Серо Ханзадян - Царица Армянская
— О господин, удостой меня внимания.
— Кто ты? — с удивлением разглядывая диковинного карлика, безусого и
безбородого, но одетого мужчиной, спросил Каш Бихуни.
— Не видишь разве, что перед тобою евнух, о верховный военачальник
Каш Бихуни? Послушай меня и вознагради за службу, господин мой.
— И все-таки кто ты и откуда? — не переставая удивляться, допытывался
Каш Бихуни.
— Мне приказано передать тебе, чтобы вы, армяне, не убоялись слонов
Мурсилиса. Они отравлены и все передохнут, еще не ступив на поле сражения.
— А кто их отравил? И кто послал тебя?
— Не велено говорить. Я поклялся богами, не насилуй меня!
Каш Бихуни одарил евнуха, и тот исчез так же внезапно, как появился.
Каждому из воинских соединений жрецы придавали изображения богов того
или иного племени или полка.
Два жреца истово умащивали бронзовое изображение бога Ваагна,
укутывали его изножие шкурами и сипло гундосили какое-то ритуальное
песнопение. Находящиеся в войске армянские женщины и бесчисленное
множество жриц кидали в направлении хеттов дохлых мышей и разную мелкую
тварь, уверенные, что этим сгубят на корню хлеба врага.
Каш Бихуни, не обращая на все это внимания, направился посмотреть
ров, прорытый за минувшую ночь и замаскированный кустарником. Именно тут
ожидалось прохождение слонов противника... Он все думал, кто отравил
слонов...
О том, что карлик мог солгать, Каш Бихуни почему-то и мысли не
допускал... Мари-Луйс в лагере Мурсилиса...
Во рвах еще и копья укрепили, чтобы слоны, падая, напарывались
брюхом. Выходит, рвы эти, может, и не понадобятся?..
С такими размышлениями Каш Бихуни дошел до Драконова полка. Воины
его, спешившись, славили богов Арега и Ваагна. Тянули молитвы и
песнопения. Возглавлял это их священнодействие верховный жрец войска. Он,
в свою очередь, еще и горстями развеивал землю с берегов Евфрата — она
была у него в кожаном мешке. Ветер относил землю к хеттам, и это, по
поверью, должно было ослабить их мощь.
Войско выстраивалось дугой, как приказал Каш Бихуни.
Каранни, стоя в колеснице, наблюдал за построением полков.
После ночного наступления верховный военачальник отвел часть конницы,
чтобы дать ей передышку. А новую атаку предпримут еще не участвовавшие в
бою конники. И поведет их старший сын Багарата Дола. Каш Бихуни приказал
ему, когда пешее войско уже врежется в ряды противника, ударить конницей в
тыл с трех сторон.
С престолонаследником в его колеснице находилась Нуар — в доспехах, в
боевом вооружении. Ей все это было очень к лицу. Каранни на миг так
залюбовался ею, что, не удержавшись, даже поцеловал.
— Иди в шатер, Нуар! — сказал он. — Объяви жрецам мой приказ о том,
чтобы всех оставшихся идолов установили на возвышении. И сама, своею рукой
принеси в жертву Эпит Анаит белую овечку да помоли богиню о том, чтобы
была к нам милостива.
Опустив голову, она, словно вину искупая, проговорила:
— Моя владычица, царица Мари-Луйс, в лагере у хеттов, божественный? Я
буду молиться и о ее спасении!
Каранни схватил ее за руку.
— Откуда, ты узнала, что царица там?!
— Сердцем учуяла, — прошептала Нуар. — Боги мне поведали, зная, как я
чту царицу. А еще, мне кажется, я издали разглядела ее. Раза два это было.
Только одета она была во все мужское. Да не оставят ее боги! И да будет ей
Эпит-Анаит доброй матерью-покровительницею!..
Нуар ушла. Каранни взял из рук оруженосца глиняный ковш, полный вина,
и осушил его. Он чувствовал себя спокойным и уверенным. Словно бы и не к
бою готовился, а к празднеству, к великому, торжественному деянию.
Подумалось о жене. «Зачем искать исполнения всех мечтаний в дальних далях,
моя царица? — мысленно обратился он к ней. — На своей стонущей от горя и
страданий земле, у себя под ногами надо искать и находить ответы на все,
что мучает тебя! Боль — это значит мука, мука рождения!..»
Каранни велел позвать жреца Драконова полка.
