Евгений Анташкевич - Хроника одного полка. 1915 год
Если есть женщина, значит, есть и чувство.
Она ждала знака, что дрогнут пальцы Алексея или дрогнут веки.
И вдруг вспомнила фигуру только что вышедшего из палаты Курашвили, он как-то неловко прижал к груди томик Чехова. А этот томик, она его узнала… Боже мой!.. Ей подарил поручик… или подпоручик… как же его фамилия? Нет… она не помнила фамилии того раненого молодого офицера, который подарил ей этот томик и не заметил, что испачкал его кровью, а потом умер.
Она стала переливать кипяток в кювету со шприцами и радовалась тому, что вот только что свалился камень с её души, и она вспомнила, когда первый раз увидела Курашвили. Она вспомнила стоящие три фигуры на снегу, одна фигура её дядюшки, вторая коменданта санитарного поезда, и там же стоял доктор Курашвили…
Вдруг она услышала стон…
Она обернулась и увидела, что Рейнгардт на неё смотрит, у него были расширенные глаза, оскаленные зубы, и он тянул руки к подвязанной согнутой ноге. Это и было то страшное, чего нельзя было допустить, – если он освободит ногу и выпрямит, то наружу хлынет кровь, и тогда ему останется жить несколько минут. Татьяна Ивановна бросилась к кровати, схватила руки Рейнгардта и стала кричать во весь голос.
Они кричали оба.
Ещё было утро, врачи и фельдшеры обходили раненых, и все быстро собрались вокруг Рейнгардта. Перевозить в операционную было некогда и нельзя – оперировать надо прямо здесь. Фельдшера и санитары стали носить инструменты и медикаменты. Прибежал Курашвили, он так и не заснул и услышал про переполох. Санитары держали руки Рейнгардта, один удерживал согнутой ногу, фельдшеры приготовили гору тампонов, Татьяна Ивановна смывала спиртом руки хирургу, а Курашвили уже накинул на нос и оскаленный рот Рейнгардта ватную маску, намоченную эфиром. Рейнгардт закусил её, рычал и через несколько секунд затих.
Операция была короткой, пуля сидела неглубоко и затыкала собой артерию, поэтому, когда хирург извлёк пулю, дело было только за тем, чтобы быстро зашить рану и не дать вытечь много крови.
Рейнгардта перебинтовали и привязали руки к кровати.
Когда извлечённая пуля, брякнув, укаталась в кювете, Татьяна Ивановна вздохнула, и ей показалось, что только что кончилась охота на маленького, злобного и очень опасного зверька. Она обвела взглядом всех. Хирург и фельдшера стаскивали с себя повязки, Алексей Рейнгардт лежал на спине, над ним стоял доктор Курашвили, и Татьяне Ивановне показалось, что Рейнгардт похож на рыцаря Айвенго, а измождённый бессонными ночами Курашвили на смерть. Но всё было наоборот, это в Рейнгардте только что сидела затаившаяся смерть, а Курашвили и ещё четверо её изгнали.
Поручик Рейнгардт оброс курчавой бородкой и действительно был похож на средневекового рыцаря. Татьяна Ивановна смотрела на него, сквозь него, не в силах освободиться от тех образов, которые только что пришли. Она мотнула головой, ещё раз вздохнула и села на табурет: «Черт возьми эту войну! Это всё она!»
Все вышли. С Татьяной Ивановной в палате остался санитар, на тот случай, если раненый вдруг очнётся после наркоза и попытается пошевелиться.
И Курашвили понял, что и на этот раз ему не удастся открыться перед Татьяной Ивановной. Он похлопал себя по карманам и решил, что выпьет спирту и тогда точно заснёт.
* * *Подполковник Вяземский принимал полк.
Ротмистр Дрок выстроил пять эскадронов, учебную команду и обоз. Перед серединой полка были приготовлены аналой и молебный столик. Раздались команды: «Шашки в ножны! Трубачи на молитву! На молитву, шапки долой!»
На правом фланге № 1-го эскадрона у знамени замерли трубачи. На левом фланге возглавлял обоз ветеринарный врач: в два ряда построились фельдшера, кузнецы, седельники, конюхи и все остальные до последнего человека. В строю отсутствовал № 2-й эскадрон и врач Курашвили, за ним отправили трёх драгун и санитарную двуколку.
После молитвы Дрок отрапортовал и сдал полк, Вяземский принял и поехал вдоль рядов. Дрок ехал рядом и молчал. В эскадронах с № 1-го по № 4-й на командира полка смотрели закаленные в боях молодцы, они показались Вяземскому одинаково рублеными и обветренными. Дальше было хуже, драгуны, вновь испечённые, сидели в сёдлах кто как, и лица по большей части у них были смятые испугом. Вяземскому было понятно, что сказать тут нечего, пополнение набиралось, как голодные рыбаки выцеживают речку мелкой сеткой, забирая и рыбу, и рыбешку, и всё, что попадётся, и тину. Разномастные люди на разномастных лошадях.
