Феликс Дан - Падение империи
Цетегус не мог не знать о ненависти готов к нему. Но Амаласунта не подозревала ни о силе этого чувства, ни о его причинах. Несчастная дочь Теодорика должна была дорого заплатить за свое неосторожное доверие.
И эта расплата начиналась с этой минуты, когда перед ней остановились три наиболее ненавистных ей человека: герцоги Тулун, Пизо и Иббо.
Ненависть эта родилась и выросла вместе о Амаласунтой. Уже ребенком слышала она постоянные сожаления отца своего о том, что у него нет сыновей, подобно братьям Балтам, представителям древнейшего и благороднейшего дворянства. Родословная Балтов терялась во мраке веков. По народным сказаниям, Балты, как и Амалунги, происходили от древнегерманского бога войны — Тора, полюбившего земную женщину и прижившего с нею двух сыновей, ставших родоначальниками Амалунгов и Балтов. Так как Амала был старшим сыном Тора, то готы и избрали его своим первым королем. Затем корона оставалась в роду Амалунгов, так как целый ряд герцогов упрочил славу и влияние первой династии. Но рядом с королевским содом первыми возле трона готов неизменно стояли Балты, почти столь же уважаемые и любимые народом, как и короли из рода Амалунгов.
Все зто с детства знала Амаласунта, как знала и то, что после смерти ее мужа Теодорик долго колебался, серьезно подумывая о передаче короны после своей смерти старшему в роду Балтов, герцогу Тулуну.
Неожиданный случай изменил планы Теодорика. Четвертый брат Балтов, герцог Аларих, оказался замешанным в заговоре против короля, и был приговорен к смерти, вместе с выдавшим его сообщником. Алариху удалось бежать из темницы и скрыться от розысков, но расположение Теодорика к его братьям значительно охладело, и о назначении одного из них наследником престола перестали говорить.
Тем временем Аталарих подрос и окреп настолько, что было бы явной несправедливостью лишать его трона. Теодорик так и сделал. В то же время он поручил трем герцогам усмирение гепидов и аваров, во время которого они совершили столько славных подвигов, что первым делом правительницы было удалить их от двора подальше, под благовидным предлогом командования пограничными крепостями.
Теперь же зти ненавистные Балты скова стояли перед ней, такие же гордые и красивые, какими она увидела их в первый раз двадцать лет тому назад. Тогда они были молоды, как и она… Младшему едва минуло восемнадцать лет. Теперь же это были мужчины в полном расцвете силы и обаяния. А ей ли, дочери Теодорика, было не знать, как сильно действует обаяние мужской силы на воинственный германский народ, ставящий мужскую храбрость и воинскую доблесть превыше всего.
Амаласунта гордо выпрямилась и, высоко подняв свою прекрасную бледную голову, проговорила холодно и надменно:
— Я вижу лица людей, которых не призывала и не желала видеть. Что привело во дворец соратников моего отца?..
— Необходимость, кузина, — спокойно ответил герцог Тулун, — и призыв короля Аталариха, твоего сына и нашего государя.
— Зачем вы здесь? — резко спросила Амаласунта.
— Мы пришли для того, чтобы передать тебе требования твоего народа.
— Требования?.. — надменно повторила королева, приподнимаясь со своего кресла.
— Да, требования, кузина… И если ты будешь благоразумна, то поспешишь исполнить их. Это единственный способ сохранить мир и спокойствие между готами и предотвратить междоусобицу, которой мы хотели бы избежать.
— Говорите… Я слушаю, — глухо прошептала Амаласунта, откидывая голову на спинку кресла.
— Прикажешь нам выйти, государыня? — произнес Кассиодор, умышленно подчеркивая свое уважение к королеве.
Герцог Тулун ответил вместо Амаласунты.
— Останьтесь, римские советники королевы готов… Префект Рима может доказать свое влияние, посоветовав ей примириться с неизбежным. Ты же, Кассиодор, как хранитель государственной печати, удостоверишь соглашение… если оно состоится.
Амаласунта вспыхнула.
— Ты говоришь как бунтовщик, герцог Тулун… Кто дозволил тебе распоряжаться в моем присутствии?
— Необходимость, кузина, — вторично произнес суровый воин, — и священное право нашего народа.
— Ты забываешься, герцог Тулун… Народ мой, а не ваш… Я королева готов…
— Нет, кузина… Ты дочь Теодорика, в которой я чту кровь Амалунгов, даже тогда, когда она ошибается и… совершает преступления.
