Марк Алданов - Самоубийство
— Гарантии, конечно, нет, но там возможностей верно больше.
— Что ты об этом знаешь?
— Штатную доцентуру можно получить и там. Хуже в этом отношении, чем здесь, в Питере наверное не будет. Там и я найду, наконец, платную работу.
— Не знаю, почему ты ее найдешь именно там. У тебя нет никакой квалификации, — угрюмо ответил Рейхель. Он и не хотел, чтобы Люда вносила свои деньги в хозяйство; сказал это больше потому, что теперь им обоим было трудно разговаривать без колкостей. Тотчас раздражилась и она.
— Пока и тебе не слишком помогла твоя «квалификация»… Хочешь, я сама поговорю с Митей? Татьяна Михайловна будет очень рада нашему отъезду, а он особенно спорить не будет. Предупреждаю, он потребует, чтобы ты взял много денег. Я возьму.
— Ни в каком случае!
— Тогда говори сам. Всем известно, что ты джентльмэн и что он джентльмэн, ты преимущественно снаружи, а он и внутри. Вообще, вся ваша порода состоит из джентльмэнов. Нина тоже воплощение благородства, хотя страстно хочет выйти замуж за Тонышева, он ведь богат и делает блестящую карьеру.
— Я, конечно, не такой замечательный психолог, как ты, и не берусь делать характеристику твоей сложной натуры. По моему, твоя трагедия в том, что ты считаешь себя чрезвычайно умной, тогда как на самом деле ты дура, — сказал Рейхель, совершенно разозлившись из-за «ты преимущественно снаружи». Он сам тотчас почувствовал, что для «колкости» это уж несколько сильно. Таково впрочем было в последнее время его искреннее убеждение.
Они поссорились. С Ласточкиным Аркадий Васильевич поговорил на следующий же день.
— …Что-ж делать, я должен искать платной работы. Не могу без конца быть тебе в тягость, — сказал он.
— Ну, что-ж, попробуй, — сказал Дмитрий Анатольевич. — Мне так жаль, что…
— Надеюсь, я там найду работу, — перебил его Рейхель. Он имел привычку недослушивать собеседников и даже не подозревал, что это может их раздражать.
В поезде он с Людой почти не разговаривал. Как только они в Петербурге устроились в «Пале Рояле», Рейхель отдал ей половину денег, полученных от двоюродного брата.
— Митя заставил меня принять тысячу рублей, — сердито сказал он.
— Но зачем ты мне даешь половину?
— Так вернее. Если я потеряю, останутся твои. Если потеряешь ты, останутся мои.
— Да ни ты, ни я никогда денег не теряли. Впрочем, как хочешь. Я спрячу четыреста в свой чемодан.
— И я спрячу четыреста в чемодан.
— Только твой не запирается на замок, — сказала Люда с некоторым недоумением: «Тогда какое же „если потеряешь“?»
Оба целый день бегали по Петербургу. Рейхель посещал профессоров. Оказалось то же, что в Москве: предлагали место в лаборатории и обещали должность штатного приват-доцента. Всё же обещания были несколько определеннее, и одна из лабораторий оказалась хорошей. Он встречался с Людой лишь за обедом, да и то не всегда. На беду у него разболелись зубы. Надо было ходить ежедневно к дантисту, ждать долго очереди в приемной, проделывать мучительное лечение. Настроение у Аркадия Васильевича становилось всё хуже. Люде было его жалко. «Всё равно скоро конец», — думала она. Рейхель думал то же самое. Полусознательно он именно для этого отдал ей половину денег.
Она повеселела, оказавшись в родном городе. Тотчас побывала в партийном комитете, но адреса Ленина не узнала. Ей отвечали, что не знают сами: Ильич скрывается и постоянно меняет комнату, живет отдельно от жены и даже отдельно от нее приехал из-за границы.
— Да, я понимаю, что шпики теперь ищут усиленно, — сказала Люда многозначительно: давала понять, что ей известно о предстоящем восстании. — Да ведь у нас теперь есть своя газета. В какие часы Ильич бывает в редакции?
— В самые неопределенные. Туда тоже могут нагрянуть. Он уже замечал, что за ним ходит гороховое пальто.
— Пойду в газету. Я с Лондона Ильича не видела, — сказала Люда обиженно.
— Правда, ведь вы тогда были с ним на Съезде, — сказал один из членов комитета, Дмитрий, грубовато-веселый и добродушный человек. — Значит, своими глазами видели, как от мартовцев остались рожки да ножки? Ильич и теперь их по головке не гладит. Вот что, завтра в газете состоится редакционное собрание. Назначено на пять часов, значит начнется в шесть. Приходите пораньше, может его и поймаете. Приглашены все литераторы, с декадентами включительно. Ох, народ!
— Неужто Ильич пригласил и декадентов?
