Бетси Шидфар - Абу Нувас
Он огляделся, ища того, кто его толкнул, но никого не увидел. Сердито отряхнувшись, пошел дальше. Али встретил его добродушной улыбкой:
— Выбирай, брат мой, у меня сегодня хорошее мясо и для кабаба, и для похлебки.
— Мне нужно столько, чтобы хватило на десять человек, — сказал поэт, опуская руку за пояс. Но кошелька не было. Нахмурившись, Хасан засунул руку поглубже. И вдруг он вспомнил, как в Басре, когда они оба были еще детьми, Исмаил толкнул его на купца.
— Проклятье Аллаха! — крикнул он в бешенстве. А потом спросил: — Али, не дашь ли ты мне сегодня мяса в долг?
Мясник нахмурился:
— Расскажи, что с тобой случилось!
— Я встретил двух нищих, но они немощные калеки…
— Один безносый, а второй без языка? — прервал его Али.
— Да, — удивился Хасан. — Ты разве знаешь их? Я никогда не встречал ни того, ни другого.
— И это было твоей удачей, — вздохнул Али. — Они такие же немощные калеки, как и мы с тобой. Тот, который без ушей — это Шейх Горшечников, а второй — Ахмад Хватай Веревку, так его прозвали, потому что однажды он увел лошадь у одного почтенного мусульманина и сам привязался к веревке, а потом уверял хозяина, что он и есть его конь, обращенный в этот облик в наказание за грехи, так что того несчастного едва не утащили в больницу для умалишенных — Маристан. Много денег было у тебя в кошельке?
— Пятьдесят дирхемов, — с сожалением сказал Хасан. — Но они все равно пропали.
— Что значит пропали? — у Али надулись на лбу жилы. Он немного подумал, а потом сказал: — Мяса я тебе дам, не беспокойся об этом, а твой кошелек мы вернем, не будь я Али-Пахлаван. Пойдем!
Подозвав сына, такого же высокого и широкоплечего, он оставил его в лавке и, не сменив одежды, с топором на плече и мясницким ножом за поясом, неторопливо зашагал по рынку, отталкивая тех, кто не успевал посторониться.
Выйдя за пределы рынка, они долго шли по каким-то узким кривым улочкам, мимо глухих глинобитных стен. Иногда Хасан слышал за спиной чьи-то осторожные шаги, шепот, в глухих деревянных воротах приоткрывались смотровые окошки, их провожали внимательные глаза. Наконец они дошли до узкого канала, пересекавшего улицу. Кругом было тихо и пустынно, казалось, улица вымерла.
— Это здесь, — сказал Али, указав на каменную кладку, возле самого берега. Хасан хотел спросить Али, куда он привел его, но тот, сняв топор с плеч, три раза ударил тупым концом по камню, в который был вделан кусок железа.
Железо глухо загудело, и откуда-то из-под земли раздался голос:
— Кто стучит?
— Джаванмарди, — ответил Али. — Именем Али и мученика Хусейна.
Камень медленно отвалился, и Хасан увидел в отверстии узкую каменную лестницу, ведущую в подземелье. Али пролез в отверстие, кивнул Хасану, и тот последовал за ним. Они долго спускались, потом лестница пошла вверх. Было почти совсем темно, только кое-где горели маленькие светильники, приделанные к стенам.
Вдруг они оказались в просторном помещении, освещенном дневным светом: он проникал сюда через окна, в которые были вставлены резные алебастровые решетки.
— Привет тебе, — сказал Али человеку, сидевшему на возвышении.
— Привет вам, — вежливо ответил он, жестом приглашая их подойти. Али и Хасан сели у нижнего конца комнаты и, как того требует вежливость, молчали.
Хасан украдкой оглядел комнату. Убрана чисто и даже богато. На возвышении зеленый ковер, на котором вытканы диковинные звери, похожие на крылатых львов, всюду сирийские циновки, подушки, в углу — раскладной столик, на нем толстая книга, наверное, Коран. Человек, сидевший на возвышении, помолчав, спросил:
— Что привело вас ко мне, братья?
Али, откашлявшись, сказал:
— О шейх, мы просим у тебя покровительства. Прикажи вернуть пятьдесят дирхемов и кошелек этому человеку. Он мой знакомый и друг Хасана аль-Хали. Прошу тебя, шейх, ты знаешь мою верность тебе. К тому же я дал ему слово и поклялся, что сдержу его.
Шейх спросил:
— Где?
— На рынке мясников.
Тогда он обратился к сидящему возле него старику:
— Кто был сегодня на рынке мясников?
— Горшечник и Хватай Веревку.
— Они здесь? — отрывисто спросил шейх.
— Да.
Шейх кивнул куда-то вправо, и Хасан только теперь заметил в глухой стене маленькое оконце. Оно раскрылось, а затем раздвинулась стена, открыв широкий проход, где стояло несколько вооруженных большими ножами людей с бритыми головами, облаченных в странные белые одеяния — не то покрывала, не то передники. Шейх приказал:
— Горшечника и Хватай Веревку!