— Изменник… — гневно вскрикнула Амаласунта. — Не подданным судить государыню… Священное право монархов не давать отчета своему народу… И это мое священное право, королевское право…
— Эх, кузина, спокойно и благодушно перебил ее второй брат, Тлуна, красивый и стройный белокурый великан, с ласковыми глазами и добродушной улыбкой. — Напрасно ты говоришь о своих правах, которых на самом деле нет и быть не может… Правда, король Теодорик доверил тебе опеку над своим внуком. Это было его право, как главы семейства, и мы уважили его, несмотря на то, что по нашему германскому закону женщина не может быть опекуном над мужчиной… Затем государь наш назначил своим преемником Аталариха… Это было неосторожно, ибо где же незрелому юноше управлять народом воинов… Но все же готы преклонялись перед волей Теодорика Великого, бывшего в продолжение полувека честью и славой нашего народа. И мы, ближайшие свойственники Амалунгов, молча преклонились перед желанием мертвого героя, уважая кровь Амалунгов, текущую в наших жилах. Но когда наш юный король Аталарих скончался… Господь да отомстит его убийцам… Когда умер последний представитель рода Амалунгов, то сам Теодорик никогда бы не возложил корону готов на голову женщины… Да и готы никогда бы не дозволили веретену командовать над мечом…
— Значит, вы не признаете меня вашей королевой, бунтовщики? — гневно воскликнула Амаласунта. — И ты, Гильдебранд, ты, старый друг моего отца, ты отрекаешься от его дочери?
— Эх, государыня… Кабы ты не отрекалась от друзей своего отца, так было бы лучше, — мрачно ответил оруженосец Теодорика.
Герцог Тулун снова заговорил спокойно, почтительно, без раздражения, но тем голосом, в котором слышалась неизменная решимость.
— Мы не отвергаем твоего права на корону, кузина… покуда… Что будет дальше, решишь ты сама… Ведь мы пришли к тебе для того, чтобы сообщить тебе условия, на которых ты можешь оставаться королевой. Мы не желали бы допустить смуты, которой не преминут воспользоваться враги империи Италийской… Прошу тебя, выслушай нас спокойно, Амаласунта. Твоя судьба зависит от этого часа.
Гордая женщина невыносимо страдала, слушая властный голос… С каким наслаждением казнила бы она всех этих бунтовщиков. Но чувствовать свое бессилие, когда в жилах течет ненависть…
— Какая пытка… — беззвучно прошептала королева.
Цетегус прочитал эти слова в глазах Амаласунты и, нагнувшись сзади к уху королевы, прошептал:
— Соглашайся на все, государыня… Обещай все, что угодно. Завтра приезжает Помпоний. Надо выиграть время…
Глаза Амаласунты блеснули и она произнесла, на вид спокойно:
— Говорите… Я слушаю.
— Вот наши требования, — заговорил Пизо. — Во-первых, удаление вот этого римлянина… Его пост должен занять граф Витихис…
— Согласен, — ответил Цетегус раньше Амаласунты, задыхавшейся от негодования.
— Затем ты должна немедленно издать манифест, объявляющий, что только те королевские указы должны быть исполнены, которые подписаны, кроме тебя, еще Витихисом, Тейей или Гильдебрандом, в качестве членов совета при королеве. Исполнить наше третье условие ты, конечно, охотно согласишься, кузина… Мы понимаем, что тебе не особенно приятно было бы встречаться с нами при дворе. Да и нам, Балтам, не особенно удобно жить вместе с Амалунгами, как двум орлам в одном гнезде. Поэтому мы предлагаем тебе сформировать три армии, по пятьдесят тысяч человек каждая, и послать их на границы империи, где после смерти Теодорика дикие племена начинают забывать уважение к готам. Их надо проучить как следует, чтобы они знали, что у готов есть еще мечи и воины… Каждая из трех армий отправится на одну из границ империи, под начальством одного из нас.
Цетегус презрительно улыбнулся.
«Не дурно… Таким образом военная сила и гражданское управление будут в их руках», — подумал он, но громко вымолвил только:
— Соглашайся, государыня.
Но взгляд его говорил: «Завтра ты позабудешь эту оскорбительную комедию».
— Что же остается мне, если я исполню все ваши требования? — выговорила Амаласунта глухим голосом, глядя на ненавистных Балтов сверкающими глазами.
— Остается золотой обруч на твоей прекрасной голове, кузина, — ответил герцог Иббо, пожимая плечами.
Старший брат остановил его взглядом.
— Твое согласие, кузина, спасает царство готов от разложения, и это сознание должно удовлетворить тебя. Кроме того мы первые признаем тебя нашей государыней, как только ты скрепишь своей подписью данные тобой обещания… Подай сюда пергамент, Витихис… Мы приготовили его заранее. Поставь свое имя вот здесь, кузина, и все будет кончено и мы избавим тебя от нашего присутствия.
