Марк Алданов - Десятая симфония

ДЕСЯТАЯ СИМФОНИЯ

В одной из дальних комнат Лувра, за отделом мебели, висят картины Изабе. Небольшая продолговатая комната со стенами, выкрашенными желто-коричневой краской, серенькая с золотым ободком дверь не в пять раз (как двери в парадных залах), а только раза в два выше человеческого роста. Единственное окно завешено. В комнате почти всегда полутемно; нелегко разглядеть как следует эти небольшие картины в старых золоченых, черных, коричневых рамках. На маленьком старинном столе, под стеклом, на выцветшем зеленом бархате - миниатюры. Все это собрано и завещано Лувру дочерью Изабе; она покончила с собой лет пятьдесят тому назад.

Эти чудесные миниатюры, по-моему, еще не оценены по достоинству. Ничто, кажется, не связывает их между собой, а в них целая эпоха: истинный клад для историка и романиста. Они дают нам то, чего не дали огромные полотна Гро или Давида.

Изабе в юности знал людей, которые помнили Людовика XIV. Автор этих страниц раз в жизни видел императрицу Евгению, лично знавшую Изабе. Волнующая связь времен в своей слитности непостижима, - это, быть может, довод в пользу отрывочного, миниатюрного искусства.

«Десятая симфония», конечно, никак не исторический роман и не роман вообще. По замыслу автора, она близка к тому, что в восемнадцатом веке называлось философской повестью, а правильнее было бы называть повестью символической. Основной символ достаточно ясен: «И вот лестница стоит на земле, а верх ее касается неба». Боюсь, основной символ высказан слишком грубо, а неосновные - слишком незаметно. Но об этом судить читателю. Во всяком случае, по идее в небольшой книге этой все связано; неоднородность двух ее частей объясняется тем, что я не чувствовал себя способным писать об Азефе в беллетристической форме.

Е l'onor di quell'arte Ch'alluminare e chiamata in Parisi{1}

Полицейский офицер поспешно вышел из караульни. У городской заставы остановились тяжелые раззолоченные кареты. По виду поезда офицер понял, что приехали важные люди, скорее всего одна из тех делегаций, которые теперь со всех концов Европы стекались в Вену на конгресс. «Верно, французы», - подумал он. Кареты были такие, в каких ездили во Франции: с низкими козлами, с небольшими передними колесами, с погребцом внизу. Лакей в сером балахоне соскочил с козел последнего экипажа, отбросил подножку и открыл дверцы. Появился молодой человек со скучающим выражением на усталом, запыленном лице, с плохо приглаженными, видимо, только что напудренными волосами. Он огляделся по сторонам, ткнул в землю длинной модной тростью, точно пробуя, тверда ли почва под ногами, и вышел из кареты, взявшись за ручку двери. «Верно, чиновник при делегации или секретарь», - решил, ускоряя шаги, полицейский офицер. Молодой человек зевнул, сбил тростью прилипший к подножке сухой комок грязи и, достав из кармана бумагу, несколько раздраженно уставился глазами на подходившего офицера.

- La delegation franзaise{2}, - строго сказал секретарь. Полицейский офицер знал по-французски. Он отдал честь и, взяв протянутую ему подорожную, предложил секретарю не дожидаться записи.

- Через час бумаги вам будут доставлены на дом, - сказал он. - Ведь вы изволите жить во дворце князя Кауниц?

Секретарь, не отвечая, щурясь от яркого солнечного света, вглядывался в подъезжавший новый экипаж. Господин средних лет, с умным, очень приятным, оживленным лицом, перегнувшись через открытое окно кареты, еще издали что-то кричал, весело кивая головой.

- Ах, это вы, месье Изабе? - снисходительно-любезно сказал секретарь. - Как спали?

- Великолепно. Еще бы, после вчерашнего ужина!.. А вы?

- Не сомкнул глаз, - ответил молодой человек мрачно. - Да, мы будем жить в отеле «Кауниц», - сказал он офицеру. - Не все, конечно, но бумаги, пожалуйста, отправьте туда для всех...

- Очень трудно теперь достать у нас помещение, - сказал с улыбкой офицер, которому приказано было проявлять особенное внимание к приезжающим делегатам. - Город совершенно переполнен... Ведь князь уже изволил прибыть, - добавил офицер, показывая, что ему известно, какой знаменитый человек стоит во главе французской делегации.

- Да, большая часть делегации во главе с князем Талейраном приехала раньше... Мы последние, - благосклонно ответил молодой человек. - Так через час вы мне доставите подорожную? - спросил он, протягивая руку офицеру.

- Вы можете быть совершенно спокойны. Имею честь кланяться...

