Уранотипия - Владимир Сергеевич Березин
Всё дело в том, что лабиринт для Тесея был домом Минотавра, а Ариадна ждала его вовне. Для капитана Орлова подземный лабиринт Иерусалима был домом Ариадны, а минотавры, унылые в своей опасности, бродили вокруг. И на несколько часов о них можно было забыть.
А капитан Моруа всё находился в своём уединении. Что ему были империи и чужие цари, что ему были богатства и звон сабель, – одиночество сидело с ним за столом, и иногда оно превращалось в мальчика с оливковыми глазами.
Чтобы не смотреть на него, он думал о картографии. По мнению капитана Моруа, картография была самой главной наукой, ей служили геометрия и физика, потому что картография превращала мир в плоскость, уменьшала его и делала доступным. Он без всякого страха думал о русских. Это какой-нибудь лавочник в Париже или Риме возбуждается, увидев карту, на которой Россия нависает над Европой. Смени картографическую проекцию, и Россия будет маленькой, а если учесть, сколько её территории покрыто льдом, сколько непроходимыми джунглями, которые московиты называют тайгой, то страна выйдет совсем не такой большой, как о ней думают.
Он видел старые карты России, составленные в прошлом.
Капитан Моруа был отчасти философом, и для него эти жухлые листы были свидетельствами о душе Запада больше, чем о жизни Востока. На них Волга считалась притоком Камы, а не наоборот. С Рифейских гор струилась влага, текущая на юг, а сами горы были расположены не вертикально в плоскости листа, а горизонтально. Впрочем, всё равно Волга звалась Ра, Днепр был Борисфеном, а Дон – Танаисом. На картах было загадочное озеро Волок, из которого происходили упомянутые реки, но куда интереснее капитану казалась история с европейскими картами, где северные земли России были ясны, но чем дальше двигались путешественники на юг и восток, тем менее карты были подробны. С Архангельском торговали давно, на севере было много купцов и иностранцев, а вот дальше пробирались единицы, оттого пространство размывалось, наполнялось разными чудовищами, а то и псеглавцами. Это были карты переменного разрешения.
Так и всё у русских: сперва – что-то определённое, а потом – пустое пространство, на котором, чтобы украсить карту, человек рисует верблюда или юрту, всё кажется фантастическим. И видно, как карта доносит на своего создателя: на севере он точно был и, возможно, что-то видел, а вот южный край изображён с чужих слов и с верой в то, что никто в ближайшем будущем этого не проверит.
А будущее – что падающий лист – кто его поймает. Кто умрёт первым: сочинитель, путешественник, или всё вовсе переменится так, что никто не упрекнёт картографа в том, что он повернул реку не в том направлении. На старой карте Дженкинсона в углу сидел гордый и жестокий царь Иван Четвёртый, а сам лист был больше населён фигурами, чем достоверными реками и озёрами. На ней была могила Тамерлана, язычники, поклоняющиеся камням, и хлебопашцы. Мюнстер на полях своей карты сообщал, что столица русских названа по реке Москус, которая течёт на юг и впадает в Оку близ города Колюмны, окружность Москвы составляет четырнадцать миль, но всё остальное пространство Московии покрыто лесами, и, чтобы не рисовать лишних деревьев, изобразил шатры, моржа и тура. Людей изображать было скучно, ибо знали, что московиты могут выставить триста тысяч дворян и вдвое больше крестьян. Эти цифры были абстракцией, потому что и дворян, и крестьян перемешало Смутное время.
При этом русские всегда были скрытными, карты секретными, дороги непроходимыми, – а вместо них русские придумали направления. Старые чертежи земли, которые они делали сами, не учитывали кривизны поверхности и, скорее, были представлением, чем картой. Их буйный царь Пётр наплодил геодезистов, которые создали «Российский атлас», изданный в 1745 году, уже после его смерти.
Капитан Моруа видел множество карт: работы Хенрика Ходиуса и Фридерика де Витта, амстердамское издание Питера Шенка. Перед его глазами прошли карты Иоганна Хомана, которому Якоб Брюс повелел изменить название с «Московское царство» на «Российская империя», и Анри Шентелена, карты Леонарда Эйлера и Николя Девиля. Девиль, впрочем, впал в немилость за излишнее любопытство. Разглядывал он и карты Бюшинга и Бакмейстера, но одно стало ему очевидным: русские по-прежнему жили на земле переменных границ и картография их страны была не точнее картографии облаков, несущихся по небу.
Ничто не было определено у них, и ничто не было конечно. Отдельные области империи меняли своё подчинение, большие – распадались, мелкие собирались вместе, и этот процесс напоминал брожение в колбе.
Оттого один край карты был точен, другой – приблизителен, а после они менялись местами. Русские могли быстро вырезать кусок из чужой карты и переклеить его на свою, как когда-то случилось с Иерусалимом, который они поместили к западу от Москвы, и с тех пор там, среди снегов, тёк новый Иордан, а на горе Сион стоял их русский монастырь. Всё это было поэзией, но военные картографы, с которыми имел дело капитан Моруа, знали своё дело хорошо, и он, с помощью шпиона получив на полтора часа русские бумаги, восхитился их добросовестностью.
Возможно, когда-нибудь в будущем над землёй полетит гигантский шар и картографы в его корзине сумеют сделать мгновенный чертёж, абсолютно точный и бесстрастный. Или у них будут в руках специальные приборы, которые наверняка придумает человечество для картографической съёмки.
А пока капитан имел дело с русскими шпионами, занимающимися съёмкой, в которой на четверть была поэзия, а на три четверти – точность прицела настоящего дуэлянта.
Несчастный шотландец, с которым он интриговал против русских, был материалистом, чуждым поэзии, и думал, что карта есть плод сухого расчёта. А вот тут Моруа был на стороне русских: карта – всегда поэзия, во всём, начиная с цвета и руки гравёра и кончая подписями и рисунками.
И капитан Моруа стоял на пути русских поэтов с перьями и тушью, и дешёвое вино за дорогую цену лишь ослабляло его тревоги. Война неизбежна, как и победа над Востоком, но ему будет жаль победить русских.
Нет, в одиночку ему не справиться, нужно договориться с англичанином, но так, чтобы он не видел всей картины, будто полкарты прикрыто от него ладонью. Пусть он будет тараном, а Моруа станет держаться частью в стороне, чтобы завершить дело и убрать лишние штрихи, как чертёжник убирает лишние линии с карты.
XVII
(серые драгуны на зелёной траве)
Из всех диких зверей самое опасное – это женщина.
Св. Иоанн Хризостом
Ночью Макинтош
