22 июня, ровно в четыре утра (СИ) - Тарханов Влад

Мося успел только крикнуть:

— Тревога! Диверсанты! — Передернул затвор мосинки, загоняя патрон в ствол, присел на колено, так ему было удобнее целиться, нажал на спуск. Выстрел прогрохотал в ночной тиши, тут же раздались несколько выстрелов откуда-то из-за реки, посмотрел — не попал! Быстро передернул затвор, и тут началось — по нему начали стрелять от моста, пули впивались в ствол дерева, прикрывшего собою бойца, парню стало страшно. По-настоящему страшно. К нему кто-то бежал из ребят-патрульных, но споткнулся и упал. Не сразу понял, что того убили, или ранили, сумел высунуться с другой стороны дерева и выстрелить еще раз. Загрохотали выстрелы из трехлинеек, это патрульные очнулись. Залегли кто где мог и начали стрелять.

— Мося, дуй за пулеметом! — это крикнул Йонка, укрывшийся за каменной оградой, он стрелял в сторону врага. Тут залаял Дегтярев — это открыли огонь бойцы с огневой точки у маленького мостика. Тоже увидели врага, это отвлекло диверсантов и боец Гурфинкель рванул изо всех сил по улице к комендатуре. Оба их Максима находились там, главное, чтобы подоспели первые номера пулеметных расчетов.

101-й Дот прикрывал железнодорожный мост. Он был расположен в полуста метрах ниже по течению реки, на высоком берегу, и мост просматривался с него прекрасным образом. Дот был чисто пулеметным, два Максима на специальных станках контролировали и мост, и берег реки около него. Гнат Рохля проснулся от звуков стрельбы.

— Что там, Максимка? — спросил он красноармейца, наблюдающего за окрестностями через перископ.

— Да черт его знает! Стрельба!

— Где, сучий потрох? Командира буди!

— Да тут, около моста.

— Бля… двигай жопой, боец! — Гнат без раздумий выскочил из ДОТа, надо было понять, что происходит. Молодой красноармеец, Максим Паливода растерялся, бывает, только не ему, ветерану Вердена теряться от звука каких-то выстрелов. В неярком освещении утреннего солнца, которое только-только выглянуло из-за холмов. Стало видно, что бой идет у моста, а по самому мосту двигаются темные фигуры бойцов, такое впечатление, что часть фигурок как раз у опор моста сгрудилась. Саперы! Точно! Бля! Гнат вскочил в ДОТ, захлопнув бронедверцу. Боевая точка уже ожила. Молодой лейтенантик, командир изо всех сил крутил ручку полевого телефона. Гнат рванул к пулемету.

— На мосту саперы! Рвать надо! Командир! Рвать мост надо! У тебя приказ! Бля!

Гнат открыл бронезаслонку, теперь мост был как на ладони, поймал в прицел фигурки саперов, одна или две уже пытались спуститься к опоре, где был заложен динамит. Не теряя времени. Гнат открыл огонь, первая же очередь сбросила в реку две фигурки вражеских саперов, еще две очереди, противник на мосту залег, черт подери, какого дьявола лейтенант там возиться?

— Лейтенант! Блядь! Рви мост!

— Связи с штабом УРа нет — проблеял совершенно растерявшийся командир.

— Мать твою так да разэтак! — выдал довольно длинную тираду Гнат. Оттолкнул попавшего в ступор командира и привел в действие машинку для подрыва. Нажал рычаг… Бахнуло знатно!

— Боец Рохля, ты чего… под трибунал захотел? — как-то совсем неуверенно пролепетал лейтенант.

— Ты это, Пал Ваныч, смотри, что твориться! Видишь, они успели одну опору разминировать, телился бы еще — мост бы достался им целехонький!

Лейтенант Шамшурин приник к окуляру перископа. Да, дело было неважнецким. После подрыва центральная секция моста должна была вся уйти в реку, а так взрыв повредил только одну опору — дальнюю, секция упала, но при сноровке, по ней могли перебираться люди, что сейчас враги и пытались сделать — проскочить на нашу сторону и закрепиться на этом берегу, создав плацдарм. Лейтенант дураком не был, понял, что Гнат его спас от трибунала. Да и вообще стал приходить в себя. Отправил двух бойцов с ручным пулеметом прикрыть ДОТ с тыла, а станковые пулеметы стали отсекать вражеских солдат на мосту.

