Робин Янг - Крестовый поход
Маленькая церковь примостилась подле огромного сооружения, покрашенного в синие, розовые и желтые полосы, между которыми вилась арабская вязь, славящая Аллаха. Уилл слышал много рассказов о Каире, читал описания в книгах, но все равно не был готов к великолепию Цитадели, когда увидел ее в первый раз. Легендарная крепость доминировала над городом и окрестностями — мечетями, увенчанными серебристыми и голубыми куполами, спиральными минаретами, небесно-голубым Нилом. Уилл мог сравнить Цитадель лишь с Великими пирамидами, этими гигантскими памятниками древности, посвященными неведомым богам.
Поморщившись, Уилл вытянул ноги. Переносить нещадную жару в арабском одеянии было легче, но сказывались двадцать дней, проведенные в седле. Особенно трудным оказался последний переход через Синай. Тамплиер вытащил из сумки завернутые в тряпицу два куска арбуза, купленные вчера у мальчика в придорожном лотке. Не спеша съел и поправил куфию.
На площадь вышел высокий, крепко сложенный человек в синем одеянии. Нижнюю половину лица он точно так же, как Уилл, скрывал за полосой материи, свисающей с тюрбана.
Уилл встал.
Человек в синем держал ладонь на рукояти меча.
— Кто ты? — спросил он по-арабски.
Уилл встречался с Калавуном четыре года назад, но сразу узнал его сильный, уверенный голос.
— Привет тебе, эмир. — Уилл открыл лицо.
Калавун приблизился, убрал руку с меча.
— Зачем ты пришел? Ведь был уговор не искать встречи со мной.
— На это меня толкнула большая тревога, — ответил Уилл. — Давай войдем, я все объясню. — Он показал на церковь.
Калавун глянул на крест на двери, но после секундного колебания последовал за Уиллом. Они прошли к расшатанной скамье в задней части, сели. Открыли лица. Уилл удивился, как постарел эмир. Бледный, осунувшийся и какой-то подавленный. Глаза пустые.
— Если твоя тревога из-за Кабула, — проговорил Калавун, — то в Акру уже должны прибыть наши посланцы.
Уилл заговорил тихо, почти шепотом, хотя в церкви никого не было. Калавун слушал, не прерывая. К концу рассказа он преобразился. Щеки приобрели нормальный цвет, лицо напряглось. Казалось, он проснулся от глубокого сна.
— Ты говоришь, этот Кайсан писал кому-то в Каире? Какому-то шииту?
— Да, так считает Эврар.
— Но имя его тебе не ведомо?
— Нет. В свитке оно не названо.
Калавун посмотрел в глаза Уиллу:
— И камень намерены похитить ваши рыцари?
— Да. Если это замыслил наш великий магистр, то похищать будут тамплиеры. Они встретятся с Кайсаном в деревне Юла где-то на последней неделе марта, перед мухаррамом, и он со своими людьми поведет их в Мекку.
— Это ужасно.
— Я знаю, — ответил Уилл.
— Нет. Ты не знаешь. Одно лишь прикосновение христианина к камню считалось бы варварским надругательством. А тут похищение. Мусульмане поднимутся истреблять не только рыцарей в Акре, но и всех христиан. Потому что все виноваты и все должны страдать. — Калавун опустил глаза. — Сколько невинных погибнет, а с ними погибнет и наша надежда на мир. Сейчас Бейбарс не имеет интереса воевать с вами. Но если такое случится, все сразу изменится. Он вас уничтожит. — Калавун помолчал, затем посмотрел на Уилла твердым взглядом. — И знаешь, я ему буду помогать. — Он увидел, как изменилось лицо Уилла, и кивнул. — У меня нет подобного желания, но если рыцари осквернят нашу святыню, то не окажется выбора. После такого злодейства я больше не смогу оставаться членом вашего братства и мусульмане никогда не станут жить в мире с христианами.
— Я понимаю, — сказал Уилл. — Поэтому мы и должны им помешать.
— Что ты предлагаешь?
— «Анима Темпли» готовит план по предотвращению злодейства. Мы уверены, что у нас получится. Но мы также хотим, чтобы ты знал: наш рыцарский орден и правительство Акры к этому не причастны.
— Да, — ответил Калавун. — Однако если камень похитят, пострадают все. Те, кто это замыслил, намерены развязать войну. Ну что ж, они ее получат. И я ничем помочь не смогу.
— Но ты можешь помочь нам сейчас, пока это не случилось, — сказал Уилл. — У Кайсана здесь, в Каире, есть сообщник, которого он называет «братом». — Он посмотрел на эмира. — Хорошо бы его найти.
— Я этим займусь.
Уилл кивнул:
— Ладно. А мы приложим все силы, чтобы не допустить похищения.