— Что предвещаешь? — спросил царевич, когда тот появился.
Жрец долго всматривался в даль горизонта, затем опустил взгляд к
ногам царевича и проговорил:
— Пусть узнает возлюбленный богами Каранни, что предсказания небес
благоприятствуют ему! Так это! Именно так! Ты свершишь то, что осилит твоя
всеславная отвага! Я вижу всех армянских богов! Они в единении готовы
противостоять хеттским богам! Ты, божественный, отважнейший из отважных! И
мощь твоя неодолима!
Каранни одарил жреца-предсказателя и велел затем позвать
колдуна-заклинателя. Тот явился весь перевитый медными прутьями, на плечах
у него были нацеплены тоже два медночеканных солнца, сияющих бликами.
Воистину колдун.
Он поклонился престолонаследнику и запричитал, воззрившись в небо:
— О, явись, бог Солнце! Явись в помощь народу моему армянскому! —
Затем, обращаясь к царевичу, объявил: — Бог Солнце с тобой! Подними свое
знамя и ринься на врага, как огонь в сухостой! Ищи победу не в слабости
врага, а в силе своей!..
Колдун произносил и другие приятные для слуха Каранни речи. Но одна
причина для тревоги была. Слоны Мурсилиса не на шутку беспокоили царевича.
Правда, Каш Бихуни убеждает, что беспокойство излишне. Но откуда в нем эта
уверенность? И почему он так думает? Считает, что Мурсилис не введет
слонов в сражение? Про евнуха-хетта что-то говорил. Не обман ли это?
Может, его сам Мурсилис специально заслал, чтобы отвлечь их внимание от
главного удара?.. В общем, не очень все ясно...
И этот день канул в Лету — солнце ушло за горизонт.
Арбок Перч подложил под голову колчан для стрел и пращи, разлегся
прямо на песке и уставился взглядом в сторону вражеских расположений. Днем
он выспался и потому сейчас бодрствовал и был готов к новому сражению. А
оно, пожалуй, и этой ночью возможно. И пусть состоится. Ему не привыкать.
Сегодня, правда, он несколько огорчен. Нуар отворачивается от него, не
желает видеть, вся пребывает во власти богов и их наместника на земле, а
ему это — нож острый. И из сердца никак ее не вырвать — вот в чем
проклятье!..
В последнее время Арбок Перчу все чаще и чаще вспоминается родное
селение. Отчего бы это? Ведь всего и памяти от тех времен — колчан, на
котором сейчас покоится его голова... Сегодня местные жители насобирали
тут много камней и наносили им, чтоб было что из пращи выпускать во врага.
И свинцовых шариков принесли. Они особенно далеко летят и, несмотря на
малость, бьют сильно. Арбок Перч некоторые из камушков пометил черной
ореховой краской. На иных начертал имя Нуар. И на аркане своем его
написал. На том самом, которым не счесть сколько врагов заарканил и
удушил. Вот бы и Нуар им заарканить, да только живую, трепетную, чтобы к
себе притянуть! Ах, боги мои, где вы?!
Он резко повернулся на другой бок. Занозой в сердце свербила одна
дума: не Каранни ли причиной тому, что Нуар не любит его, Арбок Перча? В
душе разгоралось пламя ненависти. Но против кого? Не против Нуар! Нет!
Против того, кто наслаждается, нежится с ней. Душа алчет потому, что он,
Арбок Перч, смертен. Но ведь и боги алчны? А они-то бессмертны? И царевич
тоже...
Кто-то тряхнул его за плечо. Не иначе, какой-то из богов в обиде, что
не помянул. Вот жизнь, и у себя за зубами не можешь упрятать свою думу!..
Обозленный, он вскочил и увидел, что это всего только приятель,
рыжеволосый бородач-воин. Еще и смеется, стервец.
Они обнялись.
— Будь ты неладен, спугнул мои думы! — недовольно пробурчал Арбок
Перч.
— Чего тебе грезилось?
— Не скажу.
— Да сбудется желаемое!
Арбок Перч оттаял.
— Вести у тебя какие-нибудь есть? — спросил он.
— Нет.
— И у меня тоже.
— Я тут кое-что насобирал, — сказал рыжий, — найти бы кого-нибудь из
наших краев, матери переслать...
— Едва ли есть здесь кто-нибудь из наших мест, — пожал плечами Арбок
Перч. — Сбудь лучше все купцам. А когда придет время домой возвращаться,
еще насобираешь для матери добра.
