Делай, что должно - Маргарита Нерода
— Ты говорил, в дивизиях не хватает…
— Им один пулемет — как мертвому припарки. А этот — мне подарили. Лично мне. Так что, ни пулемета, ни сфигмоманометра я никому не отдам.
— А у тебя и “ривароччи” есть?
— А то. На груди вынес. Последний “ривароччи” Крымского фронта.
— В музей бы его!
— Вот кончится война — сдадим. Даже если разбитый будет, но совсем не утратим — сдам в музей. Справку в штабе фронта вытребую, что именно этот вывезен из Крыма при отступлении, и лично в музей Победы сдам! С фотокарточкой нашей, для наглядности. Только ты уж приведи себя тогда в нужный вид. Извини, Алеша, без усов и бороды тебе уже не солидно. В госпитале так санобработали?
— Ну да, у них там не забалуешь. А ты усы где оставил?
— Да пополнение к нам со вшами пришло. Своими руками сбривал. Теперь надо отращивать, а то как же это, в Берлин да без усов?
— Далеко Берлин. Успеешь.
— Успею. Но ты тоже догоняй, а то что это такое — обкорнали как новобранца! Помнишь, в Финскую, как посыльный по расположению метался: где у вас врач, да не вы, мне того надо, что на товарища Дзержинского похож! Сейчас давай на отдых, с утра с личным составом познакомишься, а вечером стрельбы устроим. Будем через день, стрельбы да “вечернюю школу”. И комиссара бы нужно найти толкового. Ты же про приказ Макарова рассказывал, про попадания, даже предположительные?
— Я.
— Ну вот. Очень нам эти попадания нужны. Хотя бы предположительные…
* * *
День начался тихо. Фронт стоял в обороне и Денисенко, как и обещал, устроил стрельбы, благо места для этого в степи — хоть отбавляй. В отличие от Перекопа, здесь стрелковой подготовкой занимался охотно и старший, и младший состав. Весть о банде в собственном тылу была веским основанием учиться стрелять.
Практической частью обучения занимался старшина из эвакуационно-транспортного взвода, молодой и очень подвижный, несмотря на почти негнущееся колено. В медсанбат его назначили недавно, признав не полную годность к строевой. Старшина досадовал из-за своей хромоты, определенно пожизненной, и был только рад хоть так приблизиться к настоящей боевой работе. Правда, с женской частью личного состава он как-то уж черезчур усердствовал, и не прошло и часу, как сестры и санитарки такому положению дел возмутились.
— Товарищ военврач первого ранга, — самая старшая из девичьей нестройной команды, сержант, рапортовала Денисенко четко как на смотру, — мы со старшиной Пепеляевым больше заниматься не можем!
— Это почему, позвольте узнать? Чем вам старшина не угодил?
— Тем что он… — она моментально покраснела так, что веснушки пропали и не сразу нашла подходящий ответ, — Ведет себя не по уставу! Говорит, что винтовку не так держим, а сам…
Старшина на такой демарш даже обиделся. Он, дескать, не думал даже никого хватать, а как объяснить, когда стрелок приклад не в то место упирает. “Всю красоту отобьет себе, дуреха! — оправдывался он, отчаянно жестикулируя для большей наглядности, — Я ей показываю, как надо, а она в крик: “Ой, уберите руки, товарищ старшина! А я что? Как еще растолкуешь-то?”
Но Денисенко уже все понял:
— Так! Старшина Пепеляев обучение женской части личного состава не ведет. С медсестрами занятия по стрельбам поручаются старшему сержанту Мурадовой.
Старший сержант, худощавая, невысокого роста, со жгуче-черными глубоко посаженными глазами, коротко ответила: “Есть!”, а старшина просто застыл с разинутым ртом, осекшись после: “Баба…”. Приказ командования наносил немыслимый урон его самолюбию, но вслух же о том не скажешь!
— Для сдавших зачет отдельные стрельбы на триста метров по мишени номер девять, — командир оставался невозмутим. — У вас, товарищ старшина, сорок один, это очень хороший результат, свой значок ворошиловского стрелка вы подтвердили. Но у Мурадовой — сорок семь.
Старшина выглядел настолько удивленным, что попросил у Денисенко мишени. Долго изучал свою и мурадовскую, даже на просвет зачем-то поглядел.
— Кто же вас так стрелять-то выучил, товарищ старший сержант? — спросил он хмуро, полностью признав свое поражение.
— Отец учил. А потом муж. В горах.
Маленькая женщина в защитной косынке с приколотой к ней звездочкой с пилотки будто и не заметила его замешательства. Начальству откозыряла как положено, разрешите, мол, идти, и увела девушек учиться дальше.
Со старшим сержантом занятия пошли бодрее. Девчата перестали ойкать всякий раз, стреляли старательно и если не метко пока, то по крайней мере кучно. Смеялись над какой-то подружкой, дескать долго целишься, у тебя паук паутину совьет на винтовке.
— Если совьет, значит в хорошем месте стоим, — отвечала Мурадова серьезно, но смотрела с улыбкой, как старшие на малышню. — Давным давно шел великий герой по горам, решил отдохнуть. Проснулся, а на мече его ласточка гнездо свила, а паук паутинку сплел. Тогда решил, что место это благое, можно селиться. И целый замок построил, до сих пор стоит. Только нам нынче нельзя надолго винтовку опускать. Держи ровнее, вот так.
Самым отличившимся стрелкам объявили благодарность перед строем. Выпустили даже боевой листок: "Отличники стрелковой подготовки", и висел он у командного пункта рядом со свежей наглядной агитацией. К слову сказать, она привлекала внимание куда больше: с листа фанеры скалил зубы недружелюбного вида грызун в туповерхой фрицевской пилотке, нарисованный защитной зеленой краской, видимо, это страховидло должно было изображать суслика. За спиной зловредного суслика пряталась не менее жуткого вида блоха с косой гитлеровской челкой, торчащей из-под каски. Надпись красной краской гласила: "Товарищ! Суслик такой же враг как и фашист. Грызуны и блохи переносят смертельно опасные болезни, чуму и туляремию".
Но со снабжением дела шли куда хуже, чем с наглядной агитацией. Закрепившейся в продуваемой насквозь калмыцкой степи армии не хватало почти всего: снарядов, горючего, дров, обмундирования, питьевой воды — местные озера сплошь соленые. И разумеется, рабочих рук, особенно опытных, но их на войне никогда не бывает вдосталь.
Когда Пирогов писал "действовать административно, а потом хирургически", он явно очень сожалел об отсутствии пистолета на случай споров со службой снабжения — во всяком случае, известие о будто бы застреленном сестрами аптекаре его определенно порадовало. Денисенко вернулся из штаба фронта злой как сто чертей, но на следующие пару недель хотя бы с перевязочным материалом все разрешилось.
Под вечер в расположение в облаке пыли
