Наталья Иртенина - Шапка Мономаха

– Я понял. Не можешь ему простить, что его отец выгнал из Киева твоего отца.

– А тебя он сам не выгнал? – ехидно спросил Святополк. – Ты что же – простил ему? Если скажешь, что простил, все равно не поверю.

– Не верь, – пожал плечами Мономах. – Верь делам. Я хочу, чтобы мы трое заключили ряд для войны с половцами – перед епископами и боярами, перед градскими людьми… Жаль, митрополичий стол в Киеве пустует.

– Мне и так хорошо, – проворчал Святополк.

– Без стольноградского митрополита Руси не быть в единстве, – в укор ему сказал Владимир.

– Да кто ж виноват, что нет митрополита? Греки на твоего отца обидемшись, что не спросясь выдал дочку за Генриха. Сестра твоя черница Янка едва вымолила у них митрополита да привезла из Царьграда невесть что, – насмешничал Святополк. – Подсунули девице трухлявого старца, а она и не заметила. Что ж не пустили ее снова в Царьград, когда он помер? Привезла бы еще одного мертвеца.

– Тебе и такого до сих пор не дали, хотя три года сидишь в Киеве, – не остался в долгу Мономах.

– Ладно, ладно, – примирительно сказал киевский князь. – Что ты там говорил насчет ряда? Зачем нам перед градскими рядиться?

– Перед всей землей русской, – поправил Владимир. – Это будет порукой, что тот, кто нарушит ряд, станет врагом Руси. Тогда я первый пойду со своей дружиной на предателя.

– Олег нарушит ряд, – убежденно сказал Святополк. – Можно сразу идти на него.

– Вели позвать писца, – предложил Мономах. – Проверим.

Спустя недолгое время княжьему биричу вручили грамоту для отправки с гонцом в Чернигов.

Выслушав приказ, бирич не торопился его исполнять.

– Чего еще? – повел бровью Святополк.

– Тут, князь, путаница случилась, – замялся бирич. – Ты вроде запретил пускать в город… – он в замешательстве покосился на Мономаха. – А потом вроде наобратно велел. Передумавши, значит. Так от Лядских ворот кметь прискакал, доложил. Обошлись, мол, любезно и с почестями, как повелено… Ну в общем она уже в Киеве.

– Вечно чего-нибудь напутают, – добродушно отослался к брату киевский князь. – Кто она-то?

– Так… дочь покойного князя Всеволода Апракса из латын приехала. В целости и здравии водворилась у тебя, князь, в Киеве.

– Кто?! – взметнулся Святополк с места. Хоромы огласил трубный рев: – Что?! Как? Кто посмел! Немедля вон! Не потерплю!..

Мономах, прикрыв уши, тоже вскочил.

– Сестра! Где она?

– Да, где она? – гневался Святополк, широко шагая по палате вокруг стола с яствами. – Найти и выдворить! Без почестей! Кто смел передумать за меня?!

– Брат! Ты не забыл, что я здесь? – сдерживаясь, напомнил о себе Мономах.

Киевский князь недоуменно посмотрел на него, подошел к биричу и взял за грудки.

– Я вам князь или не князь? У кого пасть открылась за меня повеления раздавать?

– Кметь доложил, будто какой-то дружинник с твоего двора.

– Разыскать! – князь страшно выкатил глаза. – Снять дружинную гривну! Заточить в поруб! Имение, если есть, в казну.

Святополк толкнул бирича к двери.

– Стой! – крикнул тому Владимир. – Объяви киевской дружине, что я беру этого кметя к себе. Если он не хочет в поруб, пускай, пока не взят под стражу, приходит на мой двор в Выдубичах.

– Ты!.. – вытаращился на него киевский князь.

– Да, я, – с тихой яростью в голосе произнес Мономах. – А ты, верно, позабыл, что Евпраксия моя сестра.

– Да твои сестры вот уже где у меня!.. – Святополк застучал себе по горлу. – Забирай ее в Переяславль!

– Евпраксия будет жить там, где захочет, – отчеканил Владимир Всеволодич. – Довольно я уступал и тебе, и Олегу. Больше не стану. А прогонишь сестру – будем воевать!

Святополк Изяславич опешил, с открытым ртом бухнулся на кресло. Бирич, не дождавшись иных распоряжений, скрылся с глаз.

– Из-за нее? – удивленно спросил Святополк. – А половцы?.. А Гориславич?..

– Подождут, – зло отрубил Мономах.

Киевский князь, собравшись с мыслями, принял решение.

– Ну и убирайся к черту лысому, братец, – выплюнул он.

Переяславский князь нахлобучил шапку и стремительно вышел вон, грохнув дверью.

Святополк судорожно стиснул челюсти и зажмурился. Ему до дрожи захотелось броситься следом, догнать Владимира, остановить и… Помстилось, что ноги сами поднимают его и несут к дверям. Он вцепился в колени, пытаясь удержать их на месте.

– Ты хочешь прибавить еще одного врага ко множеству других, сын мой?

