Делай, что должно - Маргарита Нерода
— Я с прокурором вернусь! — крикнул лейтенант, отступая к выходу.
— Отлично. Я надеюсь, он вас введет в рамки. Так, бинтуйте, запишите — слепое ранение предплечья левой руки в верхней трети, пулевое, предположительно, немецкий автомат. Кости, магистральные сосуды не повреждены. Ушиб нерва с частичным параличом кисти. Рассечение раны под новокаином, пуля удалена, стрептоцид перорально, эвакуация в неврологический госпиталь во вторую очередь. “Неврологический” подчеркните. Следующий.
— Он не мог так сказать! — раненый, уже почти успокоившийся, при помощи санитара садился, — У меня отэц воевал, награды имеет! Дед воевал, награды имеет! Прадед воевал, награды имеет! Как я им покажусь после таких слов?
— Не торопитесь, вас вылечат, вернетесь в строй. Не в этом году, возможно, но вернетесь и награды еще заслужите.
— Куй раюй Хоцка ба на кануй [собака лает, но не кусается, осет. Дигорский диалект], - добавил санитар, помогая раненому подняться, — Тебе лечиться, надо, а не нервничать. И ты в бою ранен, а не об гвоздь поцарапался. Машину спас.
— Спасибо, Каурбек Инушевич, уведите раненого, проследите, чтобы он удобно устроился в эвакуационной и возвращайтесь. Следующего сюда!
Там, снаружи, что-то еще выкрикивал уполномоченный Особого отдела дивизии лейтенант НКВД Нараевский, но тут были раненые, значит, ничего вне стен перевязочной не имело права отвлекать хирурга.
Едва дождавшись конца дежурства, прибежала Лилия Юрьевна, выяснять, что случилось, что это за странный лейтенант приезжал и почему обещал вернуться с прокурором.
— Я ничего не понимаю, — она беспомощно развела руками. — Никогда таких невежливых не видела. Я думала, он своих проведать приехал, о состоянии спрашивал, даже про расследование какое-то придумал, лишь бы в палату попасть. А он шуметь! И раз он лейтенант, почему шпала? — она беспомощно огляделась и отыскав глазами санитара, встретившего Нараевского первым, по-граждански поманила его рукой:
— Мансур, почему ты мне сказал, что он лейтенант? Разве у лейтенанта не “кубики” в петлицах?
— Нэ знаю, — санитар нетвердо понимал по-русски, не говоря уже о тонких различиях в званиях армии и НКВД, — Говорит — лейтенант, какой-то отдел дивизии…
Проснувшийся Денисенко выслушивал историю визита мрачный, как туча:
— Не “какой-то”, а Особый. Значит, лейтенант НКВД, потому и шпала, а не кубари. Почему меня не разбудили?
Последняя фраза была произнесена тоном, напоминающим отдаленный гром.
У бедной Лилии Юрьевны подкосились ноги, хорошо, что она сидела:
— К-как НКВД? Что случилось?! — прошептала она, почти в панике. — Т-товарищ… — звания мигом вылетели у нее из головы, — А-Алексей Петрович, он же вам ничего плохого сделать не может? Зачем он вам прокурором грозил? Как же я недоглядела, кто он такой? С ума сойти!
— Не надо! — сурово оборвал ее Денисенко. — У нас тут и так здоровых голов в дивизии некомплект. Давайте по-порядку. Якого бiса йому треба?
Выслушав историю с визитом Нараевского с самого начала, Степан Григорьевич некоторое время сидел молча, сцепив руки. Наконец поднялся, тяжелым шагом прошелся по палатке от стола к выходу и обратно.
— Вот мало мне было этих, что ЗКП в чистом поле потеряли, еще Особому отделу скучно живется! В другой раз — меня будить, хотя бы трое суток не спал, а будить! Это приказ. Пока вот что, нам дивизия все-таки обещала и транспорт сколько положено, и пополнение. Зараз съезжу и выясню, где они заблудились. А то наступление начнется — поздно будет спохватываться… — последнюю фразу он договаривал, уже надевая шинель.
У Лилии Юрьевны дрожали руки и прыгали на носу очки. Только к ужину она чуть успокоилась, и когда повар в палатке-столовой встретил ее привычным докладом: “Проверено, мышь нет! Сам смотрел”, сумела улыбнуться. Но самообладания ей хватило не надолго.
“Как же я недоглядела? Я же не собиралась его пускать! Только с носилками помочь попросила. Бессовестный!” — последнее в ее устах звучало очень суровым обвинением. И выругав заочно нарушившего нормальную работу лейтенанта, бедная женщина чуть не расплакалась. Ей упорно казалось, что Нараевский сунулся куда не следовало исключительно по ее вине, что она подвела своего командира, а теперь еще неизвестно, что будет.
Словом, выставить Нараевского было даже легче, чем успокоить Лилию Юрьевну, на которую его визит произвел большее впечатление, чем налет бомбардировщиков. После бомбежки, неделю назад, она была разве что чуть бледной, но бодрой и деловитой. И перевязочную под ее командованием развернули быстро.
— Так, коллега, держите кружку, осторожнее, не обожгитесь, чай горячий. Пейте и забудьте эту досадную историю. Вы действовали совершенно правильно. А про этого лейтенанта нас уже из штарма особо предупредили, что ему требуется дать окорот.
Лилия Юрьевна согласно кивает, берет кружку, прихватывая за металлическую ручку носовым платком, медленно пьет чай, грея сквозь платок тонкие, как птичьи лапки, руки. Но лицо у нее потерянное и испуганное, что на самом деле очень плохо. Потому что такой род страха, перед кем-то, облеченным властью, много хуже страха перед неизбежными реалиями войны. И ничего сделать нельзя. По крайней мере, пока Денисенко не вернется из штадива, а он как на грех куда-то пропал. Темно уже, а машины все нет. От этого Алексею снова приходит мысль о бандах, вроде той, что обстреляла машину, и тревожит куда больше, чем визит Нараевского. “Отставить! Сначала проясним обстановку”.
Очень кстати появился Романов, с самого утра поставленный руководить саперами. Палатки устанавливать надо тоже не абы как, и не больше одной за раз выключать из работы. Доложил, что вкопаны и готовы еще пять штук больших, в печах и топливе недостатка нет.
Видно было, что в задание он ушел с головой во всех смыслах этого слова, то есть и руководил, и сам копал. Вместо шинели — перехваченная комсоставовским ремнем солдатская стеганка, на лбу — свежая ссадина.
— Досками стенки котлована обшивали, одна сорвалась, — объяснил он. — Да будет вам, Лилия Юрьевна, то же доска, а не осколок.
— А вдруг инфекция попадет? — не сдавалась та, — Нет уж, пойдемте, я промою перекисью как положено. Разве можно так пренебрежительно к себе относиться?
— Обещаю, что больше не буду, — Романов улыбнулся ей, совершенно по-мальчишески, — только если вы не будете так за нас всех так переживать. Честное слово, не стоит.
— А как иначе? На вас же, товарищи, на вас тут все держится, — всплеснула она руками, — На кадровых специалистах! Как на трех китах, — она опустила глаза, — И немного на одной старой черепахе.
— Ну, зря вы, право. От черепахи у вас разве что оправа