Вяземский всматривался в глаза, его наполняло разочарование, а когда он доехал до первого новобранца № 6-го эскадрона, то уже и переполнило, но он сдерживался, чтобы никак этого не показать, сознавая, что испуганный человек становится хрупким, как пересохшая и выветренная глина.
– Здорово, молодцы! – прокричал он драгунам № 6-го эскадрона, и те ответили. Но лучше бы промолчали. Из-за спины послышалось что-то похожее на шелест, это тихо ржали эскадроны с первого по четвёртый. На них оглянулся Дрок и от седла погрозил плёткой.
К середине дня во главе своего эскадрона до расположения полка добрался Василий Карлович фон Мекк. Он не уберёг себя, потому что торопился, и правое плечо его гимнастёрки побурело от крови.
Для отдыха и пополнения полк квартировал в казармах 27-й артиллерийской бригады на южной окраине городка Олита в большой роще на берегу Немана. Погода стояла отличная, и Дрок предложил обедать на воздухе. Клешня, как денщик командира полка, возглавил офицерских денщиков, поставил не очень далеко походную кухню № 1-го эскадрона и, судя по запаху, готовился накормить офицерское собрание пойманной ночью рыбой.
Отец Илларион шёл к офицерам, когда все уже собрались. Он чувствовал себя неважно. Он всю ночь, как это называл вахмистр Четвертаков, «пробулькался» на воде. Четвертаков возглавил команду рыбаков, в Олите арендовали несколько лодок, за неделю из расплетённых отличных шёлковых шнуров несколько опытных в рыбалке драгун сплели сети, и рыбалка получилась очень удачной. Поймали сомов, щук, несколько мешков карасей, плотву и много всякой мелочи. Всего до десяти пудов. Наловили и два мешка раков. И сейчас Клешня уже заканчивал кашеварить.
К сервированному столу офицеры не подходили, стояли группами. Самая большая группа, пятнадцать человек, были вновь прибывшие, они держались в стороне. Дрок, пока ещё распоряжавшийся, не торопился их звать. Он, адъютант Щербаков, отец Илларион, по-свежему перебинтованный ротмистр фон Мекк и другие старые офицеры полка стояли рядом с палаткой Вяземского и ждали, когда тот выйдет. Аркадий Иванович хотел продемонстрировать офицерам купленную в Москве английскую винтовку и немного задерживался.
Солнце висело на пяти часах после полудня. Небо, чисто проветренное, светилось ярким синим. Над биваками, там, где стояли драгуны, поднимались дымы от эскадронных кухонь и распространялся запах ухи.
– Эка вы, батюшка, накормили целый полк! – поглаживая свисающие усы, пошутил ротмистр Дрок.
Отец Илларион вздрогнул, ему бы сейчас не шутки шутить, а завалиться на сено и поспать всласть, но положение обязывало, и он устало парировал:
– Это, Евгений Ильич, не я, это надо благодарить того иркутского начальника призывного пункта, который вместо того, чтобы определить Четвертакова в сибирские стрелки, с какого-то, видать, празднования всё перепутал и определил его в кавалерию, то бишь к нам. Повезло, можно сказать!
– И так прямо тридцать мешков и наловили? – Щербаков, не слезавший с седла последние трое или четверо суток, имел вид страшно голодного человека. – За одну ночь?
– Не за одну, Николай Николаевич, а за целую! – Отец Илларион хотел ещё что-то сказать, но из палатки вышел Вяземский. У него в руках была плоская длинная коробка, красиво обтянутая кожей. Офицеры сгрудились вокруг, Аркадий Иванович поддерживал коробку на левой руке, а правой открыл крышку на себя, и офицерам представилась необыкновенная красота. Аркадий Иванович, чтобы полюбоваться восхищением офицеров, а было отчего, поднял на них взор и краем глаза увидел, как из группы новичков шагнул корнет – его имени Вяземский ещё не запомнил – с явным желанием подойти, однако остановился. Вяземский заинтересовался, передал коробку Дроку и подозвал корнета. Тот не пошёл, а сорвался.
– Корнет Кудринский! – представился он. Вяземский видел, что корнета тянет к нему как магнитом.
«Что это он такой стремительный? Или невыдержанный? – несколько недовольно подумал Аркадий Иванович. – И что за дело у него такое срочное?»
– Разрешите поинтересоваться, ваше высокоблагородие! – скороговоркой выпалил корнет.
