Земной крест - Ким Балков
14.
Сказано в незапамятные времена, что дьявол возле людских душ крутится, поселится в иной из них и потом долго нельзя вывести его, силен, ему хоть кол на голове чеши, с места не стронется, пока душу на распыл не пустит. Вот тогда и уйдет, а что же человек без души, так себе, травинка в голом поле без воды и солнца, вроде бы живет и к чему-то тянется, и все ж не скажешь в точности, живет ли, может, лишь существует на белом свете, не радуясь своему существованию. Хитер дьявол, ловок, поднаторел в погублении человечьих душ, никто не страшен ему, от одних святых испытывает притеснение. А где нынче святые, небось подчистую повывели их, случается, что и выкинут из дома стародавние иконки тех еще времен, когда помнилась святая старина, и преклонял пред нею колена всяк на земле живущий, лихой ли молодец, древний ли старец, оттого и духом были стойки, что понимали давнее и заветы, от дивного завечья пришедшие, крепко помнили, не подымались против Бога, почитая Его в себе, священным духом его укрепляясь. Да, выкинут иконки из дому, и лежат они, среброликие, в пыли, пока сердобольный прохожий не подымет их, иной раз испуганно озираясь. Не приведи Господь, увидит Револя или кто другой, но, как и Револя, преисполненный тою же сатанинской настырностью, греха тогда не оберешься, запишут в ревнители Веры, а то и, как в теперь уже не ближнее время, во враги новой жизни, про которую нынче столь круто сказывают, что и не знает мужик, в каком углу искать ее, не сокрытую от доброго глаза. Он подымет те иконки, отнесет в избу, запрячет подальше, может, в железом обшитый сундук, куда нынче почитай что и не заглядывает, чего там искать, все уж вытащено, растащено разное там шитье, чудная ль обувка из камусов с цветными ободьями, охотничьи ли ножи с наборчатыми, из драгоценных каменьев, рукоятками.
Потемну, когда чужие уходили из дому, мужик падал на колени и ревел, точно подранок: жалко было, что снес добро на рынок, чтоб прокормиться, не заморить семью голодом. Чудно все оборачивалось, дико, но скоро и он, темный, понял, что добро в дому при теперешней власти так и так не сохранилось бы, легче угодить за колючую проволоку. А она нынче исполосовала землю, тугая и гибкая, попробуй-ка совладай с нею! Ну, порежешь ее в одном месте, она в другом враз посечет воздух, закосневшая в упрямстве, ему одному и служит верно. Порою удивлялись люди, наблюдая за ее упрямством, вроде бы неживая, а точно бы есть в ней что-то коварное и умелое, во вред им стремящаяся поступать и преуспевшая в этом. И, приметив, перестали удивляться.
Ах, жизнь, жизнь, когда бы мужик знал о ней всю подноготную, глядишь, и сумел бы и нынче, во время лихое, для одних только с утра по радио горланящих сладкое, управиться с напастями, но он не знал, и потому не славчивал подделаться под нее, на удивление изменчивую, хитроспинную, как гулящая баба, к ней лукавишь с одного бока подъехать, глядь, она уж другой кому ни то подставляет, иль уж вовсе выправит тебя средь обчества таким балабоней, спасу нет, хитроруким, жуть, вроде бы ты и у соседа на прошлой седьмице украл поленницу дров, а уж чего сказать про государство: на каждом шагу метит, прости Господи, пустить голым по миру… Выкинет этакую с тобой шутку, а тут смотришь, рядом с нею окажется ловчила, из тех, кто близок власти, кто ж… дышит на нее и чухает не все, а лишь то, что избирательно надобно, и тут хоть тысячу раз воскликни, что ничего не брал ты у соседа и не думал чинить государству обид, пропади оно пропадом, ничто не поможет, главное ловчила унюхал, теперь дожидайся антихристовых слуг, не задержатся, придут и повелят съезжать с отчего подворья.
Ах, жизнь, жизнь!.. Отчего ты нынче такая, по голове да по голове мужика, иль не надоело чинить обиду слабому и сирому, и без того брошенному всеми, на отчей земле точно бы чужому, потому как всякий приезжий стремится выставить тебя Бог весть кем, только не тем, что ты есть на самом деле. А может, и то верно, что в душах приехавших в Прибайкалье поселился дьявол, долго искал пристанище и вот нашел-таки… Оттого они и невзлюбили здешние края, и впрямь дивные, и, не привыкши оборачиваться на горе горькое, что толкается меж людей, не умея принять обычное для чалдона понимание чудного и благостного, что с малых лет в нем, они торопились извести под корень все, со старым временем связанное, и даже людскую память. Что им, потерявшим в себе Бога, память, пустой звук, иль услышат его посреди ими же самими взнузданного дня? Да нет…
Привольно дьяволу в душах тех, кто приехал из дальних мест, ничем-то не заполнены, гуляй-не хочу!.. Но скоро выяснилось, мало ему этих душ, к чему склонять их, ко мрачному совращению, к неприятию света, идущего от Бога?.. Надо ли?.. Они и так противны сущему на земле. Души те ловчили оторваться от мира, опротивевшего им своей незлобивостью и притяжением к святости, отъединиться от людского племени. Потому и прискучили дьяволу легкие, без помина прошлого, души, что сами по себе точно бы пали на грешную землю, а павши, сделались подталкиваемы к злому ненасытью сатанинской волей, с которой не совладать грешнику, слабому и немощному, на земле рожденному. Отойди, человек, не попадайся им на глаза, сгоришь
