Андрей Посняков - Разбойный приказ
– А, на Береговой. Знаю. Шепну, что поделать? Коли уж так для тебя это важно.
– Ой, важно, Терентий, важно! Ты даже не представляешь как! Ну и с кем-нибудь из баркасников бы меня познакомил – вот бы хорошо было!
– Познакомлю, – пообещал Терентий. – Не сам, через кого-нибудь передам, что ты дружок мой. Есть у меня хороший знакомец – баркасный староста Евлампий Угрюм.
По-праздничному, в честь рождества Иоанна Крестителя, благовестили колокола на всех тихвинских церквях и в обителях: Богородичной, Введенской, Николо-Беседной. На монастырском лугу, у излучины, со свистом махали косами косари – «На Ивана – первый покос». Конечно, косили и ранее, но так, вполсилы, – постель накропать или постелить свежего сенца на стол. Косари были одеты в белые льняные рубахи с вышивкой, за ними с песнями ворошили граблями скошенную траву девки, то и дело нетерпеливо поглядывая на солнышко – скоро ли вечер? Вечером, ясно, готовиться нужно будет к веселию на Купальскую ночь. Ночь эту обязательно отпраздновать надо, чтобы рожала, не оскудевала землица-матушка, искупаться в росе на лугах, хороводы поводить, через костры попрыгать. Ну а перед Иваном Купалой и на суженого погадать не грех.
Громко поздравив с праздником косарей: «До солнышка вам два покоса, да не ходить босо!» – Иванко обошел луг и уселся на пеньке, напротив излучины, смотря, как отражаются в воде реки плакучие ивы. Сладко пахло клевером и смородиновым листом, на кустах, в изобилии росших вдоль речки, уже образовались завязи, недели через три-четыре грозившие перейти в терпкую ягоду. В кустах пели жаворонки, рядом, в ольховнике, перепархивали с ветки на ветку воробьи, малиновки и еще какие-то мелкие птички.
Иван растянулся в траве и, закусив краем губ травинку, смотрел в синее небо. Пекло солнышко, слышно было, как неподалеку жужжал шмель, как шуршали тревожимые легким ветерком листья. Хорошо было кругом, солнечно – благодать! Юноша прислушался – кажется, кто-то шел лугом. Встав, приложил руку к глазам, защищаясь от солнца, всмотрелся… Ага, идут – оба. Впереди вприпрыжку – худенький Митька, за ним вразвалочку – Прохор. Сыскал все ж таки молотобоец отрока, то славно.
– Эгей! – Иванко замахал рукою. – Эгей, сюда сворачивайте!
Путники тоже углядели приятеля и, свернув с тропки, пошли по траве, лугом.
– Ну, как? – Иван похлопал по плечу Митрия. – Нашли со своим Онисимом отроков содомиту?
Прохор гулко захохотал, а Митька обиженно отмахнулся:
– Да он сам нашел. Акулин этот. Старого знакомца привел – разодетого, жеманного, нарумяненного. И не поймешь, парень иль девка. Тьфу ты, срам-то какой, прости Господи!
Митрий перекрестился и нетерпеливо спросил: зачем звали?
Иван ухмыльнулся:
– Увидишь.
Жестом позвав приятелей за собой, он спустился к реке, к выжженной огнем проплешине меж густых ольховых зарослей – видать, загорелось от рыбацкого костра. Хорошее было место, укромное – ни с луга не видать, ни с реки, ежели не очень присматриваться.
Митька с Прохором переглянулись – и чего именно сюда пришли?
Остановившись, Иванко подмигнул обоим:
– Ну, Проша, помнишь, я просил тебя показать несколько ударов?
– Конечно, помню! – обрадованно отозвался парень. – Враз покажу! Ну-ка, встаньте-ка друг против друга… Да кафтанцы с рубахами скиньте, чтоб не изгрязить.
Иван скинул одежку быстро, а вот Митька – с явной неохотой. Буркнул что-то себе под нос, мол, будто заняться нечем, как только морды друг дружке бить.
– А и бить! – спокойно сказал юноша. – Наука сия зело пригодиться может. Давай, Прохор, не стесняйся, показывай!
А Прохор и не стеснялся, даже радости своей не скрывал – дружков драке обучить, чего ж лучше-то? Перво-наперво приказал в стойку встать, вынести чуть вперед опорную ногу. Иванко понятливо кивнул – так же и при оружном бое делалось, а вот Митька замялся, все никак не мог в толк взять – какая нога у него опорной будет?
– Да вот ты какой рукой сподручней действуешь? Правой?
– Ну, правой.
– Значит, правша. Вытяни руку вперед, – Прохор потянул отрока за руку. – Во-от. Теперь попробуй правую ногу тоже вперед поставить. Встал? А теперь…
Хэк!
Вроде бы и не сильно толкнул Прохор Митьку, один тычок – а тот уже завалился наземь.
– Ну как? – засмеялся молотобоец. – Остойчиво?
Митрий недовольно шмыгнул носом, поднялся.
– Нешто сам не видишь, дубинище стоеросовое? Едва ведь порты не порвал!
– Ну-ну, не ругайся. – Иван потрепал парня по плечу. – Ума набирайся – Прохор не худому учит.
