Кейт Аткинсон - Боги среди людей
Ни одна из этих крайностей не предполагает мягкой посадки, заметил тогда Тедди.
— В принципе, я тоже так думаю, — согласился он в итоге, одновременно сознавая, что крайне смутно понимает, о чем говорит, да особо и не вдумывается. Он жил перед лицом смерти. Вот насколько просто можно было описать его жизнь, отринув все эти защитные метафорические изыски.
— Восемь минут до цели, командир.
— Понял, штурман.
— Пулеметчики, повышенная готовность.
— Есть, капитан.
— Понял, кэп.
На самом деле пулеметчики не нуждались в напоминаниях; это был лишь способ скоординировать общие усилия. Тедди знал, что все они непрерывно наблюдают за небом, готовые к стрельбе. За весь срок службы практически никто из них не сделал ни одного выстрела. Открывая огонь, ты сам себя выделяешь для других как цель. Истребитель может запросто не заметить тебя в темноте, но если от твоей машины тянутся красные трассеры, засечь тебя не составляет труда. И авиапушки «мессеров» могли причинить куда больше ущерба, чем пулеметы «браунинг», стоявшие на «галифаксах». В сущности, пулеметчики служили дозорными. И среди них были такие, кто проходил срок службы без единого выстрела.
Одна из сестер Тедди, Памела, была замужем за врачом, который как-то раз поведал Тедди об одном эксперименте в кислородных камерах, показавшем, что кислород может улучшать зрение пулеметчиков, в случае же нехватки кислорода именно зрение страдает в первую очередь. После этого разговора Тедди стал каждый раз внимательно следить за тем, чтобы у пулеметчиков было достаточно кислорода с момента взлета и до посадки.
Они летели над хорошо укрепленным районом. Прямо по курсу висела серая завеса дыма от заградительного огня, и эту густую завесу им нужно было как-то преодолеть.
По сравнению с тем массированным рейдом на Кёльн, в котором участвовала тысяча бомбардировщиков, теперешний вылет оказался скромным — самолетов было всего около двухсот, двенадцать из которых от их эскадрильи, и весь их нестройный порядок направлялся к реке Рур и «Долине счастья».
Они видели, как рухнул «ланкастер», пораженный в крыло истребителем, видели, как он превратился в падающий сноп огня, и еще они видели, как один из их собратьев, «галифакс», пролетая над Рурским укрепрайоном, попал в голубой луч главного прожектора, и команда Тедди молча наблюдала, как зажглись дополнительные прожекторы — бездушно, автоматически, — поймав самолет в капкан ослепительного света, и безжалостно вступили зенитки. Отчаявшийся бомбардировщик закрутил штопор, однако неумолимые лучи не отпускали добычу; затем, видимо, снаряды нашли его — и «галифакс» взорвался, превратившись в громадный огненный шар.
— Внести это в бортовой журнал, штурман, — бесстрастным тоном скомандовал Тедди. — Парашюты кто-нибудь видел?
По рации прошелестело тихое «нет», а от Кита, распластавшегося в носовой части и готового к снижению, донеслось «бедолаги». Видеть крушение самолета — всегда шок, но долго размышлять об этом не приходилось. На этот раз пронесло — и на том спасибо.
Господи, если нас подобьют, молился Тедди, сделай так, чтобы все закончилось мгновенно, огненным шаром, а не долгим падением. В любом случае мягкой посадки не будет. Он был не столько пессимистом, сколько фаталистом. В данный момент — как, впрочем, и в любой другой момент времени — экипажу меньше всего требовался отчаявшийся капитан. Но в особенности сегодня, когда все были на нервах. Да и вид у парней изможденный, думал Тедди, с печатью такой усталости, которая выходит за пределы обычного утомления. Они состарились — вот так можно было описать их вид. А ведь Киту только что стукнуло двадцать один, и это событие бурно отметили в сержантской столовой. У них, как у расшалившихся мальчишек на детском празднике, все выходки были отмечены какой-то невинностью. Черные как сажа следы ботинок на потолке, малоприличные песенки вокруг рояля, когда наземницы скромно удалялись спать (оставались лишь две-три самые бойкие). Все примерно как у малолетнего Августа и его дружков.
Сильви, знавшая за собой некоторую медлительность, ставила все часы в Лисьей Поляне на десять минут вперед (что порождало скорее путаницу, нежели пунктуальность). Тедди теперь думал: вот было бы здорово, додумайся кто-нибудь перевести их часы назад: тогда они бы по ошибке сочли, что им предстоит не тридцатый вылет, а всего лишь двадцать девятый, не связанный ни с какими дурными приметами.