Перед ним стояла княгиня Гертруда, вперив взгляд, в котором она одна умела смешать свирепость и любовь.

– Подслушивала, матушка? – без сил пробормотал князь. – Мономах и так враг мой.

– Он не враг тебе, пока не делаешь глупостей. И первая глупость – что ты до сих пор не понял этого. Вторая глупость…

– Знаю, – простонал Святополк.

– Хорошо, – кивнула Гертруда. – ты не станешь гнать из Киева эту бесстыжую, его сестру. Но обернешь это себе на пользу.

– Что ты придумала, матушка? – дернулся князь.

– Мономах не менее тебя, а может и более, хочет выгнать Олега из Чернигова. Но сам того не скажет. Надо вынудить его. Скажи ему, что позволишь Евпраксии остаться в Киеве, но взамен он должен пойти с тобой ратью против Чернигова. На это он согласится.

– Ты не все подслушала, матушка, – уныло повесил голову Святополк. – Завтра Олег получит письмо. В нем предложение союза.

– Если он примет предложение, то приедет на встречу? – хищно спросила Гертруда. И не дожидаясь ответа, сухо рассмеялась: – Вспомни своего отца. Он заманил полоцкого Всеслава на встречу князей, схватил его и бросил в поруб.

– Да, и чем это кончилось? – вызверился на мать Святополк. – Бунтом черни и посажением Всеслава на киевский стол. Не хочу!

Княгиня подошла к сыну, прижала его седеющую голову к груди.

– Дурачок ты мой, – сказала ласково. – Отцы для того и ошибаются, чтобы дети не повторяли ошибок. Поруб для Олега будет поставлен не в Киеве, а… в каком-нибудь польском воеводстве. И о нем все забудут. Этот младший из сыновей Святослава более всего схож со своим отцом буйством и неуемностью… А я никогда не смогу простить ему гибели моего мужа…

Князь вдыхал сладковатый запах ее благовоний и блаженно терся лбом о меховую опушку верхней рубахи.

– Я сделаю как ты хочешь, матушка.

…В ненастных сумерках, глотая снег с дождем, с княжьего двора выехали двое конных. В молчании пересекли Бабин торг, спустились к Софийским воротам Горы. Здесь остановились прощаться.

– Вот и все. Обнимемся, крестовый брат, напоследок.

Кони сошлись бок к боку, Олекса и Добрыня заключили друг друга в ломовые объятья.

– Прощай, стольный Киев, – молвил попович. – Не видел я здесь настоящей храбрской службы. С кем мы воевали, Добрыня? С гонимыми боярами да с чернецами, да из градских долги вытрясали для лихоимцев. Опохабился я тут, душа истерлась. Пойду искать чести к князю Мономаху... Как думаешь, Медведь, выдаст он снова замуж сестру?.. А как она на меня посмотрела!.. – замечтался он. – Ты видел, Медведь, какие у нее очи?..

– Синие, – просопел Добрыня. – Большие.

– Ну да, – скомкал вдохновение Олекса. – Разве ж тебе ведома песнь любви, тугоухий медведь... А может, со мной поедешь? – исподлобья глянул он.

– Не могу, – вдруг застыдился Добрыня.

– Чего?! – удивился попович.

Медведь смущенно отворотился в сторону.

– Невеста у меня. Обещался ей.

– Страшненькая? – оторопев, жадно спросил попович.

– Девка, – пожал плечами Добрыня. – Чего еще-то надо?

Олекса, улыбаясь, порылся в калите у пояса. На ладони у него объявилось кольцо с двумя бронзовыми ключами.

– Держи. Мой свадебный дар тебе. Чего пропадать дому. Живи со своей хозяйкой, плоди медвежат.

– Прощай, Леший, – растрогался Медведь.

– Не забывай меня, брат крестовый! – махнул попович, проезжая ворота.

Добрыня, постояв, повернул коня назад.

4

Через три дня гонец доставил из Чернигова ответ князя Олега на предложение братьев прийти в Киев и заключить договор перед духовными, княжьими и градскими людьми. Олегу пришлось не по вкусу требование отринуть дружбу с половцами и встать за землю русскую. Ответную грамоту Святополк Изяславич самолично огласил при старшей дружине, белгородском епископе Луке и переяславском князе, званном на примирение.

– Не желаю исполнять волю вашу, ибо хотите унижения моего, – торжествуя, зачитывал Святополк, – и суда надо мной. А не пристало епископам, чернецам и смердам судить меня, князя русского. Половцам я не друг и не враг, а вы как хотите, сами по себе будьте. Отчину свою, княжение отца моего, держу, и вы так же свои держите, не преступая чужих пределов. И я в Киев ногой не ступлю, понеже знаю, как киевские князья обходятся с братьями. Ежели степняки вас угрызают, рядитесь с ними. А во всем виноваты жидовские хазары.

Святополк с оскорбленным видом кинул грамоту на стол. Весь облик его кричал: «Что я вам говорил!»