Время умирать. Рязань, год 1237 - Баранов Николай Александрович
– Нет, идет, – кивнул Ратислав на показавшегося из гостевых покоев коломенского князя, облаченного в полный доспех.
Романа сопровождали трое ближних людей. Это к той полусотне гридней, что он брал с собой в посольство. Даже не глянув на брата с племянником, коломенский князь запрыгнул в седло своего скакуна и разобрал поданные служкой поводья. Потом запахнул на груди налатник из волчьей шкуры и, махнув своим уже сидящим в седлах гридням, тронул коня на выезд к воротам. Князь Юрий проводил его тяжелым взглядом, потер тыльной стороной ладони лоб, приобнял Ратьшу и Федора, молвил негромко:
– Ну, езжайте. Все, что нужно, сказано.
Потом крепко обнял Федора. Что-то шепнул ему на ухо. Оттолкнул от себя. Отвернулся. Федор вскочил на подведенного к нему коня. Евпраксия, до сих пор не решавшаяся подойти к прощающимся мужчинам, вскрикнула раненой птицей, метнулась к мужу и обхватила его сапог. Прижалась щекой. Платок княжны сполз на шею, обнажая растрепавшиеся черные как смоль волосы.
– Все, все, Евпраксиюшка, – гладил ее по простоволосой голове Федор. – Все. Пора мне. Вернусь скоро. Не плачь.
Он мягко расцепил ее судорожно сжатые пальцы. Склонился с седла, поцеловал в мокрую от слез щеку. Княжна, зажав рот рукой, отступила, поскользнулась на покрытых инеем плахах вымостки, чуть не упала. Ратислав, еще не севший на коня, подскочил, поддержал. Федор дернул повод. Его жеребец, всхрапнув, поднялся на дыбы, развернулся на задних ногах и вскачь вылетел с подворья. Гридни княжича, пришпорив коней, поспешили за ним. Ратьша выпустил Евпраксию из объятий. Та повернулась к нему, глянула огромными, в пол-лица, нездешними глазами, полными слез и боли. Прошептала:
– Сбереги его, Ратьша. Сбереги…
Голос Евпраксии пресекся от подступивших рыданий. В груди Ратьши возник колючий комок, не дающий говорить. Он сглотнул. Просипел беспомощно:
– Мне ж не велено с ним в татарский стан. Вблизи только ждать…
– Сбереги, – заклинала княжна. – Я знаю, ты можешь. Сбережешь?
Взгляд ее стал требовательным. Ратислав кивнул. А что ему оставалось?
Татарский посол, конечно же, никуда не уехал. Куда бы он делся? Одиннадцать всадников ждали их на холме сразу за Черным оврагом. Ратислав со своими людьми, выехавший с княжеского подворья последним, обогнал телеги с дарами, отряды Федора и Романа и первым добрался до них. Осалук, едущий рядом, по-монгольски поприветствовал степняков. Их старший буркнул что-то одному из своих и высокомерно отвернулся. Тот, кому было приказано, выехал навстречу, что-то сказал половцу.
– Спрашивают, где им ехать, – перевел Осалук.
– Пусть за нами пристраиваются, – приказал Ратьша. – Будь рядом с ними. Мало ли чего понадобится. Угождать старайся. Может, пригодится Федору этот посол у татар. Слушай, о чем говорят. Чего интересного услышишь, мне обсказывай. Понял ли?
– Понял, боярин, – хитро прищурился Осалук.
– Ступай.
Половец отъехал к татарскому отряду.
– Могута, – обратился боярин к ближнику, остановившемуся рядом, – веди наших впереди. Татары пусть идут следом. Присматривай за ними, мало ли. А я пока с Федором поеду. Да и за телегами присмотреть надо.
– Понял, – кивнул тот. – Сделаю. Не тревожься.
Могута повернул коня и дал ему шпоры. Жеребец поскакал вперед по дороге. Ратьшины вои пристроились следом. Сам боярин отъехал в сторонку, пропуская мимо себя татар, обоз и гридней князя Романа. Федор со своими людьми поотстал. Пришлось подождать. Когда полусотня наследника рязанского стола на рысях поравнялась с Ратиславом, он заметил, что из Полуденных ворот вылетел еще десяток всадников. Подгоняя лошадей, они понеслись к холму, где остановились боярин и подъехавший к нему Федор. Они всмотрелись в скачущих всадников. Федор сказал:
– Олег вроде впереди. Отец что-то забыл? Послал догнать?
