Охота на либерею - Михаил Юрьевич Федоров
Наконец он закончил писать ответ, посыпал бумагу мелким сухим песком, потом стряхнул его, сдул пыль, и, свернув письмо в трубку, перевязал толстым шерстяным шнурком. Крикнул:
— Глеб!
Тот подошёл степенно, неторопливо. Видно было, что он у окольничего на особом счету и слово "бездельник" к нему совершенно не относится.
— Запечатай сургучом да отправь в Белоозеро.
Глеб молча кивнул, взял у него из рук свиток и удалился так же степенно, как и подошёл.
— А мы с тобой, отрок неразумный, сейчас займёмся тайнописью.
Иван Трофимович принёс чистый лист бумаги, обмакнул перо в чернильницу и вывел на нём букву "аз". Но не уставом или полууставом, а какой-то особенной прописью, с волнистыми линиями и завитушками.
— Что видишь?
— Аз, — ответил Егорка.
Окольничий снова склонился над бумагой и стал водить по ней пером, перекрывая новыми письменами прежнюю "аз". Остановившись, повернул лист к Егорке:
— А теперь что?
На бумаге была дикая мешанина кривых линий, которые пересекались и накладывались одна на другую. Очень похоже на послание, которое читал окольничий перед приходом Егорки.
— Непонятное что-то. Не могу разобрать.
— Здесь написано "аз есмь альфа и омега". Откуда это, знаешь?
— Не знаю.
— Дубина! Это Откровение Иоанна Богослова. Означает: "Я есть начало и конец".
— Теперь буду знать.
— Погляди ещё раз на бумагу. Различаешь буквы?
Егорка стал вглядываться в замысловатую надпись, и — о чудо! — он вдруг стал узнавать отдельные буквы. Правда, если бы Иван Трофимович не сказал ему, что здесь написано, он бы ни за что не догадался.
— Кажется, различаю…
— Кажется ему… Надо, чтобы не казалось, а сам, без помощи различал. Понятно, как это делается?
— Что ж тут непонятного? Одна буква пишется поверх другой, и они так переплетаются, что с непривычки прочитать написанное невозможно.
— Верно. Вот ты и учись читать то, что другие не видят. И сам учись так писать. Тут моя помощь тебе не нужна. Главное — побольше самому писать или читать написанное. Глеб тебе поможет, я ему скажу, чтобы не прогонял.
— Хорошо, Иван Трофимович.
— Но это самый простой способ тайнописи. Применяется, когда нет времени использовать что-то посложнее или когда послание не очень важное. И если человек читать её приучен, то скрыть написанное не получится. А для сокрытия есть другие способы.
— Какие?
— Их много. Есть литорея[96] простая, есть мудрая. Есть тарабарское письмо. Иногда пишут русские слова латинскими буквами, да вдобавок к этому ещё и ещё литореей. Такую тайнопись стороннему человеку прочитать вдвойне труднее. Иногда греческим письмом или глаголицей.
— А что такое глаголица?
— Это старое славянское письмо, которое было до кириллицы. Буквы там очень уж замысловатые, если писать быстро — сложно слишком. А вот для тайнописи сойдёт.
Егорка с сомнением почесал затылок:
— Я только-только русское письмо выучил, а тут вон сколько всего.
— Если захочешь — выучишь и это, — сказал окольничий, — а часто, чтобы скрыть написанное, мы используем тайные чернила.
— Как это — тайные?
— Это самое простое, но если не знать, что в послании есть надпись тайными чернилами, не за что не догадаешься. Пишешь самое обычное послание — например, как бы от приказчика своему купцу-хозяину. Ну, что там они могут писать? Какие цены на пеньку или на воск, или почём голландцы на Двине строевой лес торгуют. Никому, кроме купцов, это не интересно, а ты между строчек тайными чернилами пишешь то, что тебе надо, и человек, к которому такое письмо попадёт, знает, что надо делать, чтобы его прочитать.
— Получается, написанное тайными чернилами не видно?
— Не видно, Егор, не видно.
— А что за чернила, Иван Трофимович?
— Разные они бывают. Обычное коровье молоко хотя бы или сок лука, яблока или брюквы. Или квасцы, которые при выделке кож используют. Написанное ими становится невидимым.
— Как же его делают видимым?
— Надо всего лишь подержать бумагу над свечкой. Молоко от этого буреет, другие тайные чернила тоже прозрачность теряют, и написанное становится видно.
За стеной внезапно послышался топот, дверь отворилась, и в приказ вошёл человек в дорогом, но запылённом от дальней дороги кафтане.
— Кто здесь окольничий Земского приказа Иван Трофимович Челяднин? — спросил он громким голосом.
— Не шуми, гонец. Я окольничий. Говори, с чем прибыл?
— Послание тебе из Сергиевой обители.
— С каких пор монахи стали отправлять послание с мирянами?
— Ничего не знаю, окольничий, я сын боярский, забирал из обители выкованные там по царскому приказу бердыши и сабли. Отец Алексий дал письмо и велел вручить тебе.
— Так давай письмо, давай, — сказал Иван Трофимович. — И не шуми ты так.
Сын боярский протянул ему свиток и вышел из приказа.
— Давай, Егор, посмотрим, что там мне отец Алексий написал.
Окольничий сломал сургучную печать, развернул свиток и показал Егорке.
— Так… написано скорописью. Кое-где монокондил. Знаешь, что такое?
— Нет.
— Знаешь, знаешь. Это то, что я тебе вначале показывал. Когда буквы одна на другой пишутся. А скоропись — это когда полуустав пишется быстро и буквы как бы связаны друг с другом. Давай глянем, что же нам тут накарябано?
Он положил перед собой лист и стал внимательно всматриваться. Потом перевернул его и снова попытался прочитать.
— Эва отец Алексий намудрил. Даже перемудрил…
Он морщил лоб, пытался прочитать и так, и эдак, но ничего не получалось.
— Рука у старика, что ли, ослабла? Разборчиво написать не может. Или это у меня глаз былую зоркость потерял, — бормотал окольничий, силясь разобрать написанное.
Наконец сердито отодвинул лист от себя. Прочитать послание он так и не смог. Со стороны дверей послышалось громкое:
— Что, Ерпыль[97], не осилишь написанное?
Иван Трофимович, а вслед и Егорка оглянулись. Перед ними стояли отец Алексий и боярин Михаил Микулинский. Лицо окольничего расплылось в улыбке. Он встал с лавки и радушно развёл руки в стороны:
— Здравствуйте, братья. Давно же я с вами не виделся.
Он поочерёдно обнялся с отцом Алексием и с боярином. После чего подвинул лавки к столу. Окольничий громко пыхтел, рассаживая гостей. Егорке сразу было ясно, что видеть их он очень рад.
— Вы ко мне по делу какому или так, по пути зашли?
— Сам же говоришь, — давно не виделись, — ответил