- До свидания, месье Изабе, - садясь в карету, сказал секретарь. - Ведь вы теперь к себе? Значит, за обедом увидимся... Князь всегда обедает в пять часов.

- Отлично! Я тоже, - весело ответил месье Изабе.

Лакей махнул рукой кучеру первой кареты. Офицер отдал честь. Месье Изабе поправил подушки на сиденье, подвинул подставку для ног и устроился поудобнее у окна. Несмотря на ранний час, предместье Вены было оживленно. Лавки открывались, из домов выходили люди и с любопытством смотрели на медленно катившиеся кареты. «Русские...» «Нет, англичане», -говорили в толпе. Месье Изабе приветливо улыбался. Он был в Вене четыре года тому назад и сохранил о ней самые приятные воспоминания. Теперь, в свежее солнечное утро, она понравилась ему еще больше. «Прекрасный, прекрасный город, и народ очень хороший... Совсем не надо было императору с ними воевать... Бедный император!.. Впрочем, что ж? Он жил для славы, а славы у него и теперь достаточно, - думал месье Изабе, ласково улыбаясь проходившей девушке в коротеньком белом платьице, в розовых башмачках, в золотом кружевном чепчике. - Это, кажется, их национальный убор... Очень мило... И нет ничего лучше на свете, чем этот милый, прелестный румянец на ее щечках... Как жаль, что вместо нее придется писать разных злых, хитрых, тщеславных старичков, у которых единственная радость на земле - отравлять жизнь друг другу. Что такое он говорит?.. Куда ехать?..»

Кучер, обернувшись с козел, о чем-то его спрашивал. Месье Изабе был убежден, что немного - не очень хорошо, правда, - владеет немецким языком. Он еще до заставы объяснил кучеру, куда надо ехать: в предместье Леопольстат, за каналом Доно: месье Изабе знал, что на этом забавном языке Данюб называется Доно{3}. «Бестолковый человек», - подумал месье Изабе и хотел было рассердиться, но красное морщинистое лицо старика кучера было приятно и благодушно, он, видимо, старался угодить иностранному гостю, и, главное, солнечное утро было так хорошо, что месье Изабе рассердиться не удалось. После новых объяснений кучер, наконец, понял.

У канала месье Изабе приказал своему лакею слезть с козел и занять место на запятках кареты: так приличнее было явиться в новый дом. Квартира для месье Изабе уже была приготовлена друзьями, но еще не снята твердо: он предварительно сам должен был взглянуть, подходят ж комнаты и хорошо ли падает свет. В этом положиться на других людей было невозможно.

Кучер, откинувшись назад, затягивал вожжи. Карета спускалась к мосту. «Razumovski Brüche»{4}, - сказал кучер. Месье Изабе разобрал имя и вспомнил, что русский граф, владелец самого великолепного дворца в Вене, выстроил на свой счет мост, - так ему удобнее было возвращаться домой с Пратера. «Любезный старик и очень умный, - подумал месье Изабе, в прошлый свой приезд побывавший у графа Разумовского. - А дворец какой, какие произведения искусства!.. И, удивительнее всего, он очень недурно знает толк в картинах. Как это его называли здесь, в Вене?.. Ах, да...»

- Erzherzog Andreas?{5} - с улыбкой спросил он кучера, показывая рукой на мост. Кучер радостно засмеялся, кивая утвердительно головой: своим поступком граф Андрей Разумовский надолго поразил воображение венцев.

У ворот, где остановился экипаж, произошло радостное смятение. Девочка, сидевшая у ворот, побежала наверх, и, еще прежде, чем месье Изабе успел взойти на крыльцо, к нему вышла хозяйка дома, величественного вида пожилая дама в желтом шелковом, расшитом цветами платье. Она еще на лестнице стала приветливо улыбаться, а на крыльце сказала знаменитому гостю французское приветствие, видимо, старательно подготовленное и выученное наизусть. Месье Изабе так расчувствовался, что поцеловал хозяйке руку, с серьезным риском навсегда потерять ее уважение.

Они пошли наверх по широкой лестнице, не крутой и выстланной вполне приличным мягким ковром. Вопрос о входе имел немалое значение для месье Изабе: к нему в мастерскую должны были приезжать очень высокопоставленные люди. Вполне прилична была и передняя. За ней оказалась громадная, залитая светом комната. Месье Изабе чуть не ахнул от радости: о таком освещении он мечтал всю жизнь. Он тут же, не заглядывая в другие комнаты, объявил хозяйке, что берет квартиру, и даже не торговался, хотя цена была жестокая. Хозяйка, фрау Пульвермахер, все-таки добавила, что в другом месте с него взяли бы больше: в гостинице «Zum Römischen Kaiser»{6} самая дешевая комната стоит двадцать гульденов в сутки, и то ни одной свободной уже нет.