— Мне поможет один атабек, — сказал Калавун. — Придется ему довериться, но я знаю, он умеет хранить тайну. Сейчас султан Бейбарс отправил его искать ассасина, который готовил покушение пять лет назад. Думаю, он скоро вернется.
Уилл замер.
— Ассасины? Мы слышали, что их тогда убили.
— Не всех. — Калавун посуровел. — Те, кто готовил убийство, остались живы. Бейбарс пожелал узнать имена франков, которые заплатили ассасинам. Он все еще жаждет мести. — Эмир разглядывал алтарь и потому не заметил, как напрягся рыцарь. — Мне пора.
Калавун встал, закрыл лицо. Протянул руку Уиллу:
— Благодарю тебя за предупреждение.
Они обменялись крепким рукопожатием.
— Если появятся новости, действуй по договоренности. Передай известным путем послание. — Он замолк. Его лицо искривило подобие улыбки. — И да пребудет с тобой мир.
Уилл остался сидеть на скамье, глядя в спину эмира.
Венецианский квартал, Акра 17 июня 1276 года от Р.Х.
В переднюю дверь постучали, когда Элвин спускалась по лестнице с узлом грязного белья для стирки.
— Я открою! Открою! — певучим голосом произнесла Катарина, направляясь к двери.
— Погоди, — крикнула Элвин.
Девочка обернулась.
— Надо слушаться отца. Он строго-настрого наказал тебе не открывать никому дверь.
Элвин удивляло, как быстро девочка забыла Кабул. Прошло всего два месяца, а она уже не помнит, как близко была от смерти. Самой Элвин до сих пор снился мамлюк со стрелой в шее.
О набеге на Кабул забыла не только Катарина, но, похоже, и вся Акра. Два дня назад вернулись женщины и дети, угнанные мамлюками в рабство. Вместе с ними Бейбарс прислал еще двадцать христиан, освобожденных из тюрьмы в Каире, а также свое извинение и несколько сумок с динарами. Родственники, конечно, радовались, но сам город возвращение пленниц едва заметил. Теперь всех занимало неожиданное отбытие короля Гуго. По словам Андреаса, брошенную власть хотели поднять тамплиеры и венецианцы, а госпитальеры, генуэзцы и тевтонцы пытались им помешать. В этот спор были вовлечены все — и землевладельцы, и гильдии ремесленников, и купцы. На Кипр шли послания с просьбами к Гуго вернуться или по крайней мере назначить бейлифа. Но король молчал, что усиливало волнение. Прошлой ночью трое генуэзцев жестоко расправились с юношей, сыном члена совета венецианской общины. Ходили слухи о введении комендантского часа.
Озабоченный усилением смуты, Андреас наказал своим женщинам не покидать без сопровождения пределы квартала. Об этом думала Элвин, открывая дверь. В эту пору визитеров они не ждали.
У порога стоял Гарин.
— Ты? — испуганно спросила Элвин, густо краснея.
— Я ненадолго, — ответил Гарин.
— Кто там пришел? — спросила Катарина, пытаясь выглянуть за дверь.
— Иди отнеси это на кухню, — сказала Элвин по-итальянски, вручая девочке узел с бельем.
— Это нечестно.
— Катарина.
Девочка с узлом метнулась прочь.
Элвин вышла на жару, захлопнув за собой дверь.
— Сюда нельзя приходить. Мой хозяин не любит подобных визитов.
— Но Уилла, насколько я понимаю, он терпит.
Глаза Элвин вспыхнули.
— Это тебя не касается.
— Извини. — Гарин смущенно улыбнулся. — Я, кажется, сказал глупость. Просто думал о нем, вот и ляпнул.
— Ты его видел? — с надеждой спросила Элвин.
После разговора с Гарином в таверне она была вся во власти гнева, заслонившего даже любовь. Но в отсутствие подпитки огонь вскоре начал слабеть, а теперь и вовсе погас. Остались лишь боль, смятение и острое желание видеть Уилла и услышать его объяснения. Она начала сомневаться: а не лгал ли Гарин, хотя на это у него вроде не было причин.
— Я как раз пришел спросить у тебя то же самое, — сказал Гарин.
Элвин помрачнела.
— Нет, я его не видела.
— Честно говоря, я так и думал, но все же отважился прийти спросить — вдруг его планы изменились. Потому что если он отбыл в Каир, то наверняка на несколько недель.
— О его планах тебе известно больше, чем мне, — буркнула Элвин.
— Ах, ты об этом. — Гарин пожал плечами. — Должен признаться, я жалею. Мне не следовало ничего говорить. Скрывает он от тебя что-то или нет — это не мое дело.
Элвин покраснела.
— И мне не следовало тогда ничего рассказывать. Просто я сильно разозлилась и теперь тоже жалею.
Гарин весело, по-мальчишески улыбнулся:
