Наследство опального генерала - Лев Альтмарк
А потом на меня навалились темнота и тишина.
– Ну что, вояка, жив? – Это были первые слова, которые разобрал я, ещё не до конца очнувшись после глубокого и, наверное, долгого сна. Так крепко и без сновидений я не спал уже давно.
Голос был всё тот же, что я услышал перед тем, как потерял сознание после выстрела. С трудом разлепив тяжёлые веки, я увидел перед собой лицо Игаля, начальника погибшего Евгения. Собственно говоря, я и не особенно удивился, увидев его здесь. А где ему ещё быть, как не следить за мной и за человеком, застрелившим его сотрудника?
– Меня ранили? – только и спросил я, потому что совершенно не представлял, что необходимо говорить в подобных случаях.
– Да. Супрун, которого ты вырубил корзиной, быстро пришёл в себя и принялся стрелять. Но хорошо, что мы расставили бойцов не только внутри помещения, но и на лестничной площадке над восьмым этажом. Если бы Супрун перед тем, как начать ломиться внутрь, сообразил проверить лестницу выше, то всё началось бы и закончилось куда быстрее…
– Какой Супрун? – удивился я. – О ком вы говорите?
– А, ты не в курсе… Человека, которого ты знал под именем Виктора Николаевича, на самом деле звали Владимиром Супруном. Теперь уже скрывать нечего, и я тебе всё подробно расскажу. Но чуть позже, когда ты поправишься.
– А когда я поправлюсь?
– Врачи говорят, что ранение у тебя нетяжёлое. Пуля прошла мягкие ткани, не задев жизненно важных органов. Короче говоря, тебе сильно повезло, потому что выстрел был с близкого расстояния, а этот Супрун – стрелок всё-таки неплохой.
Профессионал, одним словом. Видно, хорошо ты его приложил корзиной перед этим. Сам себе спас жизнь.
– Он-то хоть жив?
– Да, но ранен посерьёзней, чем ты. К сожалению, жить будет, хотя я бы его… Ну, да ладно, что об этом говорить.
Общаться мне было всё-таки ещё тяжеловато. Ко всему сильно кружилась голова и пересохло во рту. Мне очень хотелось спросить у Игаля, что с моим братом, жив ли он и где сейчас находится, но я не успел, потому что в палату вошла медсестра, похожая на строгую школьную учительницу, и заявила:
– Всё, господа, время истекло. Больному нужен отдых, к тому же я должна поменять капельницы…
– Вот видишь, – виновато сказал Игаль, – не дают нам больше общаться. Для них я никакой не начальник, а простой посетитель, которого можно метлой гнать… Знаю, что у тебя ко мне куча вопросов, но потерпи немного. Пару-тройку дней тебя здесь подержат, поставят на ноги, а потом мы с тобой обязательно встретимся и всё обсудим. Ты уж потерпи, тёзка…
Моё выздоровление затянулось на неделю. За это время ко мне почти никто не приходил. Был, конечно, хозяин столярной мастерской, который принёс стандартный подарок, купленный в цветочном магазине на входе в медицинский центр, – большой горшок с цветами, запакованный в шуршащий целлофан. Потом приходила соседка из квартиры напротив, но не потому, что питала ко мне какие-то тёплые чувства, а просто она работала нянечкой в соседнем отделении, и не прийти навестить соседа было совсем уже неприлично. Остальные соседи не поняли бы.
Телефон мне, правда, спустя некоторое время вернули, но номера Игаля у меня не было, и я даже не знал точно, как называется служба, в которой он трудится. Оставалось лишь ждать, когда меня отпустят из больницы, да и, если говорить честно, я не очень представлял, как мне разыскать его потом.
Однако на второй день после выписки из больницы, ближе к вечеру, когда я в довольно сумрачном настроении сидел дома у телевизора и пил от безделья и тоски уже третью бутылку пива, в мою дверь постучали. У меня сначала мелькнула дурацкая мысль: уж, не Виктор ли Николаевич вырвался из оков, в которых теперь находился, и пришёл по мою душу? В том, что он обладал какой-то совершенно поразительной сверхъестественной способностью выпутываться из самых патовых ситуаций, я почему-то не сомневался. По-моему, для этого человека нерешаемых задач просто не существовало. Потому, наверное, ему и поручили поиски наследства опального российского генерала… Вот и сейчас постучали в дверь – мало ли кто, вдруг он собственной персоной?
Но это оказался долгожданный Игаль, которому я сегодня был рад, наверное, больше, чем любому другому человеку на свете. Даже… таинственному и засекреченному брату, если бы он каким-то чудом оказался у моих дверей.
– Ну, привет! – только и сказал Игаль и прошёл в мою холостяцкую берлогу.
Покосившись на пустые бутылки, он присел в кресло и жестом отказался от предложенного пива, зато попросил приготовить ему кофе и вытащил из кармана пачку сигарет.
– Думаю, разговор у нас будет долгий, так что… Давай, Игорь, поступим так. Сперва я тебе расскажу всё, что имею право рассказать, а вопросы ты мне задашь потом. И про твоего брата, и про то, почему вокруг него происходят всякие невероятные вещи, ну, и, конечно, о причинах такой секретности. Договорились?
Я молча кивнул головой и, вернувшись с кухни с чашкой кофе для гостя, приготовился слушать.
– Общую информацию по твоему брату, как мы знаем, до тебя уже довёл в самом начале вашего общения Владимир Супрун…
– Какой ещё Владимир?! – удивился я.
– Ты уже забыл? Я же рассказывал тебе в больнице. Это твой Виктор Николаевич. Ты всё ещё не можешь привыкнуть к его настоящему имени?.. Так вот, он для тебя даже распечатал на листках имеющуюся у российских спецслужб биографию генерала.
– Откуда вы про это знаете? Я же эти листки никому не показывал и из дома никуда не выносил!
– Извини, Игорь, но пришлось у тебя обыск сделать в твоё отсутствие. Такая у нас работа… Хотя ничего нового в этих распечатанных листках для нас не было. Важно было узнать, какой информацией обладает наш противник. Но не будем отвлекаться. Ты готов слушать дальше?
– Готов.
– Наша разведка всегда проявляла «особую чувствительность» к советским и не только к советским разработкам неконвенционального оружия, потому что были небезосновательные опасения, что таковое может в самом скором времени оказаться на Ближнем Востоке. Долгое время СССР активно поддерживал враждебные нам арабские режимы, снабжал их оружием, техникой, усиливал их армии военными специалистами и советниками. Сегодня политическая ситуация изменилась, но накопленные арсеналы остались. И вероятность применения накопленного оружия не исчезла. Притом даже без ведома изготовителя, а с подачи враждебных
