Джонатан Гримвуд - Последний пир

Тут я услышал голос Армана. Чьи-то руки втащили меня на сиденье, сняли с головы мешок, и я оказался лицом к лицу с белокурым незнакомцем: у него были мягкие черты и удивительные голубые глаза. А еще — пухлые губы, широкий нос и маленькие руки с длинными тонкими пальцами и чистыми ногтями. Все это я заметил в первую же секунду, быть может, потому, что час назад я готовился к встрече со смертью, а встретил этого человека.

— Маркиз д’Ому?

Я попытался поклониться, почувствовал на лбу что-то липкое и нащупал кровь — на вкус совсем свежую. Видимо, внезапная остановка телеги вскрыла подсохшую рану.

— Мы вас сейчас мигом перевяжем, — сказал незнакомец и внимательно меня осмотрел. — А может, и зашьем. Я — Паскаль Паоли. Кузены говорят, король хочет сделать мне предложение? Они и сами могли бы все рассказать, но я хотел услышать это от вас. — Тут я заметил неподалеку Элоизу и Армана и обнаружил, что все трое очень похожи. — Это мои троюродные брат и сестра, — пояснил Паоли, заметив мой взгляд.

— И заодно — ваши соглядатаи?

— Друзья. Родственники. Их отец был француз. Ужасный человек. К счастью, оба пошли в мать. Эта поездка была их единственным шансом попасть домой. — Он говорил легко и непринужденно, дружеским тоном, и я начал гадать, всегда ли они были шпионами корсиканского президента или ему просто повезло. Некоторым людям вообще везет.

— Что стряслось? — спросил я.

Паоли сразу понял мой вопрос.

— Одна враждебная группировка прознала о вашем визите и решила вмешаться. Они хотели выпытать, что за переговоры я веду с Францией. Должен признать, — он улыбнулся, — я в растерянности. Неужели король в состоянии предложить мне что-то, что заставит меня изменить решение?

— Какое решение?

— О нашей независимости.

— Разве вы независимы?

Его взор стал жестче, но усилием воли он вернул на лицо улыбку и ответил прежним непринужденным тоном:

— Вы прекрасно знаете, что Корсика независима уже много лет.

— Генуя так не считает.

— Генуэзцы с трудом удерживали в своей власти четверть нашего побережья. Поэтому они и продали вам свои так называемые права. Но позвольте мне попрощаться с друзьями…

Он обнял Армана с Элоизой, и те — с вооруженной охраной — разошлись по разным тропинкам, ведшим вниз.

— Мои солдаты нашли их у дороги. Враг не отважился их убить. Полагаю, я должен быть благодарен.

— Ваши солдаты?

Он на секунду остановился.

— Я президент. И главнокомандующий Корсиканских военных сил. Конечно, у нас есть и генералы, но все они подчиняются мне. — Паоли пожал плечами. — Так устроена демократия.

— Я слышал, вы дали женщинам право голоса.

— На местных выборах. Не вижу причин, почему со временем они не смогут голосовать и на всеобщих выборах или даже баллотироваться в Национальное собрание. У нас здесь много сильных женщин. Когда мужчины гибнут в вендеттах, кто-то должен занимать их место.

— И управлять фермами?

— Да. И пекарнями, и пивоварнями, и рыболовным флотом, и оливковыми прессами. Да и вести вендетту кому-то надо. — Паоли вздохнул. — Найти бы способ покончить с кровопролитием! Что вы думаете о гражданских судах с присяжными заседателями, коллегии которых состояли бы из простых людей? Пусть они сами устанавливают нормы и выносят приговоры!

— Не удивлюсь, если это придумал Вольтер.

— Мы переписываемся. Не хочу хвастать, но Франсуа-Мари тоже заимствует у меня идеи.

Мы шли по террасе, засаженной оливковыми деревьями, к ступеням из сухой каменной кладки: они вели на точно такую же террасу. Поднимаясь по лестнице сквозь летний зной, я заметил, что сеньор Паоли не обратил никакого внимания на палящее солнце. После шестой или седьмой террасы я остановился, чтобы отереть пот, и он предложил мне снять фрак — даже понести его, если мне тяжело одолеть такой крутой подъем. Гордость не позволила мне принять его предложение, и я старался дышать как можно ровней. Мы остановились на дороге, шедшей вдоль обрыва: я окинул взглядом склон, поросший фиолетовым утесником, и синее море вокруг. Вид был прекрасен и дик. Такой неукротимой красоты не встретишь даже в самых глухих уголках юга Франции. Да, этот край в самом деле достоин любви.