Через несколько мгновений в комнату вошли двое. Они тоже были закутаны в белую ткань так, что спина и плечи оставались открытыми.
— Клевали птенца? — спросил шейх.
— Да, мастер, — ответил один, и Хасан узнал по голосу безносого нищего. Но теперь у него были и нос, и уши, а обнаженная спина второго не носила на себе следов страшных рубцов.
— Жир съели? — продолжал шейх.
— У собаки в норе, — ответил на этот раз тот, кто мычал, показывая обрубок языка, и Хасан невольно заглянул ему в рот.
— Снеси яйцо и пятьдесят камней! — повелительно сказал шейх.
Они переглянулись, потом бывший безносый сказал:
— Слушаю, мастер.
Они вышли, вскоре вошел еще один в такой же одежде и подал шейху кошелек Хасана. Он высыпал монеты на ковер перед собой, тщательно пересчитал их и бросил Хасану. Потом, обратившись к Али:
— Твой друг доволен теперь, пусть уходит, а ты, брат, оставайся на моление.
Облаченный в белое бритоголовый молча тронул Хасана за плечо, знаками приказывая ему идти за собой. Его завели в соседнюю комнату, завязали глаза, кто-то взял за руку и повел. Когда с него неожиданно сорвали повязку и вытолкнули за дверь, он не сразу мог опомниться, потом пришел в себя. Он был на улице Юниса, недалеко от рынка мясников. Купив мяса, зелени и другой провизии, Хасан заторопился домой. У него кружилась голова от неожиданного приключения.
Друзья уже ждали его — не было еще только Хали — и встретили укоризненными возгласами:
— Мы уже хотели уходить, не отведав твоего угощения.
Хасан отдал провизию хозяйскому повару и сел с гостями. Они рассказывали последние вести, услышанные утром, во дворце дочери Махди, Асмы, которая принимала у себя поэтов и литераторов, слушала стихи из-за толстых парчовых занавесей и даже сама принимала участие в спорах.
— Вы слышали, — горячился толстяк Раккаши, — что случилось с Идрисом, правителем Ифрикийи? К нему прибыл некто Шаммах аль-Иемами, выдававший себя за лекаря. У Идриса в то время болели зубы, и этот проклятый дал ему зубочистку, пропитанную смертельным ядом. Не успел Идрис почистить ею зубы, как упал в судорогах и тут же умер, а Шаммах скрылся. Говорят, что он был подослан халифом, опасавшимся, что Идрис пойдет на помощь потомкам Али.
— Это пустяки, — перебил его Ибн Дая. — А вот я видел, как наследник престола Харун въезжал в Круглый город, но перед ним не ехал, как обычно, копейщик со знаменем. Я спросил об этом знающих людей, и они мне сказали, что Хади назначил наследником своего сына Джафара, а Харун плакал и высказывал желание оставить помыслы о власти.
Спокойный Абу Халса говорил:
— Оставьте эти вещи, не все ли равно вам, кто будет сидеть на высоком троне за занавесями? Поторопите лучше повара, он что-то замешкался.
Вошел Хали с таинственным видом. Усевшись рядом с Хасаном, сказал:
— Ждите радостных перемен!
Но в это время повар внес блюдо с кабабом, и голодные гости набросились на еду. Когда все ополоснули руки, Хали сказал:
— Я вчера вечером видел Халису — нубийку, старшую над невольницами Хайзуран. Она рассказала мне вещи, которые вы должны держать в тайне, если не хотите потерять голову. Несколько дней назад Муса созвал своих военачальников и приближенных и запретил им посещать госпожу Хайзуран, угрожая отрубить голову каждому, кто будет замечен у ее дверей. Рабы слышали, как он кричал: «Почему вы день и ночь проводите у нее? Разве вам было бы приятно, если бы о вас говорили: „Его мать сказала или сделала то-то и то-то“?» Я не выполню ни одной ее просьбы, и ей не править так, как это было при Махди! Пусть занимается пряжей и другими женскими делами!
А вчера утром он послал ей блюдо с рисом. Она хотела было отведать его, но Халиса бросила горсть собаке, и та околела. А потом он сам явился во дворец матери, и когда увидел, что она жива и здорова, изменился в лице и спросил ее: «Как тебе понравился рис?» — Хайзуран ответила: «Хорош». Тогда Хади, не сдержавшись, крикнул: «Ты, наверное, его и не пробовала, а если бы отведала, я бы навеки избавился от тебя!» Теперь он не оставит ее и будет повторять свои попытки. Посмотрим, что будет.
— Бог даст, все будет нам ко благу, — сказал Халса. — А теперь отдохнем и поговорим о другом. Вы слышали, что Муфаддаль наконец закончил свою книгу пословиц и начал собирать стихи древних поэтов?
