Легионер. Книга третья - Вячеслав Александрович Каликинский
— Благодарю, ваше превосходительство…
— Значит, скромничаете, Ландсберг? Уверяю вас, это не тот случай, когда скромность уместна! Ну, я еще могу понять, когда ссыльнокаторжный не торопится с прошением, если у него нет ни гроша за душой на домашнее обзаведение. — Таскин вышел из-за стола, сделал несколько быстрых шагов по кабинету и столь же стремительно вернулся за стол. — Ведь выделяемая казной сумма на домообзаведение, чего уж тут, невелика и несоразмерна предстоящим тратам выходящего на свободу ссыльного поселенца. Но вы-то, батенька, жалование тут получаете! Пусть не великое, вашим знаниям и умением мало соответствующее — но ведь вы и живете скромно! Я, признаться, и справки о вас наводил — в карты не играете, водку не пьете… И женитесь, к тому же! Черт возьми, Ландсберг, до конца нынешнего же дня ожидаю от вас прошения о перечислении в ссыльнопоселенцы! Полагаю, что легко смогу присоединить к вашему прошению и свое ходатайство — не думаю, чтобы его высокопревосходительство губернатор отказал нам с вами, гм! Место в моей канцелярии, разумеется, остается за вами, коли вы этого пожелаете. Более того — я буду просить вас не покидать этого места! И готов ходатайствовать о прибавке вам жалования. — тем более, что в качестве поселенца вам уже не будет нужды числиться по нашему ведомству простым надзирателем. Ну, что скажете, Ландсберг?
— Что вы слишком добры, ваше превосходительство. И коль вы уверены, что я не получу унизительного отказа в своем прошении… Благодарю, ваше превосходительство!
— Ну вот и славно, Ландсберг! Вот и славно! Место вы оставляете за собой, надеюсь?
— Почту за честь, ваше превосходительство! — Ландсберг, поняв, что разговор закончен, легко поднялся на ноги и поклонился.
— Ну а на свадьбу-то позовете? — прищурился Таскин.
— Непременно, ваше превосходительство! Первыми гостями с супругой будете!
— Так я жду, Ландсберг, вашего прошения до конца дня! — напомнил Таскин. — Жду и надеюсь, что очень скоро вы сможете выбросить этот ужасный халат с тузом на спине, а я стану обращаться к вам иначе: «господин Ландсберг»…
Как и предсказывал Таскин, прошение о перечислении осужденного в ссыльнопоселенцы высоким начальством было легко подписано. Не возникло никаких проволочек и в дальнейших «странствиях» необходимых бумаг относительно перечисления в бюрократически-отлаженном механизме островной тюремной администрации.
Выйдя на вольное поселение, кое-какие свои привычки, сложившиеся за пять лет каторги, бывший офицер с некоторыми колебаниями, но изменил. Заказал себе у портного скромное платье наподобие полувоенного мундира и темное, статского покроя пальто с барашковым воротником. Вновь, как некогда на военной службе, отрастил усы. Исхлопотал он и разрешение на возведение дома, выбрав место недалеко от речки, на самой окраине поста, выправил заказ у казны на заготовку потребного леса и досок, а потихоньку от начальства пообещав артельщикам-лесорубам по дополнительной полтине за каждое доброе бревно. Лес на Сахалине заготавливали только в зимнее время, и само строительство, таким образом, автоматически отодвигалось на следующую весну. Зато материал для строительства, в видах приближающейся зимы, можно было заготовлять.
С квартиры Фролова пришлось съезжать из-за тесноты и неудобства для будущей семейной жизни. Новое жилье удалось найти без особых хлопот, причем с новой квартирной хозяйкой Ландсберг уговорился и насчет столования.
На службе Ландсберг держал себя так же, как и раньше — скромно и незаметно. От дополнительного приработка — оплачиваемой переписки бумаг и сочинения всяческих прошений — он отказался в пользу товарищей-писарей, изрядно их этим порадовав. Двух из писарей, наиболее сообразительных и порядочных, позвал к себе на открывшиеся вакансии помощников по архитектурной и строительной частям.
На Сахалине выпал первый снег наступающей зимы, завыли первые метели — поначалу слабые, вполсилы. В это время и до прихода весны жизнь в посту словно замирала. Закончился здесь и строительный сезон: то, что запланировано, было построено, а незавершенные здания были заколочены до тепла. Как и прежде в это время года, Ландсберг обнаружил, что у него появились свободные от службы и чтения часы, которое решительно нечем было занять.
Второе «открытие» он сделал в лавках и магазинчиках Александровского поста, куда часто стал заглядывать в поисках всяких хозяйственных мелочей для будущего дома. Местная торговля, как оказалось, имела удивительно убогий ассортимент предлагаемых сахалинцам товаров. Размышляя над этим и другим обстоятельствами, Ландсберг однажды поймал себя на мысли: а что, если и ему заняться торговлей? И показать всем местным горе-торгашам, как надо грамотно вести дело?
Сначала Ландсберг лишь улыбнулся от нелепицы, вдруг пришедшей в голову — ему, дворянину и офицеру, заняться коммерцией! Потом улыбаться перестал, припомнив, что к прошлой жизни возврат просто невозможен. Балы в дворянских собраниях, шумные вечеринки с товарищами-офицерами, театральные ложи и даже тяготы боевых походов — всё это, увы, уже не для него… Стать анахоретом, книжным червем в тридцать с небольшим лет?
Долгими же зимними вечерами, то и дело беря в руки скуки ради давно вычерченный им план будущего дома, он стал ловить себя на мысли о том, что невольно прикидывает пропорции, которые надо соблюсти при устройстве в этом своем будущем доме небольшого магазинчика.
Наконец, зима — первая свободная зима Ландсберга на каторжном острове — полностью вступила в свои права. На пустыре будущего подворья начал расти штабель бревен — правда, рос он не слишком быстро, ибо при лесозаготовках сначала исполнялись казенные подряды, а «на сторону» канцелярия тюремного управления официально могла продавать только некондиционные, забракованные десятниками лесины. Впрочем, на острове все, от мала до велика, знали, сколь зыбка и призрачна граница сговорчивости заведывающих заготовкой деловой древесины для казенных надобностей, и сколь велика убедительная сила «барашка в бумажке». Деньги у Ландсберга, благодаря его аскетическому образу жизни, водились, и при желании он легко и моментально мог бы решить свой «древесный вопрос». Однако, чувствуя стойкое неприязненное внимание к себе со стороны большинства чиновников тюремного ведомства, он совсем не желал осложнять себе жизнь, болезненно дорожа теми крохами спокойствия, которые имел.
Опять же, скуки ради, Ландсберг без труда выправил в тюремной канцелярии дозволение на покупку охотничьего оружия, и вот тут уже скупиться не стал. Дрянные дешевенькие берданки из лавочек местных коммерсантов его никоим образом не прельщали, и по случаю Ландсберг выписал себе из Владивостока несколько великолепных ружей льежской работы, а к ним маузеровский карабин. Оружие, чтобы не ждать начала навигации, было решено отправить из Владивостока в Николаевск по «зимнику». А уже оттуда, через Татарский пролив, его доставят на остров гиляки, возившие на собачьих упряжках на Сахалин почту. Таким образом, Ландсберг рассчитывал, что вторую половину
