Вельяминовы. За горизонт. Книга 4 - Нелли Шульман
– Соу, май дарлинг, плиз, саррендер…
Каблуки девушек гремели по деревянным половицам эстрады. Над столиками плавал папиросный дым. Накрахмаленные скатерти испачкали винные пятна и серый пепел. В большие окна поплавка бил мокрый снег. На Канаве завывал злой, ночной ветер. Время подходило к одиннадцати. Ковыляя по обледеневшему трапу, перекинутому на дебаркадер, парочки вываливались на набережную, к зеленым огонькам такси, выстроившимся у ресторана.
За угловым столиком, рядом с полупустой бутылкой шампанского и оранжевыми шкурками мандаринов, в хрустальной вазе возвышался букет кремовых роз. Официант мимоходом смахнул со скатерти очистки:
– Больше ничего они не заказали, еще только кофе с пирожными. Понятно, что они сюда не ужинать пришли…
Рыжеватый высокий парень, в отчаянно модном костюме, c узкими брюками и остроносыми ботинками, вертел по эстраде подружку. Девушка носила короткое, облегающее платье, черные волосы она взбила в пышную башню. Сильно подведенные глаза напомнили официанту кошку:
– Танцуют ребята хорошо, – хмыкнул он, – одно слово, стиляги…
На противоположной стороне зала собрались совсем не стиляги. На поплавок не пускали без галстуков, но крепкие парни, сидевшие за ухой с пирожками и шницелями, сняли их, едва оказавшись в ресторане:
– Они не работяги, – понял официант, – и не командировочные, те много пьют… – шестеро парней заказали всего одну бутылку водки:
– Им лет по тридцать, – оценил официант, – только один гость младше… – невысокий приятный паренек выглядел подростком. В случае сомнения у гостей полагалось спрашивать документы, но администрация ресторана давно махнула на это рукой. Паренек не притрагивался к водке, ограничиваясь ситро:
– Он курит, но реже чем другие, – официант задумался, – наверное, чей-то младший брат…
Парни воздерживались не только от выпивки, но и от танцев. Официант понимал, что за компания собралась за столиком:
– Обсчитывать их не стоит, – решил он, – не надо нарываться на недовольство… – он собирался нажиться на стиляге, но ничего не получилось. Парень велел не приносить счет за стол:
– Я здесь с дамой… – со значением сказал он, – не хотелось бы, чтобы моя спутница думала об… – он повел рукой, – обыденных вещах… – официант видел аристократов, вернее, актеров, играющих их, только в кино:
– Наверное, он тоже актер, – решил служебный персонал за перекуром в подсобке, – лицо у него знакомое…
На бумаге поплавок закрывался в полночь. После одиннадцати вечера никто не ожидал появления дружинников или милиционеров. Директор разрешал ребятам из ансамбля играть западные песни. Мелодии ловили, пробиваясь через заглушку, брали с немногих выменянных у интуристов пластинок. Слова переписывали, полагаясь на слух.
Павел поморщился:
– Парень несет редкостную отсебятину. Припев он запомнил, дарлинг и саррендер, а остальное народное творчество. Похоже на английский язык и ладно… – прижав Дануту к себе, он шепнул:
– Бедный Элвис. Авторских отчислений из СССР он не получает, песни его здесь кромсают, как хотят… – она потерлась щекой о его щеку:
– Уверяю тебя, что Элвис не испытывает недостатка в деньгах… – в сумочке Дануты лежали чистые трусики и зубная щетка:
– Света уехала на выходные, – облегченно подумала она, – иначе бы не получилось остаться на ночь с Павлом. Она бы не преминула сообщить, что я не пришла домой… – Данута не сомневалась, что соседка по квартире следит за ее поведением:
– Хорошо, что я освободилась от этой Доры… – Дануту мало интересовало, что случилось с ее подопечной, – можно больше времени проводить с Павлом… – завтра Дануте, правда, надо было подняться рано. Девушка отправлялась на мессу в костел святого Людовика:
– Я должна ходить туда каждый день, – недовольно подумала она, – перед занятиями в университете… – ей сказали, что костел поставлен под особое наблюдение, но больше ничего не объяснили. Павлу Данута отговорилась воскресником в студенческом общежитии:
– Я живу на квартире, – вздохнула девушка, – но не стоит отрываться от коллектива… – Данута с тоской подумала, что завтра утром не получится поваляться в постели:
