Уранотипия - Владимир Сергеевич Березин
Лицо приблизилось, тряпичная рука захлестнула горло, и Джон Макинтош захрипел. Он почувствовал, как поднимается в воздух и всё это – загадочный ящик, французский офицер, русский паломник, надежда на пенсию в маленьком замке, похожем на хижину, – пропадает. Только несутся серые кони, и топот их копыт становится всё громче.
XVIII
(дрожь земли)
Они тебе скажут: «Верь, как хочешь». А сами положат тебя в свою корзину и понесут тебя туда же, куда они захотят.
Паисий Святогорец
В ночи капитан Моруа вдруг почувствовал дрожь. Сперва он подумал, что возвращается старая болезнь: в болотах он подцепил какую-то лихорадку, и раз в месяц его била по ночам дрожь и тело покрывалось бисеринками пота. Но сейчас никакой болезни он не ощутил, а вот дрожь вокруг не прекращалась – будто нерадивые слуги вдруг решили переставить мебель в соседней комнате. Но никаких слуг в соседней комнате не было.
Дрожала земля, и капитан Моруа понял, что это землетрясение. Не такое сильное, чтобы испугаться. К тому же Святому городу вряд ли уготована судьба Лиссабона. Надо просто подождать, и всё успокоится.
Один старый русский путешественник научил его считать до ста артиллерийским счётом, капитан Моруа не знал, что такое «артиллерийский счёт», но старик только подмигнул ему вместо объяснений. Этот путешественник вообще был довольно странный и прыгал тут по камням на одной ноге. Моруа время от времени думал, не он ли пустил то ядро, что оторвало русскому ногу, но на всякий случай не спрашивал его о подробностях. Этот же старик научил его в момент ужаса или глубокого испуга дышать в кувшин с широким горлом. Не сказать, что это было частой проблемой, но однажды помогло капитану, и он вспомнил русского добрым словом.
Наверняка этот паломник давно умер среди своих снегов, а вот его полезный совет пригодился. Советы же, как известно, живут дольше людей.
Моруа в своих скитаниях по этой стране видел очень странное место.
Это был мост через Иордан. Рядом были руины столь странного свойства, что Моруа спешился. Казалось, рука Господня разорвала землю в этом месте и сдвинула горы с холмами в сторону. Даже остатки мощных каменных стен были смещены на десять шагов. Видимо, Господу не понравилась эта карта, но, разорвав её, Он не стал комкать обрывки.
Оказалось, евреи звали это место «Гешер бнот Яаков».
Когда французу это перевели, он сказал:
– Дурак! У Якова была одна дочь! Переспроси!
Толмач извинился, но настаивал. Он говорил, что крестоносцы считали, что это место – то, в котором Яков переходил реку. Они устроили тут женский монастырь Святого Якова, и это внесло путаницу. Яковов и Яаковов было много, кто и где из них омочил ноги в этой воде, никто не помнил. Балдуин построил тут пограничную крепость. Саладин предложил ему сто тысяч динаров, чтобы укрепления были срыты. Балдуин отослал их обратно, и тогда Саладин прислал всадников, и они смели крестоносцев.
Крепость была разрушена, а её руины назывались Байт аль-Ахзан, что означает по-арабски «Дом печали».
– А было ли тут трясение земли? – спросил капитан Моруа своего провожатого.
Оказалось, что в этих местах оно происходит регулярно, и всякий человек под конец жизни помнит хотя бы одно. Но…
– Что «но»? – оживился Моруа.
Ему объяснили, что любое землетрясение вызывает странные видения будущего и прошлого. Оживляются предсказатели, но даже простым людям являются причудливые картины. Один немец, который был тут до него, объяснял это истерическим состоянием, происходящим от испуга. Некий англичанин на тот же вопрос отвечал, что всё дело в ядовитых и удушливых газах, сочащихся из разломов в земной коре. Ему, толмачу, нет дела до причин, но он знает, что в этот час особенно хороши предсказания о грядущих войнах и голоде.
Капитан Моруа скривился и не мешкая продолжил путь.
В этот момент русские путешественники ужинали. Горячий ветер дунул им в окна, звякнули цепи, на которых висели лампы, метнулось в стороны пламя, но всё вмиг успокоилось.
Однако в самый неожиданный момент, когда они уже собирались спать, к ним прибежал молодой армянский монах.
Вчетвером они ступили в лабиринт улиц, а монах катился перед ними спасительным клубком.
Путешествие закончилось в саду под старой оливой. Другой монах, такой же дряхлый, как сама олива, сидел на камне. Быков и Орлов остались стоять, а Львов присел рядом с монахом.
Вокруг был мрак такой, что блудный отец не узнал бы своего сына, а блудный сын – своего отца.
– Отец Сергий говорит, что вы скажете когда и где.
– Да.
Ответ был не громче движения листьев.
– Завтра. Завтра на рассвете. К северу от Города, стойте на горе – и всё увидите.
Подполковник достал из нагрудной сумки конверт, развернул вложенную для прочности бумагу и извлёк наконец небольшую акварель:
– Это Воскресенск. Отец Сергий сказал, что вам будет приятно.
– Поздно… – прошелестел старик. – Я слеп. Идите, я за вас помолюсь.
Монашек всё равно принял картонку, и гости удалились.
До гостиницы дошли молча.
В их тесной комнате подполковник начал:
– Капитан, простите меня за то, что я сразу не поставил вас в известность. Но нам предстоит совершить нечто важное или, может, не совершить. Дело наше настолько призрачно, что я не печалюсь о будущей неудаче. Капитан, вы знаете о Небесном Иерусалиме?
– В пределах Святого Писания, господин подполковник, – отвечал Орлов, несколько смущённый пафосом и переходом на официальное обращение.
– «Два сына было у Авраама: один – от рабыни Агари по закону, другой – от Сарры по обету», – процитировал он на память.
– Верно, капитан: рождённый от Агари – нынешний Иерусалим, а рождённый от Сарры – будущий. Скиния всех людей – то есть последний Город всех нас. Место спасения, устроенное не вполне понятным образом.
– Ну, это для тех, кого возьмут вверх, – не удержался капитан.
– Максим Никифорович, – махнул рукой Львов (тот при этих словах поклонился), – привёз прибор собственного изобретения, который позволит сделать мгновенную картину происходящего. Изобретение это прекрасно, в высшей степени полезно, а в нашем отечестве полезность давно определяется тем, охотятся ли англичане с французами за её секретом или нет. Так вот, охотятся. Кстати, мне, Максим Никифорович, очень не понравился тот англичанин, что поселился тут вслед за нами. Вы уж смотрите в оба глаза за вашей машиной.
А мы с вами, капитан, всего лишь охрана при аппарате – для того, чтобы он сделал, может быть, единственную моментальную картину Небесного Иерусалима. Но, капитан…
