Всему своё время - Валерий Дмитриевич Поволяев
– Кто она? Ты знаешь?
– Обыкновенная таежная дама. Повариха. Кстати, работает в бригаде Сергея.
– Вот как? – Валентина сжала пальцы в кулак, было в этом жесте что-то мстительное. – А Сергей, значит, прикрывает?
– Не знаю, прикрывает или нет, но факт есть факт.
– Не верю, – коротко выдохнула Валентина.
– Хочешь – верь, хочешь – не верь, твое, Валя, дело. Мое дело – сообщить об этом, раз уж я решил.
– Правильно решил, – шепотом произнесла Валентина, – это те вещи, о которых лучше знать, чем не знать. Какими бы неприятными они ни были. Но Сергей-то, Сергей, хорош родственничек! Ладно. Нет худа без добра.
– Истинно так, – подтвердил Корнеев, потянувшись к окну, просунул руку за занавеску, постучал костяшкой согнутого пальца по стеклу. – Уже поздно. Уходить мне или нет? – Было в этой фразе сокрыто некое начало, которое, хочешь не хочешь, невольно заставляет задуматься: каков он, человек, эту фразу произнесший? Человек был недурен собою, умен, образован – сплошные плюсы и совсем немного минусов, – и человек знал про то. – Могу довольствоваться даже кухней, – сказал Корнеев. – Много ли мне надо? Собачий коврик, под голову – ботинки, накроюсь собственными брюками – все равно их завтра гладить.
Хотела возразить Валентина, да что-то сгорело в ней все, сил на возражения не было, да и чего возражать, чего опасаться? Все опасное осталось позади. Промолчала…
На следующее утро Валентина решила было письмо Косте накатать, спросить его насчет женщины – так это или не так? Но сколько письмо будет ходить по северу, ненадежная это вещь – почта, да и письмам доверять нельзя, позвонила на работу Сергею, в управление, попала на какого-то начальника, а точнее, зама и, кажется, по кадрам, в самую точку угодила, объяснила в чем дело.
Начальник оказался человеком понятливым, быстро извлек из сейфа личное дело, посмотрел на фотографию поварихи, остался доволен: «Хар-раша девка, за такой не только этот летун может приударить, а кто угодно». Валентине же сказал: «Да, есть в бригаде Корнеева повариха. Молодая, глазастая. Самсонова Виктория. Сокращенно, видать, Викой будет прозываться, – изобразил нечто похожее на смешок. – Вот так. Чечевика с викою… Сочувствую вам».
Разговор, конечно, малость унизительный, но нельзя же проигнорировать сигнал. «Ишь, чечевика с викою… – помыкивал начальник на том конце провода, он то ли песенку разучивал, то ли в Викино дело что-то вписывал. – Благодарствую за сообщение, кадры мы должны иметь морально крепкие. В отряд мужу вашему я позвоню, поговорю с кем надо, так что не тревожьтесь – не дадим разрушиться семье, муж по ушам получит…»
Совсем уж не канцелярское выражение употребил кадровик – «по ушам получит», из стиля, из слога выпадает, но, видать, такой уж человек был этот начальник.
«Прощаюсь с вами, благодарствую еще раз», – закончил он разговор.
Днем на работу ей позвонил Володя, бодрым голосом, будто находился совсем рядом, в соседней комнате, спросил:
– Как дела?
– Идут дела, – нехотя отозвалась Валентина.
– Чего голос такой безрадостный?
– Радоваться нечему.
– Понимаю, понимаю, – проговорил он с сочувственными нотками в голосе. – А ведь я так и не получил того, за чем вчера приходил.
– Что именно не получил?
– Ответа на вопрос: «да или нет?» До моего отъезда в Москву – полторы недели, сегодня бумага с вызовом пришла. Поехали?
– Надо подумать, – ответила она почти машинально, пожалуй, лишь для того, чтобы что-то ответить.
– Думать никогда не вредно, – не замедлил подцепить Корнеев, он говорил что-то еще, она механически отвечала, поддакивала, произносила какие-то необязательные слова, даже целые фразы, на том разговор и увял. Но по ее заострившемуся лицу было понятно, что решение она приняла.
Была у нее приятельница – редактор, женщина угловатая, костистая, крутобедрая, с тяжелым неровным подбородком и большим крючковатым носом, на котором непрочно сидели изящные, совсем не к ее лицу очки. За глаза звали ее кентавром, а в глаза – почти по-мужски, не по имени-отчеству, не по фамилии, а только одним отчеством, которое прилипает к человеку, как кличка, не отделаешься – Тимофеевной.
Даже главный редактор на летучках ее Тимофеевной величал. Никто из мужиков не хотел взять Тимофеевну под свое крыло, жила она бобылкой, ум имела гибкий, острый, знала много, ибо для чтения была уйма времени, не на что его было тратить, ни с кем не дружила, а вот с Валентиной сошлась: то ли самое себя в ней видела, только более удачливый, более совершенный вариант, то ли в характере нащупала нечто родственное. Глаз у Тимофеевны был цепким, она сразу разглядела: у Валентины – тревога на душе, нелады с самою собой. Захлопнула толстенную книгу на английском языке, из которой пыталась выудить цитату и перевести на русский потребовала:
– Выкладывай. Как на духу!
Прямолинейность, конечно, неженская, иного может покоробить, но Валентина знала свою подружку.
– Хочу уйти от мужа.
Тимофеевна внимательно поглядела на Валентину, будто бы хотела проникнуть в душу, в сердце, в мысли ее, узнать, насколько это серьезно; проникла, узнала, поняла, что серьезно, и отговаривать Валентину не стала, как не стала и спрашивать, кто тот человек, к которому Валентина собирается уйти.
– Не ахай, не ахай, пожалуйста, когда я тебе скажу, кто он, – Валентина истолковала немоту кентавра как любопытство, хотя какой там «не ахай», ахнуть все равно придется, – она опустила голову, это движение было сосредоточенным, тревожным. – Не поверишь, кто…
Тимофеевна, мудрая особа, продолжала молчать – ситуация такая, что лишние вопросы ни к чему.
– Володька это, Костин брат.
И кентавры, оказывается, способны удивляться – Тимофеевна прижала пальцы к вискам, охнула, заерзала рукою в столе, ища сигареты. Задымила, засмолила табаком, погружая комнату в сизый слоистый туман.
– Ты уверена, что тебе с ним будет хорошо? – справившись с собою, спросила Тимофеевна минут через пять, и вопрос этот не был праздным.
– Уверена.
Тимофеевна склонила грустно голову, на кончике большого носа образовалась капля – то ли простудная, то ли слезная, старела она, что ли, Тимофеевна? – вздохнула.
– Раз уверена, значит, так и поступай, – и словно бы благословила Валентину, – учти только, что вначале многие будут осуждать тебя, но потом привыкнут. Привыкнут и успокоятся.
Вечером в дверь снова позвонил Володя, вошел куда более уверенно, чем в прошлый раз, спокойно разделся, не спеша разулся, натянул на ноги Костины разношенные тапочки.
– Ужинать будешь? – спросила Валентина.
– Буду. Настоящий мужик должен много есть.
Когда он уезжал в Москву, то снова задал вопрос:
– Да или нет?
– Пока не знаю, – качнула Валентина головой задумчиво, хотя про себя сказала «да», она решила сделать Володе