Когда Моисей Гурфинкель вернулся на место боя вместе с подкреплением и Михаилом Ревуцким, первым номером пулеметного расчета, бой у моста был в самом разгаре. Со всего города отряды красноармейцев и бойцы истребительного батальона стекались к мосту, где закрепился враг, отчаянно поливавший огнем наших ребят. Каким-то образом по мосту сумели перекинуть минометы, но, видимо, у противника закончились мины, только воронки напоминали о попытке отбить атаку наших бойцов. Недолго думая, Михаил потащил Мосю в барский дом, окно его как раз выходило к мосту и получалось обстреливать фланг прорвавшегося неприятеля. Рядом оказались ребята из их батальона, которые помогли выбить прикладами ружей дверь в дом, разбили окно, подтащив стол, организовали точку для станкового пулемета. Появление на поле боя сначала одно, а потом и второго Максима сразу изменило ситуацию. Пулемёт съедал одну ленту за другой, подавив пулеметную точку противника. К полудню огрызалось лишь несколько винтовок да один-единственный ручной пулемет лаял короткими очередями. Три атаки немцы смогли отбить, но назад уходить и не думали, надеялись на подход своих, скорее всего. В половину двенадцатого красноармейцы и ополченцы поднялись в последнюю атаку, забросав последнюю точку гранатами, вышли к мосту, ни одного из солдат врага в плен взять не удалось. Лейтенант Фридрих Вайс лежал у одного из пулеметов и смотрел безжизненными глазами в небо: две пули прошили ему грудь. Он провалил задание, но предпочёл смерть позору плена. В этом бою истребительный батальон потерял четверть состава. Более ста человек. Из всех ополченцев город покинут с отступающими частями Красной армии около сорока человек. До конца войны дойдут только двое. Гнат Рохля погибнет 22 июля, прикрывая отход частей Красной армии из города, в Карповском яру. Он будет сражаться до последнего патрона, оставив его для себя. Его огневую точку забросают минами. Он выиграет для своих ребят четверть часа. Для многих это будет цена жизни.

Глава тридцать первая. 12-й УР

Глава тридцать первая

12-й УР

17 июля 1941 года

Для полковника Игнатьева бой седьмого июня был нервным и очень тяжелым. Прорвавшийся по мосту десант противника был уничтожен, но около одиннадцати часов к врагу подошла помощь, и он вновь сумел прорваться, введя в атаку почти батальон хорошей немецкой пехоты. Сообщив в штаб армии об утренней проблеме, Сергей Александрович неожиданно получил помощь, в город был спешно переброшен целый мотострелковый полк, пусть и потрепанный в предыдущих боях, но появление резервов помогло стабилизировать ситуацию, так что к вечеру того же дня он сумел записать в журнале боевых действий скупые строчки: «7.7. до батальона противника вышли на южные окраины Атаки, после короткого боя батальон 664 сп, защищавший тетдепон у моста отброшен за мост, мост в Могилеве взорван, но неудачно, в результате чего противник перешел на левый берег Днестра и блокировал ДОТ 101 и 141, усилиями гарнизонов и полевых войск ДОТы деблокированы, противник частично уничтожен, частично отброшен на правый берег р. Днестр, в остальных районах противник не наблюдался. 8и9.7 активных действий с обоих сторон не было».

Игнатьеву исполнилось сорок два года, худощавый, подтянутый, подвижный, невысокого роста, он был кадровым военным: уроженец Черниговщины начинал свой боевой путь еще в Первую мировую войну, при Временном правительстве в чине подпоручика оказался выборным командиром батальона, потом демобилизовался, а в Гражданскую воевал за красных, был на разных боевых постах, освобождал от врага Украину, воевал на Донбассе, участвовал в освобождении Крыма. Закончил войну командиром роты. Потом связал свою судьбу с армией, закончил академию имени Фрунзе. В январе сорокового года получил звание полковника, в августе того же года стал начальником штаба Могилев-Подольского (12-го) Ура, а в марте сорок первого года сменил на должности коменданта укрепрайона Михаила Евдокимовича Могилевчика. Так что состояние укреплений он знал, как и знал о множестве недоработок, недостаточном оборудовании и отсутствии вооружения во многих объектах. Что смог выбить, вытрясти, получить, установить, восстановить гарнизоны, укрепить дисциплину, наладить нормальное снабжение — всё сделал, теперь оставалось держаться. Помогало то, что в Могилеве-Подольском расположился штаб 55-го стрелкового корпуса, с его командиром, Константином Аполлоновичем Коротеевым удалось наладить тесное взаимодействие.