Кир-завоеватель - Владимир Максимович Ераносян
Камбис погряз в своих снах и видениях. Жрецы трактовали их как божественные откровения. Но он видел в них брата, и только его. Он отгонял от себя навязчивое видение, но оно не рассеивалось по желанию, напротив, обретало реальные очертания и силуэт Бардии. Брат являлся с грустной улыбкой и задавал один и тот же вопрос:
– За что ты меня убил?..
Глава 33. Край, за которым вечность
Массагеты и саки шли всей ордой. Всадникам не было счета. В красные одеяния воинов облачились и женщины. Черная мгла опустилась и клубами перекатывалась по степи, сметая на своем пути седые заросли цветущего ковыля, давя сусликов и тушканчиков, не успевших спрятаться в норки.
Томирис – мать скифов скакала в надвигающейся с горизонта гуще с луком и двумя колчанами, полными стрел.
Персам еще повезло, что дозорные на башнях обратили внимание на конский топот, сотрясший землю, иначе бы быстроногие скифские кони столкнули бы неприятеля в Аракс и изрубили войско за считаные часы.
Заметив приближение бесчисленной конницы, часовые сообщили о нападении начальнику стражи царя. Вскоре Кир вышел из царского шатра и приступил к руководству войском, лично выстраивая «бессмертных» копейщиков в шеренгу. Бесполезные колесницы по его указанию превратили в укрытия от стрел, которые летели тучами с противным свистом, застигая врасплох нерасторопных.
– Мой царь, надо переправляться через реку! Копейщики прикроют! – посоветовал страж.
– Занять оборону и сражаться! – приказал царь. – Все остаются здесь. Укреплять противоположный берег уже поздно. Здесь мелко. Они настигнут нас очень быстро, если мы побежим. Попробуем продержаться. Отправьте за Аракс только гонцов в ближние сатрапии. Пусть просят немедленной подмоги в Гиркании и Парфии.
– Слушаюсь, мой царь!
– Ну вот и все! – оценил обстановку Кир. – Умрем здесь, как подобает воинам. С честью! Не побежим от орды! Они ожесточены, ведь Томирис потеряла сына и винит нас в его смерти! Для нее это ристалище – праведная месть, но Ахура-Мазда знает, что мы не хотели зла ее народу и смерти ее сына…
Слова царя растворились в гуле и свисте, в истошных воплях, стуке копыт и лязге мечей. В дыму и суете сражения никому нет дела до царской крови. В месиве нет времени отличать вельможу в шлеме от простолюдина с пращой. Да и не к чему это. Если не поразишь врага – то падешь от его удара!
Смерть для всех – смерть. И нет возможности узнать ее срок раньше времени. Но почувствовать ее дыхание способен не каждый. Тот, кто видел в этот день приближение орды, обрел этот дар – смерть приобрела силуэт и походила на скифа в остроконечной шапке.
Обороняющиеся персы склонны были преувеличить численность массагетов в силу внезапности нападения. Однако количество войск противоборствующих сторон на самом деле было приблизительно равным. Перспективы победить не было ни у кого. Как, собственно, и потерпеть фиаско. Хаотичный бой не предполагает стратегии.
В этом смысле уместно философское изречение, произнесенное тысячелетия спустя великим испанцем Хосе Ортегой-и-Гассетом: «Единственно ложной перспективой является та, которая полагает себя единственной»…
Кир предпочел сражаться, а не отступать. Стратегически это было правильным решением. Но многое после его принятия зависело от боевого духа армий…
Доблесть, встречаясь с трусостью, смотрит на нее свысока лишь после боя. Во время же поединка страх присущ всем, и только ищущие смерти безрассудны и не полагаются на удачу. Тем, кто уже все потерял, остается уповать на рок и щит соратника.
Томирис не раз могла погибнуть от брошенного копья мидян, но скифы окружали свою царицу, каждый раз принимая удар на себя и принимая смерть как подарок, с улыбкой и чувством исполненного долга. Многие массагеты пали, жертвуя собой ради матери скифов. Почетная смерть на глазах соплеменников – что может быть краше завершения пути воина?
Кир же сражался наравне со всеми персами. Вассальные отряды откатились к Араксу, забыв о царе великой державы. Наемники из сатрапий попятились назад. При этом, оставив эпицентр опасности, они тонули в реке, пытаясь доплыть до иллюзии своего спасения.
Там, на том берегу их тоже ждала смерть, ибо саки-хаумаварга обитали с той стороны, и к ним на подмогу вплавь на надутых мехах уже прибыли массагеты. Так что спасительные, по мнению персов, холмы таковыми не оказались. Их встретили роем стрел.
Масса шла на массу, смешиваясь в беспорядочном натиске. Здесь не было центра и флангов, шеренги рассыпались, а горы трупов превратились в укрытия.
Кони вздыбливались, пронзенные персидскими копьями, скифы падали и на них налетали мидяне. Войлочные шапки и остроконечные колпаки рубили друг друга, заливая кровью степь и долину.
Аракс покраснел, багровые кляксы опускались на дно, растревожив обитателей ила. В камышах не укрылась одинокая лисица, да и зеленая жаба угодила под серпоносную колесницу бегущих вассалов оставшегося в окружении верных маспиев, но уже обреченного Кира.
Кир стоял на горе из убитых воинов, отражая атаки саков. В плече торчала стрела, но он отбивался. Он был без короны, без свиты, без надежды на спасение. Он обессилел и упал на колени. Все было кончено. Если бы его узнали, то придумали бы изощренную казнь, а так – в него просто бросили дротик. И вроде бы попали.
Бой закончился. Ветер свистел и разноцветные ленты массагетских копий колыхались на нем, словно змеи, извивающиеся в отблеске заката. Ленты походили на чешую. Они будто переливались, преломляя последние лучи.
Как только солнце село, наступила кромешная тьма. Это вышло мгновенно. Как в ней было найти персидского шаха? Тяжелораненых добивали, живых пленников сортировали, как трофеи. Саки искали дорогое оружие, подбирали щиты и шлемы, снимали сбрую с убитых лошадей.
Томирис сказала, что не покинет ристалища и не отправится в кочевье, пока ей не принесут голову Кира.
Массагеты рыскали по долине в поисках царя, перебирали трупы, но не могли найти того, кто еще вчера был одет в дорогие одежды и носил золотой шлем и браслеты на запястьях. Грязь скрывала различия не меньше ночи.
Но тут вдруг произошло странное событие. Возле горы трупов скулила дикая собака. Откуда она взялась там, где уже кружили вороны, оставалось загадкой. Она отгоняла птиц лаем, выла, как волк, копалась в трупах, словно кого-то искала.
Скифы удивились, когда увидели необъяснимое, и обратили внимание, что собака пробирается к вполне конкретному человеку. Когда она достигла своей цели, то завизжала и