На дороге нас ждала карета. Не телега, а открытый экипаж с рессорами и кожаными сиденьями — они так нагрелись на солнце, что обжигали ноги даже сквозь одежду. Сеньор Паоли сел гораздо медленней, привычный к местному зною. Я был восхищен этим человеком — по всей видимости, такое впечатление он и хотел на меня произвести. Сам я по большей части молчал и слушал, пытаясь составить свое мнение о Паоли и предугадать, чем закончатся наши переговоры. Того, что мне рассказал Жером, оказалось недостаточно. В чертах Паоли я не заметил ни единого намека на сибаритство, о котором предупреждал Жером. Скорее это было лицо скромного дворянина, успешного адвоката или богатого купца, решившего посвятить жизнь усердному труду. И лишь в самой глубине его синих глаз светился острый незаурядный ум.

Дом, куда меня привезли, вовсе не был похож на руины. Низкое и длинное здание, покрытое красной штукатуркой, почти полностью слилось со склоном горы. Смуглые юноши с угольно-черными волосами и пистолетами открыли нам ворота — прочные и добротные. Из конюшни навстречу выбежал конюх, и сеньор Паоли помог ему расседлать свою лошадь.

— Здесь можно и поговорить.

Конечно можно: куда ни кинь взгляд, всюду были видны вооруженные мужчины. Даже пастухи на полях сидели с мушкетом за спиной. У мальчишки, что гнал перед собой стадо коз, на шейном шнурке висел пистолет. В стороне я заметил двух охотников с дюжиной кроличьих тушек на поясах: один перебросил мушкет через плечо, другой нес свой дулом вперед. Ручаюсь, полковник Монтабан из Кальви не смог бы подвести солдат даже на пять миль к дому Паоли, не нарвавшись на засаду.

— Пойдемте внутрь, — сказал Паоли. — Вы, верно, очень хотите пить.

Я опасался, что хозяин дома предложит мне вина, однако он поставил на стол кувшин с прохладной водой (видимо, из очень глубокого колодца) и вместе со мной выпил два стакана подряд. Лишь тогда Паоли пригласил меня в свой кабинет, где сел за простой письменный стол, указав мне на стул напротив.

— Итак, что вы предлагаете?

Я начал — по совету Жерома — с того, как глубоко мы уважаем Корсику. Присоединение к великой Франции принесет ей куда больше пользы, чем нескончаемая грызня с бедным и почти разоренным итальянским городом-государством. Мы обещали острову статус провинции со всеми причитающимися правами и привилегиями. Корсиканцы получат собственное собрание и суды. Сама же Корсика уподобится Нормандии и Бургундии — великим странам, ставшим частью Франции.

— А что Париж готов предложить лично мне?

— Разве Арман и Элоиза ничего вам не сказали?

Паоли помотал головой.

— Я хотел услышать это от вас. Насколько я понимаю, вы — друг герцога де Со и маркиза де Коссара, а значит, вы говорите и от их имени. А они говорят от имени короля Франции. Правда, я не вполне понимаю, почему вы сюда поехали. То есть… я понимаю, зачем они вас послали. Но как вы согласились?

Я ответил, что все дело в броччио ди донна.

Паскаль Паоли сперва удивился, потом помрачнел — словно разочаровавшись во мне.

— Вы верите, что такой сыр существует? Что мы готовим его из молока наших женщин, прячем в пещерах и поедаем втайне от всех? — Но увидев мое лицо, он смягчился. — Элоиза говорит, вы хороший человек. Готовы постоять за свои убеждения. Один раз даже спасли ей жизнь. За это я готов простить вам нелепые причуды. Рассказывайте дальше. Что они мне сулят?

— Титул маркиза ди Бонафацио. Если этого мало — титул герцога Бастийского. А если и этого недостаточно — титул принца Корсиканского, со всеми правами французского принца некоролевских кровей.

— А моим людям? Что вы предложите им?

— Любые подобающие титулы. Несколько графов, чуть больше виконтов, а уж баронов сколько пожелаете. Вряд ли король станет возражать.

— И почему я должен принять его предложение?

— Потому что в противном случае вас ждет война. Король пришлет армию, и воевать вам придется уже с Францией. А это совсем не то, что воевать с Генуей.

— Может быть. — Паоли налил себе бокал вина, а затем, подумав, налил и мне. По его лицу я видел, что он глубоко задумался. — Вы ждете, что я приму предложение?

— Я? Или дипломатический представитель Франции?

— А есть разница?

— Конечно.

— Значит, мы друг друга не поняли. Я — Паскаль Паоли и президент Корсики, эти мои воплощения нераздельны. А вы… Ну хорошо, что думает дипломат?

— Вам стоит принять предложение Франции. Это единственный способ избежать войны. За присоединение вас ждет щедрая награда — и в том числе вас лично. Вы и ваши соратники станут знатными французами.