Вельяминовы. За горизонт. Книга 4 - Нелли Шульман

– Но дядя считает, что все прошло удачно, – рука застыла, Маша подула на негнущиеся пальцы, – я ему не сказала, что видела Теодора-Генриха на «Дзержинской»…

Прошлой ночью Маше снилась волглая, дурно пахнущая темнота. Вдали мигал огонек, она слышала ласковый голос:

– Еще немного, милая, немного. Надо потерпеть, вырваться из-под земли сырой. Он поможет тебе, он никогда тебя не оставит…  – жалобно плакал младенец. Маша вскинулась на скрипучей дачной раскладушке:

– Что за ребенок? У меня не может быть малыша, я хотела стать…  – она прижала руки к горящим щекам:

– Я опять о нем думаю, – поняла девушка, – голос именно его имел в виду…  – она была уверена, что слышала матушку Матрону:

– Но я покидаю СССР, а он остается здесь…  – на глаза навернулись слезы, – неизвестно, когда мы увидимся и увидимся ли вообще. Он бежал за мной по эскалатору, но внизу стоял милиционер, я не хотела рисковать. И он еретик, не православный…  – чья-то рука нежно погладила ее по сбившейся косе:

– Бог для всех един, милая…  – голос вздохнул, – но тебя еще ждут испытания…  – Маша решила ничего не загадывать:

– Я просила, чтобы мы увиделись, так и случилось…  – лицо сек яростный ветер, – а остальное в руке Божьей…

Лодка мягко повернула к гранитной набережной. Вход в трубу находился ниже уровня воды. Маша заметила огоньки на мосту. Дядя недовольно сказал:

– Полночь на дворе, погода мерзкая…  – на реку сеял мокрый снег, – кому еще неймется…  – Лопатин фыркнул:

– Москва никогда не спит, Иван Иванович…  – дядя отозвался:

– Это про Нью-Йорк так…  – сзади донеслись сухие щелчки выстрелов, фарватер осветили белые, яркие лучи:

– На мосту грузовики с прожекторами, – поняла Маша, – кажется, там стоят военные…  – она узнала стрекот пулемета, слышанный ей в фильмах:

– Иван Иванович, ныряйте, – заорал Лопатин, – мы их задер…  – не договорив, он осел на дно лодки. По ватнику Алексея Ивановича расплывалась дымящаяся на холоде кровь:

– Ни с места…  – загремел динамик с набережной, – не двигаться, руки вверх…

Толкнув Машу в воду, Джон шагнул вслед за племянницей в безжалостную черноту реки.

Криво отрезанный кус венгерской салями зашипел на чугунной сковороде. Разбивая яйца, Павел взглянул на часы:

– Позавтракаем и пойду домой выгуливать мопсов. Хорошо, что здесь недалеко до Патриарших. Но где все-таки Данута…  – он надеялся увидеть девушку в арбатской квартире, однако уставленная фикусами комната мастера из «Металлоремонта» пустовала. Сделав копию ключа, Павел оставлял его под ковриком, у аккуратной двери с цепочкой и глазком:

– Это он сам смастерил, – заметил Виктор, когда речь зашла о комнате, – он считает, что мы за ним следим и сообщаем о его поведении в КГБ…  – юноша вздернул бровь, – но в отместку он следит за нами, потом связываясь с ЦРУ…  – смеяться над больным человеком не полагалось, но Павел не удержался от улыбки.

Выбраться с поплавка оказалось нетрудно. Проскочив через кухню, они с Виктором нашли дверку, ведущую на дебаркадер:

– Это для ящиков…  – парень протиснулся в прорезь, – удобно, что мы с тобой не толстяки…  – Павел решил, что новый знакомец смахивает на Арамиса:

– Таким его рисовали в старом издании «Трех мушкетеров», – вспомнил подросток, – Виктор тоже невысокий, изящный…  – выяснилось, что сам Павел напоминал Виктору того же героя. Они быстро нашли общих знакомых. Виктор учился во французской спецшколе в Спасопесковском переулке. Павел ходил на тамошнее поле гонять в футбол:

– Я футбол не люблю, – признался Виктор, – папа болеет за «Спартак», а я предпочитаю теннис…  – Павел обрадовался:

– Я тоже. Но у меня нет партнера, в училище никто не играет…  – Виктор почесал светлые кудри под невидной ушанкой:

– Сейчас в Петровский парк не пойдешь, там только летние корты. В Лужниках есть крытая площадка, вот бы туда попасть…  – Павел уверил его:

– Попадем. Ракетка у меня есть…  – в квартире Виктор показал ему свою ракетку:

– Импортная, – добавил новый приятель, – мне папа достал…  – по словам парня, его отец отправился на рыбалку:

– Сейчас хороший клев…  – он повел рукой за окно, – а мне папа разрешил сходить на праздник…  – на поплавке отмечал день рождения дальний родственник Виктора. Павлу показалось, что парень не до конца откровенен:

– Хорошо, он смылся из зала потому, что ему шестнадцать. Вообще-то, его не должны были пускать в ресторан. Но почему он велел таксисту не ехать прямо через Замоскворечье, а сделать круг по Садовому кольцу…  – синие глаза Виктора Лопатина были спокойны, однако Павел помнил пачку купюр в его портмоне:

– Во-первых, там было рублей двести, не меньше, и это пореформенных. Во-вторых, у кого в шестнадцать лет есть портмоне…  – приятели Павла по училищу рассовывали рублевки по карманам, – у меня есть, но я другое дело, я Бергер, совершеннолетний. В-третьих, я видел такую ракетку в каталоге закрытого распределителя, а живут они с отцом скромно. Скромно, но со вкусом…

В двух комнатах Лопатиных стояла неожиданно хорошая, дореволюционная мебель. Павел оценил комод эпохи венского сецессиона, кожаный диван с головами грифонов на подлокотниках и наборный стол карельской березы. В гостиной нашлась электрическая плитка:

– Папа часто поздно возвращается с работы, – объяснил Виктор, – он не хочет тревожить соседей…  – в сером сумраке раннего утра за окном возвышалась громада Министерства Иностранных Дел. Павел нашел глазами крышу резиденции американского посла:

– Московский дворик с картины, – подумал юноша, – только со времен Поленова здесь все изменилось…  – Павел не удивился венгерской салями в холодильнике Лопатиных. Рефрижератор скрывался за дверью резного шкафа дореволюционных времен:

– Салями, швейцарский сыр, апельсины, красная икра…  – хмыкнул Павел, – он сказал, что его отец работает в ресторане…  – Виктор не упомянул, в каком заведении трудится старший Лопатин:

– Директор ресторана не остался бы в коммуналке, пусть и рядом с Арбатом. Он бы спроворил себе квартирку в новом районе, со всеми удобствами…  – Павел все больше и больше убеждался в том, что новый приятель не так прост, как кажется:

– На вид он обыкновенный московский парнишка…  – Виктор изъяснялся уютным говорком, – он говорил, что родился на Бутырской заставе…  – Лопатин-младший заметил это, когда таксист проезжал по кольцу мимо Новослободской.

Павел знал, что может быть и очень рассеянным и очень наблюдательным:

– Аня говорит, что я обращаю внимание на детали, только когда работаю…  – сестра смеялась, что в остальное время Павел витает в облаках:

– Но сейчас я пытаюсь понять, кто все-таки этот Виктор, то есть кто его отец…  – в гостиной не висело никаких фото, а Виктор не предложил посмотреть семейный альбом Лопатиных. Павел сомневался, что такой вообще существует:

– Но книги у него отличные, почти все на французском языке…  – Павел сказал:

– Я тоже часто заглядываю в «Академкнигу», в букинистический отдел на улице Горького. Я покупаю издания по искусству…  – Павел решил не упоминать о занятиях китайским языком:

– Пусть он считает, что я Бергер, что мне восемнадцать лет…  – он окончательно сжился с двойником, как весело думал Павел, – иначе у него возникнут резонные вопросы, как возникли они у меня…

Воскресный рассвет был тихим, квартира еще спала. Сняв сковородку с плиты, Павел решил дождаться звонка Дануты в мастерскую Неизвестного:

– Может быть, она поймала такси, поехала к себе на квартиру. Убежала она из-за патруля. Она иностранка, все иностранцы на особом счету, пусть даже они из соцстран…  – на второй конфорке засвистел чайник. Павел услышал резкие звонки в коридоре:

– Три, – он повернулся к Виктору, – это к вам. Что, твой отец уехал без ключей…  – парень неожиданно побледнел:

– Что-то здесь не так…  – сунув ему прихватку, Павел распорядился:

– Я открою…  – он бросил взгляд