Положение усугублялось тем, что им на борт прислали одного «подсадного» — необстрелянного новичка, пилота, которому требовалось боевое крещение. Такова была обычная практика: подсаживать в опытный экипаж салагу, чтобы тот прежде освоился, а потом уже принимал командование собственным экипажем. Но по какой-то причине считалось, что желторотый второй пилот приносит несчастье. Никакой разумной подоплеки, насколько понимал Тедди, в этом убеждении не было. Сам он прошел боевое крещение в рейде на доки Вильгельмсхафена на борту С-«сизого», с экипажем, который до этого участвовал в одиннадцати операциях. Ребята смотрели сквозь него, будто тем самым отменяли его присутствие. C-«сизый», можно считать, не пострадал (пара пробоин и один отказавший двигатель), но даже после приземления тот экипаж обходил Тедди стороной, как заразного. Зато ребята из его собственного экипажа прыгали от радости, что он вернулся цел-невредим, и отметили это событие грандиозной пьянкой в местном пабе, куда позвали и наземную команду. «Черный лебедь», именуемый не иначе как «Грязная утка», принадлежал вполне покладистому хозяину, который даже открывал летчикам кредит, зная, что многие с ним не расплатятся. Долги лягут мертвым во многих смыслах грузом.
Когда Тедди служил второй срок, у них в эскадрилье был целый экипаж салаг — летали они на W-«уильяме», — который лишился пилота (тот погиб во время боевого вылета с другим экипажем). Им тут же прислали другого на замену; тот, как было приказано, занял свое место — и тоже погиб. (Может, и впрямь новичок притягивает беду?) Салаги из беспилотного экипажа были близки к помешательству, и когда к ним прислали третьего пилота (понятное дело, комок нервов), Тедди взял их всех вместе на первую боевую операцию в свой самолет, W-«уильям», посадив новичка на место второго пилота. Тот вылет на Берлин стал настоящим испытанием, и парни не дрогнули.
После приземления на них нахлынула эйфория. «Молодцы, ребятки», — сказал им Тедди. Они и вправду были совсем юными, не старше двадцати лет. Его позвали в сержантскую столовую: сказали, что он теперь с ними одна команда. Он пришел, но вскоре откланялся. «Одним глазом спи, а другим бди», — написал он Урсуле: это была одна из ее любимых поговорок.
«Нет правил без исключений», — ответила она.
На другой день W-«уильям» вылетал на боевое задание: на относительно безопасные минные постановки — «побросать овощи» на немецкий остров Лангеог в восточной части Фризского архипелага. А потом Тедди с глубокой горечью прочел в оперативном журнале знакомую уже запись: «Вылетел в 16:20 и не вернулся. Экипаж считается пропавшим без вести». После войны Тедди ничего не мог с собой поделать: он смотрел на Северное море как на необъятное кладбище самолетов и юных тел.
В ходе второй операции экипаж С-«сизого», так неласково встретивший Тедди в роли второго пилота, искал в тумане место для посадки, когда кончилось топливо, и разбился в торфяных болотах близ Хелмсли. «Тринадцатый вылет», — изрек Вик Беннет, как будто этим все объяснялось. Он был самым суеверным из всех. Когда им самим предстоял тринадцатый вылет, да еще, как назло, в пятницу, он попросил капеллана освятить их бедный старый J-«джокер», что капеллан, добрая, отзывчивая душа, охотно проделал.
У летного состава считалось, что первые и последние пять вылетов наиболее опасны, хотя, с точки зрения Тедди, законы вероятности никто не отменял. После первого срока службы выживал только один из шести летчиков. (Никогда прежде и никогда после не встречалось ему столько людей, одержимых статистикой.) Тедди не нуждался в подсказках подруги Урсулы, служившей в министерстве военно-воздушных сил: он и без нее знал, что сейчас сама судьба против них. В начале срока, будь Тедди азартным игроком (впрочем, азартными играми он никогда не увлекался), он бы не поставил на то, что они доживут до внуков. И даже до детей, поскольку тогда никто из них еще не дошел до стадии отцовства. Женатиков среди них тоже не было, а половина, если не больше, пришли в эскадрилью девственниками. А как обстояло дело сейчас? Этого он не знал. У Вика Беннета, например, все было путем: в тылу его ждала невеста, Лиллиан (Лил), о которой он мог трепаться без умолку, не утаивая, «до чего у них дошло».