– Придется тащиться на Лубянку, почти на рассвете, по мокрому снегу… – отогнав от себя эти мысли, она тихо сказала:
– Еще один танец и поедем, милый… – уверенная рука поглаживала ее спину, задерживаясь на застежке бюстгальтера:
– Я бы прямо сейчас поехал… – горячие губы обожгли ей ухо, – или ты хочешь выдать лучший в Москве рок-н-ролл… – ударная установка тряслась, солист надрывался:
– Летс рок, эврибади, летс рок…
В глубине ресторана раздался шум, зазвенело разбитое стекло, до Павла донесся сочный мат. С перевернутого стола съехал фарфор, парень в углу схватился за подбитый глаз:
– Сука, – он грохнул об пол пустую бутылку, – ты мне за все ответишь, кровью умоешься, падла… – заливался свисток швейцара. Павел заметил замершие глаза Дануты:
– Всем оставаться на местах, проверка документов… – распорядился громкий голос с прибалтийским акцентом. Что-то пробормотав, Данута нырнула в толпу. Павел увидел в зеркало милицейский патруль, парней в костюмах с повязками дружинников. Юноша узнал невысокого молодого человека с короткой стрижкой:
– Комитетская тварь. Он приходил в домик Бергеров, когда арестовали Лазаря Абрамовича. Почему Данута исчезла, документы у нее в порядке… – вход в ресторан перекрыли. Кто-то опять выматерился, стул полетел в окно:
– Милиция, милиция… – замахал патрулю официант, – скорее сюда… – милиция в планы Павла никак не входила:
– Еще попадусь под горячую руку, как участник драки. Они могут заинтересоваться моим паспортом… – ему надо было, незаметно покинув зал, найти Дануту:
– Я должен вывести ее отсюда, – сказал себе юноша, – она убежала, потому что испугалась… – у выхода скопилась толпа. Павел помнил, откуда официанты несли заказы:
– Кухня в трюме, там есть ход на набережную… Данута могла спуститься туда… – промчавшись в полутьме по крутым ступеням, он натолкнулся на кого-то:
– Смотри куда прешь… – раздался недовольный мальчишеский голос, – не ты один такой умный… – в свете спички Павел увидел приятное, юное лицо:
– Я его помню, – пронеслось в голове, – я с ним пару раз сталкивался в коридоре арбатской квартиры… – Павел и сам не понял, зачем пробормотал:
– Еxcusez-moi, mais je suis pressé… – в синих глаза парня заметался смех. Он отчеканил:
– Monsieur, vous n’êtes pas poli. On voit que vous venez de loin… – он протянул руку: «Je suis Victor». Чертыхнувшись, Павел пнул в угол валяющееся на полу ведро: «Je suis Paul. Je suis heureux de rencontrer».
На темной воде реки дрожали отсветы фонарей. В ночном небе сияли рубиновые звезды Кремля. Миновав громаду Дома Правительства на улице Серафимовича, лодка нырнула под Большой Каменный мост. Посудина шла тихо, никто не включал фонариков. Маша видела только вспыхивающие и тухнущие огоньки папирос.
Дядя запретил ей садиться на весла:
– Я знаю, что ты умеешь грести, – хмыкнул он, – но мы с Алексеем Ивановичем сами справимся. Отправляйся на корму, за нами следует эскорт, если говорить пышным языком… – эскортом были еще две лодки с ребятами Алексея Ивановича. Маша незаметно опустила руку в ледяную воду:
– Они при оружии, у дяди тоже есть пистолет… – ей дуру, как выражался Лопатин, не выдали. Дядя прощупал ее ватник:
– У тебя золото и бриллианты, они и так много весят… – Маша отозвалась: «У вас тоже». Герцог повел рукой:
– У меня есть водолазная подготовка, а ты ныряешь в первый раз. Ничего, я за тобой присмотрю…
Канализационная труба с заранее подпиленной решеткой выходила в Москву-реку между территориями посольства и завода «Красный факел». До революции фабрикой владел московский миллионер, коммерции советник Густав Иванович Лист. Дядя показал Маше копию технической синьки, с надписями дореволюционной орфографии:
– С конца века здесь ничего не перестраивали, – заметил он, – через тридцать метров труба разветвляется. Лист расширял завод одновременно с возведением особняка Харитоненко. Господа коммерции советники скинулись на хорошую канализацию… – после развилки Маше с дядей надо было повернуть налево:
– Иначе мы вылезем наружу рядом с цехом, где клепают советские холодильники, – смешливо сказал герцог, – а нам туда
