив ли он. Калык пошевелился и открыл глаза.
– Ты только посмотри! – воскликнул Нага. – Тебя даже взрывом не укокошило, Албасты драный? А вот Джамалу меньше повезло, хотя валяется намного дальше от дома, чем ты…
Говоря всё это, он не спускал взгляда с чёрного от грязи и копоти лица Калыка. Но тот никак не отреагировал на его слова.
– Вижу, тебе нездоровится, Албасты? – расхохотался Нага. – А для чего ты сабарманов своих отослал? Может, на мои поиски отправил?
И на эти вопросы он не получил ответа. Калык лишь таращился на него пустым взглядом.
– У тебя, верно, мозги бревном отшибло, как я погляжу? – нахмурился Нага. – А может, ты оглох после взрыва?
Раненый открыл было рот, но так ничего и не ответил. Нага понял, что тот его не слышит.
– Жаль, – сказал он. – А мне много чего хотелось тебе сказать, жалкий заморыш. Теперь мне придётся просто убить тебя, Албасты, а это не доставит мне ожидаемого удовольствия. Ты всегда был жалким рабом, а теперь превратишься в падаль! Так на роду твоём написано,
