Семь престолов - Маттео Струкул
Он размышлял о событиях последних лет. Нечасто ему, человеку действия, доводилось погружаться в раздумья, но вино и накопившаяся усталость невольно вызывали в памяти картины прошлого.
Альфонсо вспомнил, как отправил своих людей в Торре-дель-Греко и Поццуоли, где те одерживали одну победу за другой. То же самое произошло в Вико и в Сорренто, и таким образом ему удалось отрезать неприятеля от поставок продовольствия. Верные Коссины, известные под прозвищем Безжалостные, следовавшие за ним из самой Медины-дель-Кампо, сражались как львы, однако под стенами Неаполя им пришлось остановиться. Крепость Маскио Анджоино, которую они потеряли двумя годами ранее под огнем генуэзских бомбард, никак не хотела сдаваться, и этот неприступный оплот грозил лишить арагонских солдат последних сил.
Вот уже десять лет Альфонсо воевал в надежде сломить упрямый город, но герцог Рене Анжуйский показал себя достойным противником: доблестью и отвагой он возместил скромность ресурсов, имеющихся в его распоряжении. Затянувшаяся война, в числе прочего, научила Альфонсо не доверять итальянским кондотьерам. Насколько он понял, обращаться с ними следовало в соответствии с их истинной натурой, то есть заранее иметь в виду, что все они по природе своей изменники.
Последним наглядным примером двуличия наемников стал Антонио Калдора: он служил герцогу Анжуйскому и вдруг ни с того ни с сего отказался повиноваться, когда тот приказал ему атаковать людей Альфонсо на пути к Аполлозе. Французы упустили практически гарантированную победу.
Альфонсо не понимал, почему Калдора поступил столь бесчестно. Вроде как кондотьер заявил, что узнал про некую ловушку, но оправдание звучало слишком жалко, и герцог Анжуйский, естественно, тоже ему не поверил. Отношения между кондотьером и его нанимателем становились все напряженнее; Рене не переставал упрекать своего капитана за упущенную возможность и однажды разразился бранью в его адрес прямо во время ужина, на котором присутствовал и дядя Калдоры. За этим последовал окончательный разрыв, и кондотьер недолго думая сменил сторону, предложив свои услуги неприятелю, то есть Альфонсо.
Король Арагона согласился, но лишь для виду. Он прекрасно знал, что не сможет положиться на этого труса и лентяя, и не мыслил его своим союзником. Однако публично Альфонсо объявил, что принимает предложение Калдоры.
Впрочем, лицемерием здесь отличались не только кондотьеры. Герцог Миланский тоже со временем проявил себя двуличным и бессовестным. Поначалу он встал на сторону Альфонсо, предложил ему свою поддержку и предоставил в его распоряжение отряд под командованием Никколо Пиччини-но. Герцог также начал заговаривать о том, чтобы отдать свою единственную дочь Бьянку Марию в жены Ферранте, наследнику Альфонсо. Но затем Филиппо Мария внезапно передумал. Пытаясь проявить снисхождение к его капризам, Альфонсо предложил в качестве мужа своего недавно овдовевшего брата Энрико, великого магистра ордена Сантьяго, но и это предложение не устроило Висконти.
В конце концов отношения у них совсем разладились, и уж точно не по вине Альфонсо. Теперь герцог Миланский не только благословил брак Бьянки Марии с ненавистным Франческо Сфорцей, но и собирался заключить мир с папой Евгением IV, Венецией и Флоренцией, призывая к тому же Альфонсо. Это предложение особенно возмутило короля Арагона, ведь вплоть до самого недавнего времени они с Филиппо Марией всеми способами пытались противостоять папе: и речами своих представителей на Базельском соборе, и поддержкой антипапы Феликса V, назначенного этим церковным собранием. Альфонсо оказался в особенно сложном положении, поскольку теперь все считали его одного виновным в повторении позорной ситуации с двумя церковными главами. Такое положение вещей процветало во время Великого раскола, но должно было уйти в прошлое после выборов Евгения IV.
Словом, за прошедшие десять лет Альфонсо сделал два четких вывода. Во-первых, что никому на этом проклятом полуострове нельзя доверять, поскольку все завидуют друг другу, обманывают и предают. А во-вторых, он решил научиться действовать в том же духе.
Несмотря на сложности, с которыми Альфонсо столкнулся в своем походе, одно ему приходилось признать: Рене Анжуйский проявил настоящий героизм, защищая Неаполь.
Восемьсот генуэзских арбалетчиков, прибывших на помощь анжуйцам, вывели из строя немало арагонских солдат, а мортиры, заряженные свинцовыми шариками и камнями, довершили дело. Каждое сражение наносило армии Альфонсо сильный урон, а потому он постепенно смирился с мыслью, что взять Неаполь удастся лишь чудом, если заморить жителей голодом или же воспользоваться чьей-нибудь изменой.
Конечно, нельзя сказать, что силы короля Арагона были на исходе: он по-прежнему держал город в осаде, практически отрезав пути к возможному бегству. Однако Альфонсо решил выждать, подозревая, что Рене Анжуйский пребывает в гораздо более плачевном положении.
Вот почему сейчас Альфонсо сидел без дела в своей палатке в Камповеккьо, печальный и озабоченный, а легкий осенний ветерок доносил до него соленый аромат моря.
Король Арагона глубоко вздохнул, размышляя о том, как поступить дальше. Дон Рафаэль Коссин Рубио, идальго из Медины-дель-Кампо, сидел напротив, потягивая крепленую мальвазию. Он нарезал ломтиками пару апельсинов, и их насыщенный сладкий аромат составлял полную противоположность запаху кислых лимонов, которые любил сам Альфонсо и которые специально для него возили из Сорренто.
Он никогда не разлучался со своим верным помощником, и дон Рафаэль пользовался свободой, которую иные сочли бы чрезмерной, но для короля Арагона этот человек стоил всего золота мира, а потому он обращался с ним как с равным. Сейчас король как никогда нуждался в друге, на которого можно положиться. Именно таким был дон Рафаэль: соратник, надежный товарищ, которому не страшно доверить и собственную жизнь.
Хотя в данную минуту вид идальго, с аппетитом уплетающего апельсины, изрядно раздражал короля.
— Дон Рафаэль, Неаполь не хочет сдаваться. Дни идут, а я не знаю, что делать. Война слишком затянулась; боюсь, я недооценил проклятого болвана Рене Анжуйского, — горько заметил Альфонсо.
— Терпение, ваше величество, тут нужно семь раз отмерить, прежде чем резать.
— Терпение, говорите вы… И, возможно, вы правы. Порой я спрашиваю себя, почему продолжаю упорствовать в желании захватить этот неприступный город, и ответ, который приходит мне на ум, всегда один и тот же: из-за его несравненной красоты. Скалистые утесы, лазурное море, аромат цветущих олеандров — кажется, будто Господь коснулся Неаполитанского залива, подарив ему непередаваемое очарование. Вот почему я просто не представляю иной столицы для моего королевства. Знаю, это похоже на каприз…
— Однако это каприз короля, ваше величество, — отозвался дон Рафаэль.
— Именно, мой дорогой друг. А раз я король, то считаю, что надо показать анжуйцам пример настоящего воинского искусства и с позором прогнать их отсюда.
— Тут легче сказать, чем сделать, ваше величество, — заметил дон Рафаэль, засовывая в
