Век Просвещения - Петр Олегович Ильинский
Думал как-то в связи с этим мистер Уилсон, что переводчиков в британское посольство он бы приглашал только холостых – им учиться у местного женского пола сподручней будет, и с нравственной точки зрения тоже правильнее. Из того океанской империи выйдет немалая польза, потому что натренированные в правильной грамматике островные дипломаты умеют только договоры писать и официальные приветствия, три страницы занимающие, въедливо переиначивать. Если неизменно на них полагаться, то иной раз получится, что некому будет живое слово сказать, а больно уж здорово эти живые слова, знал коммерсант, помогают в делах малых и серьезных, корабли водящих и границы двигающих.
Оттого-то, при всей неудовлетворенности общим течением мировых событий, не мог умеренно округлившийся компаньон Брекенриджа и Сазерби пожаловаться на неуспех в своих разнообразных предприятиях. И Сазерби с Брекенриджем тоже за него радовались, письма слали теплые, поздравительные, просительные и подробные, ждали его транспортов всегда с нетерпением и об удачной выручке за полученные товары информировали незамедлительно. Из банков же и акционерных обществ финансово-страхового толка, куда эта выручка перечислялась, своевременно приходили отчеты, подтверждающие, что да, средства поступили и продолжают прилежно умножаться.
И было уже у сэра Генри почти достаточно оных средств, чтобы в скором времени попросить себе в помощь умелого вице-директора, обучить его за год разным российским тонкостям, закатить в особняке прощальный пир на весь мир да и выйти из дела с концами и изрядным прибытком. А там уже дом можно сторговать или даже самому выстроить – будь то посреди сассекских лугов или девонширских рощиц, и далее выполнить все, о чем мечтал ранее, по пунктам, без исключения.
Но ни разу, ни разу мысль об этом не пришла в голову полноправного совладельца торгового дома с международной известностью. Ни разу – и это за два с половиной года. Во время которых, будем честны, в Петербурге случались и дожди, и морозы, и даже страшно сказать, всамделишное наводнение, с сорванными мостами, опрокинутыми лодками и пузатыми утопленниками, плывшими по прибрежным улицам. А вот не думал ни о чем таком Генри Уилсон, эсквайр и джентльмен, и думать не хотел. Одно слово – кремень, а не человек.
7. Назначение
Императрица умерла в ночь на Рождество, которое в России, впрочем, как и Новый Год, отмечают по старому церковному календарю, отличному от нашего, выправленного еще в позапрошлом веке. Русские же исчисляют время года по старинке, как в Древнем Риме. Об этом казусе я впервые узнал, будучи в австрийских войсках, когда среди офицеров обсуждались сложности координации совместных действий с доблестными восточными союзниками, которые жили на полторы недели позже, часто в другом месяце, а иногда и в предыдущем году. По этому поводу даже рассказывали несколько презабавных историй, когда кто-то из младших командиров той или другой армии забыл о календарном недоразумении и страшно опростоволосился. Однако постепенно все стало на свои места. Помогало, что среди русских офицеров, особенно при штабе, состояло много наемников-европейцев, и они уж были в курсе дела, следя за аккуратной простановкой двойных дат на всей союзнической переписке.
Однако я отвлекся. С какой стороны ни глянь, для русских императрица успела умереть еще в старом году. Поэтому придворные балы и прочие торжества были, как водится в таких случаях, отменены. Праздничные молебны, не успев начаться, сменились траурными. Я впервые оказался в столице великой империи в момент смены власти и с любопытством наблюдал за происходящим. Обстановка была странная: судя по лицам местного населения, которого, кстати, в отличие от солдат, на улицах было не так много, никто из них не радовался, но и не грустил. Скорее так: чувств своих никто не выражал. Петербуржцы бежали по обледенелым мосткам, почти не касаясь перил. Люди сторонились друг друга и старались не вступать в разговоры, особенно с иностранцами.
В любом случае много слоняться по городу я не мог из-за рано наступавшей темноты и дурной погоды. Патрона я не видел несколько дней – факелы в главной зале горели далеко за полночь, во все стороны стучали сапоги, звенели шпоры, шелестели шубы. Из одного посольства в другое резво мчались курьеры, по нескольку раз на дню составлялись, запечатывались и отправлялись депеши на родину. Всем было не до меня.
Очень скоро начали поступать невероятные известия, одно за другим. Несмотря на то, что в столицу пришло долгожданное известие о падении крупной прусской крепости, говорили, что в Берлин отправлено собственноручное письмо нового императора, в котором он предлагает королю выгодный мир. Я этому не особо верил – могущественные государи занимаются милостыней только в отношении своего народа, – но тут меня наконец-то вызвал патрон, предложив прокатиться за город для, как он выразился, интимного разговора.
– Прощу прощения, что я не уделял вам достаточно времени, – начал он, как только мы выехали за ворота посольства, – но вы ведь видите, какой здесь сумасшедший дом. Я бы хотел потратить эти два-три часа с толком – нам надо успеть в город до темноты – и немного рассказать вам о здешнем положении дел и о том, как вы могли бы оказать пользу и мне, и своей собственной карьере. А там, – он махнул рукой назад, – никогда не знаешь, кто тебя слушает. Даже у себя дома, тем более, – он опять махнул рукой, – у себя дома. Для начала могу уверить вас, что все ваши донесения за последние годы были внимательнейшим образом изучены и принесли немалую пользу. Поэтому некоторое время назад я обратился с прошением о выплате вам некоторого вознаграждения и сегодня счастлив сообщить, что эта просьба была полностью удовлетворена.
Онемев от изумления, я молчал, а патрон, сделав паузу, по-видимому, для того, чтобы я мог его отблагодарить, но ничего с моей стороны не дождавшись, сделал вид, что сморкается и, спрятав платок за обшлаг рукава, продолжал. Передаю его речь так, как ее сохранила моя память, и, перечитав