Молотобоец кивнул, пригладил пятерней рыжеватые кудри.
– Значит, какая нога у тебя опорная, Митрий?
– Ой, тоже, спросил. Знамо – левая!
– Вот ее впереди и держи, опирайся… А если левой рукой вдруг захочешь ударить, на другую ногу тяжесть переноси, не то враз собьют.
Прохор учил на совесть, чувствуя нешуточное к себе уважение. Обоим хорошо досталось – и Митрию, и Ивану. У Ивана на обоих кулаках была рассажена кожа, у Митрия под левым глазом сиреневой блямбой наливался синяк. Устали уже парни кулаками махать, то в паре с Прошкой, то сами с собой, – упарились, употели все. А Прохор не унимался! Дав парочке немного перевести дух, поразмыслил, какие удары еще в первую очередь показать, отточить, довести до ума. Таких много было, это только на первый взгляд кажется, что кулаками махать – наука нехитрая. Нет уж! И многое здесь вовсе не от силы зависит, от ловкости, от усердия, от хорошей такой настырной злости.
– Не так, не так бьешь, Митька! Сильнее надо.
– Уф… Да не могу я сильнее!
– Можешь! Иван, отойди… Митрий – удар! Удар, я сказал! Еще! Еще!! Еще!!!
Бах! Сопящий от напряжения отрок от души зарядил учителю прямо в скулу! Несколько опешив, тот помотал головой, улыбнулся:
– Ну вот! Другое дело. А говорил – не можешь!
Митька польщенно улыбнулся.
А Прохору все было мало! Вспомнив, как опытные кулачные бойцы обучали молодежь, вздумал ставить удар. Тут уж оба неофита заскакали козлами: выпад левой – раз, правой – два! Левой! Правой! Левой! Правой! Левой, левой, левой…
Прохор довольно кивнул.
– А теперь – защита. Иван, вытяни руки! Нет, не так, чуть согни в локтях. Ага… Смотри, ежели чей кулак на тебя летит, вот этак руки подставь! Отобьешь, затем сразу бей… Давай-ка попробуем! Митька, смотри внимательней!
– Тьфу ты, Господи, да когда ж это кончится?
– Не кончится, пока не научитесь! Иван… И-и… Р-раз!
Бац!
Иванко, словно пушечное ядро, улетел в кусты. Остальные встревоженно переглянулись и тут же захохотали, увидев, как, выбираясь из кустарника, Иван показал обоим язык.
– Н-да, – поскребя затылок, задумчиво протянул Прохор. – А ведь ты, Иване, все правильно сделал… Вот что: ежели соперник у вас такой, как я, тогда удары не ловите – уклоняйтеся. Да про опорные ноги не забывайте. Вот, сейчас покажу как.
Уже под конец Прохор научил ребят паре «подлых» приемов – в низ носа и в кадык, – строго-настрого предупредив, чтобы «этаку пакость» в «честной драке» не применяли.
– Буде жизнь ваша от того зависеть, тогда не думайте – бейте! Медведя свалите.
Утомившиеся парни уселись в камышах у самой реки. Немного посидели, отдышались и, сбросив остатки одежки, кинулись наперегонки в теплую, нагретую солнцем воду. Брызги, суета, гам!
– Эх, Господи, – переворачиваясь на спину, счастливо засмеялся Митрий. – Хорошо-то как!
Освежившись, принялись плавать до другого берега и обратно, потом, довольные, выбрались в камыши, улеглись на песочке, подставив солнцу плечи.
Чу! Позади, за кустами, вдруг послышалась песня. Нет, не песня, а какое-то радостное мычание, что ли… Парни разом обернулись, увидев, как, промелькнув за кустами, пробежала на ту сторону излучины юная светловолосая дева. Вот еще раз мелькнула, вот вошла в камыши, выбралась на излучину, встав всего лишь саженях в пяти от притихших ребят. Потянулась и, живо стащив через голову дырявое, в заплатинах, платье, вытянула к солнцу руки. Покачиваясь, постояла так немного, расплела косу и, взвизгнув, – бегом в речку. Проплыла до того берега и, вернувшись обратно, снова застыла у воды прекраснейшей древней статуей, подставив солнцу изящное, покрытое капельками воды тело.
– Красива, – восхищенным шепотом протянул Иван.
– Да нет, – Прохор хмыкнул. – Тоща больно!
Один Митрий ничего не сказал, потому как давно уже узнал девицу. Еще бы, ему-то да не узнать Гунявую Мульку! Смотрел сейчас на нее отрок да задумчиво покусывал сорванную камышинку. Это было неправильно, что Гунявая Мулька здесь купалась. Двор бабки Свекачихи где? На Стретилове, совсем в другой стороне. А здесь, берегом реки, от Стретилова только к монастырю тропинка. Что ж, Мулька в обитель ходила? Грехи замаливала? Верилось в это с трудом. И все же она была здесь, эта девчонка-грешница, купалась, загорала и выглядела явно довольной чем-то. Интересно знать чем? Странно. Ого… А они не одни подглядывают! Вон, в ивняке чья-то рожа! Жаль, не разглядеть кто – далековато. Ага, спряталась…
