Доспехи совести и чести - Наталья Гончарова
Часть окон были настежь открыты, а в их темных глубинах мелькали очертания расплывавшихся во тьме теней, кажется, прошел мужчина, а еще через секунду, Лизе показалось, что она увидела часть женского платья.
И даже птицы на ветках на разные лады кричали и верещали на ветках, словно переняв хаос и оживленье вокруг, сбивая ход и без того сумбурных мыслей Лизы.
Тяжело опершись о трость, почти как птица в клетках, Лиза вжала голову в плечи, и растерянно переводя взгляд то с извозчика на именье, то с именья на птицу в клетке, так и не могла понять, что здесь происходит.
Вдруг голос сзади, вывел ее из замешательства.
– Ваше сиятельство, Елизавета Николаевна! Доброго Вам дня! – произнес кто-то сзади.
Испуганно обернувшись, она увидела Тяглова, того самого бессменного управляющего этим именьем, что был и при Долгополове, и после продажи именья Мейеру.
Она едва знала его, однако то, что она знала, было с лихвой достаточно, чтобы сложить о нем мнение уверенное и не лестное. Потап Архипович был человеком маленьким, при том во всех смыслах этого слова, мал он был и ростом, и душой и положением. Внешность имел невзрачную, голова как репа, черты лица крохотные, неказистые, он мог бы быть забавен, если б не был так злобен. И потому при всей своей добродушной внешности, добродушно не выглядел. Тяглов вообще был человеком уникальным, он бы мог быть кем угодно, сложись его судьба иначе, ежели бы он оказался наверху, то мог бы стать деспотичным и ужасным главнокомандующим, а окажись внизу, мог бы стать изворотливым и хитрым вором, но он оказался где то посередине, и оттого попеременно демонстрировал все грани своего естества.
– И вам доброго дня, Потап Архипович, – сухо поздоровалась Лиза.
А тот уже подобострастно кланялся, расплывшись в улыбке, хотя и не без доли снисходительности, впрочем, Лиза привыкла к этой снисходительной улыбке, редкий человек, смотрел на нее без таковой, будь то выше или ниже ее по статусу.
– Как ваш батюшка поживает? – спросил Тяглов, – и не дожидаясь ответа, затараторил как обычно: – Ох, и жаркий июль выдался, ох, и жаркий, не поверите, даже пруд в именье пересох. Ох, и год, я вам скажу, ох, и год, не к добру это, не к добру, странное дело творится, странное, никогда такой жары не было, в том году то дождь, а то и вовсе холод, хоть пимы одевай, а тут нате, жара, как в Тоскане, – заявил он, между тем, плохо представляя, где она, и действительно ли там бывает так жарко, но услышал как-то эту фразу у одной светской дамы, и она ему показалось до того восхитительной и обладающей шармом высшего света, что он непременно должен был использовать ее, дабы показать принадлежность свою к самым высоким кругам общества, даже если это было не так.
– Да, не могу не согласиться с Вами, – нехотя ответила Лиза, – действительно очень жарко, – хотя мысли ее были совсем не о том. Ей не терпелось спросить, кто эти люди, и почему они здесь, и не дожидаясь когда невольный собеседник разразиться очередной пространной, но бессмысленной тирадой о погоде или любой другой, ничего не значащей ерунде, которую впрочем, действительно принято было обсуждать в обществе, но по разумению Лизы, лишь тогда, когда людям не о чем было поговорить, ввиду скудоумия, или сокрытого нежелания разговаривать. Ведь в жизни было столько интересных тем, о коих можно говорить, и так и не выговориться. А обсуждать погоду, которая есть нечто само собой разумеющееся и доступное, что каждый человек может и сам увидеть своими глазами, выглянув в окно, не только не имеет смысла, но и является преступлением против разума челловеческого.
– Неужели же у нас новые соседи? Кажется, обустройство идет полным ходом, не так ли? – как бы между делом, будто из праздного любопытства спросила Лиза.
– О да, все верно. Анненковы купили именье, и всем своим семейством многочисленным, а у них замечу четыре дочери, и все на выданье! Это ли не горе? Нелегкая задача я вам скажу, ну да не будем злословить, тем более кажется славные люди, однако же в деньгах весьма стесненные, что ж, другой это именье бы и не купил, в состоянии оно, скажу вам по секрету, плачевном. Вас, я уверен, оскорбляет сие соседство, тем более усадьба Арсентьевых славится и роскошью и красотой и богатством, а следом за Вами усадьба Самодуровского, хотя и уступает Вашей, но также хороша, – заискивающе продолжил он, – и, конечно же, лучше этого именья. Что ж, ничего тут не поделать. Несчастливое именье, я вам скажу, каждый барин им, не больше года владеет, дурной знак, помяните мое слово, дурной знак. Ей Богу. Его б снести под корень, да заново отстроить! Вот проект бы был, вот проект! – и мысленно представив сколько б он смог на том строительстве себе отрезать да отщипнуть, и деньгами, и всем те, что лежало б там без присмотра, блаженно улыбнулся, однако же, вынужденный вернуться к реальности уже с обидой воскликнул: – А я тут словно взаперти узник! И рад бы сменить место работы, рад бы куда пойти, да только в моем возрасте уж никто не ждет. Кому ж старый управляющий нужен? Придется уж тут век доживать. Навек тут обречен. Ах, так о чем это я? – словно потеряв нить мысли, спросил грустно Тяглов.
– Стало быть, предыдущий владелец продал именье? – не слушая его, нетерпеливо спросила Лиза.
Тяглов замешкался немного, а затем сказал:
– Ну, можно и так сказать. Он мне, скажу по секрету, с самой нашей встречи, на вокзале не пришелся по нраву, уж он был высокомерен, уж он был надменен и горд и презрителен, вот, к примеру, Ваш батюшка, да и вы Елизавета Николаевна, ничуть не ниже его по статусу, а ведете себя, хотя и с достоинством, но, однако же, не унижая достоинства человека, что ниже Вас, человека маленького, однако ж может так статься, человека добродетельного и благородного, не хуже людей знатных и с достатком, – заключил он.
– Так продал он все-таки именье? Я вас, Потап Архипович в толк не возьму, – нахмурив брови, снова спросила Лиза.
Тяглов закатил глаза к небу, затем многозначительно пожал плечами, и наконец, произнес:
– Не то чтоб продал, но я ей Богу, не знаю, как с барышней вашего статуса и положения, такие вещи обговаривать, не для Вашей тонкой