— С проклятьями, но пригласил. Как же теперь без них? Надо же, чтобы газету читали. Да и пенензы достала жена Горького, а она сама чуть ли не декадентка… Вы там Морозова не видели?
— Видела-с. Говорила-с, — сказала она. Член Комитета засмеялся.
— Побольше бы таких, как он, болванов-буржуев. Так вот, повидайте Ильича и захаживайте к нам. Люди очень нужны, работаем с раннего утра до поздней ночи.
— Вся вложусь в дело! — обрадовавшись, сказала Люда.
II
Она отправилась в редакцию в указанное ей время. Подходя к дому, с восторгом увидела, что через улицу, оглядываясь по сторонам, бежит Ленин, в пальто с поднятым каракулевым воротником. Они столкнулись у входа. Он еще раз оглянулся и, поспешно войдя в дверь, поздоровался с Людой приветливо, но так, точно видел ее накануне. На этот раз в ее отчестве не ошибся.
— Ильич, сколько лет, сколько зим!.. Я так рада! Мне нужно о многом с вами поговорить. Где и когда можно?
Он, поднимаясь по лестнице, только показал рукой на шею.
— Почтеннейшая, сейчас не могу. Разве после заседания, если у вас что-либо важное?
«Почтеннейшая», — подумала Люда.
— Не знаю, как для вас, Ильич, а для меня очень важное. Разумеется, в партийном отношении. Ведь заседание очень затянется? Где же мне вас ждать?
— А вы пройдите в редакционную, послушаете.
— Вы меня в сотрудницы не звали.
Он взглянул на нее изумленно. «Хороша ты была бы сотрудница!.. Впрочем, и другие не лучше», — подумал он.
— Где же мне было вас искать? Милости просим. Это тут, прямо. Если вас спросят, скажите, что я вас пригласил, — ответил он и, улыбнувшись, исчез за боковой дверью.
Заседание еще не началось. Люда только заглянула в комнату. Там стояло много стульев, ни один не был занят. «Нет, что же сидеть одной?» — Но и в передней стоять одной было неловко. «Вернусь минут через десять, когда соберется народ». Она вышла и увидела, что по лестнице, шагая через две ступеньки, поднимается Джамбул. Обрадовалась ему еще больше, чем Ильичу. Он тоже улыбнулся очень радостно, совсем не так, как Ленин.
— Люда, какими судьбами!
— Вы-то, Джамбул, какими судьбами? Вот и думать не думала, что вы в Петербурге!
— И я не думал, — сказал он, отворяя перед ней дверь. В передней расстегнул шубу и оглянулся. Вешалки не было. Не было и зеркала. «Еще элегантней, чем был прежде!» — подумала Люда. — Как это, дорогая моя, вы здесь очутились?
— Пришла на редакционное совещание. Я ведь сотрудница. Вы тоже?
— Как же, как же. Буду писать баллады и рождественские рассказы. Надеюсь, вы никуда сейчас не убегаете?
— Не убегаю. Я просто в восторге, что встретилась с вами! Всегда мы встречаемся в разных партийных учреждениях. Так было и в Брюсселе. Сколько воды с тех пор утекло!
— Да, немало. Где вы живете?
— В «Пале-Рояле». Я только пять дней тому назад приехала из Москвы.
— С мужем?
— С Рейхелем, но я вам давно говорила, что он не мой муж. А где и с какими гуриями живете вы?
— Так легкомысленно нельзя говорить у социал-демократов. Это «трефное».
— Да я ничего легкомысленного не хотела сказать, это у вас такое воображение. Давайте, сядем здесь в углу. Или вы хотите уже идти на заседание?
— Отнюдь не хочу. Верно, там уже собрались вице-Бебели, надо будет вести умные разговоры, а я не умею. Где вы сегодня ужинаете? Хотите, поужинаем вместе?
— С великой радостью. Но Ильич обещал поговорить со мной после заседания.
— Неужели вы верите его обещаниям? Мне он тоже обещал и давным давно забыл.
— Зачем же вы пришли?
— Послушать умных людей.
— Всё-таки вы не настоящий большевик.
— Разумеется, не настоящий! Подделка самой грубой работы.
— Кто же вы?
— Я склоняюсь к мистическим анархистам. Они ваши «друзья слева», как кадеты называют вас.
— Вы не изменились, вечные шутки!
Отрываясь от болтовни, Джамбул негромко называл ей проходивших людей. Некоторых она сама узнавала по фотографиям из «Нивы». Это были очень известные писатели.
— Видите, какие вдохновенные лица, — говорил он вполголоса. — У них мировая скорбь!
— «Братья-писатели, в вашей судьбе — Что-то лежит роковое»…
— Ничего, они и с «роковым» все доживут до восьмидесяти лет и умрут от простаты или от болезни печени. Сколько Савва Морозов платит за «роковое» построчно?
— Какой гадкий вздор! И очень хорошо, что доживут!