Ратислав пожал плечами. Чего гадать? Сейчас все узнаем. Отряд прогрохотал по бревнам моста через речку Черную и начал подниматься на холм. Во главе его действительно скакал Олег Красный. Поднялись всадники на холм быстро, и вскоре князь переяславский осадил коня рядом с Федором и Ратиславом.
– Отец что-то хочет передать? – сразу спросил Федор.
Сияющее, разгоряченное скачкой лицо Олега приобрело озадаченное выражение. Потом он понимающе хохотнул, ответил:
– Нет, брат, ничего передавать не велено. Просто отпросился с Ратьшей на засечную черту. Чего мне тут? Тиуны да воеводы сами с боярами да воями разберутся. Скука! А я там, у границы побуду. Может, первым с татарами схлестнусь, коль повезет.
– Рад тебе, брате, – улыбнулся князь Федор. – Веселее дорога будет.
– И я рад, – поприветствовал Олега перуновым знаком Ратислав. – Едем, а то наши далеко вперед ушли.
Топот копыт, скрип колес… Отряду приходилось подравнивать скорость под обозные телеги, потому ехали небыстро. Короткий предзимний день подходил к концу. К сумеркам едва успели добраться до Крепи. Мелания, не ждавшая Ратьшу обратно так скоро, тем не менее подсуетилась, и вскоре стол в трапезной был накрыт. Стол богатый: год выпал урожайный, в закромах всего хватало. Гридням накрыли в просторных сенях, ибо все они в трапезную не влезали. Татар же посадили с собой – обижать их не стоило. На скамьях, было видно, татары чувствовали себя неуютно: как и половцы, они привыкли сидеть, поджав ноги, на шкурах в своих юртах. Но ничего, усидели.
Выпили, закусили. Еще выпили. Навалились на еду – с морозца да с дороги животы подвело не на шутку. На обеденный привал, по согласию с татарами, не останавливались: чего зря тратить и так короткое светлое время?
Насыщаясь, Ратьша поглядывал на степняков. Те ели много и жадно. В основном мясо и сыр. На хлеб вообще внимания не обращали. К медовухе, впрочем, прикладывались часто: видно, еще раньше распробовали сей напиток. Захмелели татары быстро. Загомонили о чем-то своем. Сидящий рядом с послом Осалук внимательно прислушивался к их разговору, не забывая подливать медовуху в опустевшие чаши.
Князь Роман за время пути помягчел. Даже перекинулся несколькими фразами с Ратиславом и Олегом. С Федором не говорил, но уже и не отворачивался. За столом, влив в себя несколько чаш медовухи и утолив первый голод, совсем размяк, вступил в разговор молодых князей и Ратислава. Шутил добродушно. Потом заговорил с Федором о том, как им себя вести в татарском стане.
«Слава богам! – подумалось Ратьше. – Хуже нет, когда без согласия делается какое-то дело. Особенно такое важное, как это вот посольство».
Поговорив с Федором, Роман Коломенский попытался разговорить через Осалука татарского посла. Тот вначале воротил нос, но потом, слово за слово, начал поддерживать беседу, а вскоре вообще разразился хвалебной речью: мол, какой он, Онгул (так звали посла), великий воин и как близок он к великому Джихангиру. Суть того, что говорил монгол, через пятое на десятое переводил Осалук. Князь Роман внимательно прислушивался к переводу. До Ратислава, сидевшего далековато от татар, долетали только отдельные слова.
Пир длился и длился, ведь предзимний вечер долог. Роман и Онгул уже сидели полуобнявшись и что-то говорили друг другу. Осалук пытался переводить, хоть перевод им, похоже, уже был не очень и нужен. Голова у Ратьши тоже плыла, но он старался все подмечать. Роман хочет подружиться с татарином. Молодец! Может пригодиться для дела. Федору бы еще к татарскому послу подластиться. Но, глянув на него, Ратислав понял, что о таком и мечтать не стоит: Федор смотрел на обнимавшихся князя и татарина с нескрываемой брезгливостью. Да, плохой из княжича посол. Понятно, что великому князю деваться было некуда, потому и отправил сына, но главой посольства тогда надо было назначать все же брата, отодвинув гордость и обиду. Вот этот прирожденный переговорщик.
Потом захмелевший Олег начал говорить обидные слова татарам. Посол, занятый беседой с князем Романом, вначале не обращал внимания на разгорячившегося русского, но Олег, видя это, заговорил громче, и Онгул поинтересовался у Осалука, что хочет сказать русский князь. Хитрый половец ответил что-то, и посол вроде успокоился. Олег начал подниматься из-за стола, намереваясь подойти к татарину поближе.
