Евгений Анташкевич - Освобождение
– Нет, это не здесь! – сказал он и пошёл по коридору направо в другой конец. Он шёл, толкал двери справа и слева и только заглядывал. Он толкнул последнюю дверь справа. Степан вошёл вслед за ним и отпрянул. На полу головой в камине лежал человек, Мироныч уже сидел рядом с телом на корточках. Человек лежал ничком.
– Это не Сорокин, – сказал он. – Этого я не знаю!
– Можешь его перевернуть? – с трудом сдерживая тошноту и прикрывая рот платком, попросил Степан.
– Могу, отчего же не могу! – Он перевернул труп. – Нет, так ничего не понять… надо накрыть его чем-то, чтобы не смердел, плотным, жаль нет брезента… Только окна открывать нельзя, воронья и чаек налетит, клевать…
Степан вглядывался в чёрную, обожжённую голову без волос.
– Войти невозможно…
– А ваши придут, у них чё, противогазов не будет?
– И то правда!
Мироныч вглядывался в обезображенное лицо.
– Кажись, я догадываюсь, кто это…
Он не успел договорить, как послышались торопливые шаги в коридоре, и в кабинет вбежал Ванятка.
– Там в саду кто-то есть! – просвистел он шёпотом.
– Где?
– Тама! – сказал Ванятка и махнул рукой в сторону окна.
– Кто?
– Я видел из окна, за кустами…
– Пойдем, покажешь!
Степан и Ванятка подошли к окну, и Степан отодвинул штору:
– Где?
– Вон, в дальнем углу, за кустами, отсюда не видно, а с первого этажа видно!
Степан услышал за спиной дыхание Мироныча, тот встал на цыпочки и пытался заглянуть через плечо Соловьёва.
– Я его узнал!
– Кого?
– Этого, – сказал Мироныч и показал пальцем на труп. – Мы за ним ходили, несколько лет назад, когда о нём газеты японские писали, это комбриг Юшков. Нам Номура приказал. А туда, – он показал рукой в сад, – надо бы сходить, дом пустой, а в саду… – он посмотрел на Ванятку, – можа, кто-то… Так получается?
Ванятка кивнул, они подошли к трупу, взяли ковровую дорожку и накрыли ею тело.
– Идём! – сказал Степан.
Они вышли в сад, первым шёл Мироныч, Степан шёл за ним и удивлялся, как хорошо Мироныч ориентируется в этом заведении: «Наверное, бывал тут, и не раз!» Он с удивлением смотрел на тщедушную старческую фигуру Мироныча и думал: «Видать, это сухое деревце выросло-то в сучок! А ещё о бабке своей печётся!»
В саду росли вишни и яблони, в середине был овальный, вытянутый узкий прудик, через который был перекинут красивый, как игрушечный, бамбуковый мостик. Вдоль ограды по периметру росли кусты шиповника.
– Где ты чё увидел? – шёпотом спросил Степан Ванятку.
– Бона, нагнитесь пониже, с-под кустов уже видать ноги, видите?
Они подошли к углу метров на пять, Степан на ходу пригнулся и действительно увидел туфли человека, сидящего на корточках за кустом около забора. Мироныч оглянулся на Степана, тоже пригнулся и неожиданно остановился так, что Степан наткнулся на него.
– Туфли Капитоныча! – прошептал он. – Есть оружие?
– Опасен? – почему-то спросил Степан и вытащил браунинг.
– Бог весть!
Они подошли вплотную к кустам, раздвинули их колючки и увидели сидящего на корточках человека.
– Он! – прошептал Мироныч.
Он подошёл к Сорокину.
Тот сидел, прислонившись спиной к забору, и качал головой взад и вперед. В ногах у него стоял с разинутой пастью пустой смятый саквояж, на который свисали его безвольные руки.
– Что-то шепчет! – тихо сказал Мироныч и вплотную прислонился ухом к губам Сорокина.
Степан тоже подсел к Сорокину и увидел его полуприкрытые с опалёнными ресницами веки.
Сорокин беззвучно шевелил губами.
Мироныч отодвинулся и обречённо сказал:
– Видать, отбегался Михаил Капитонович, дорогой мой начальник! Какую-то прабабушку вспоминает…
* * *Александр собрал своих ребят в саду, в доме тридцать человек не поместились, в первом ряду был Серёжа Арцишевский.
– Поговорим коротко! На длинные разговоры нет времени! Серёжа, сколько твоих?
– Шестеро!
– Хорошо! Вы пойдёте со мной! Машина есть?
– Да, грузовой «форд»!
– В самый раз, с вами поговорим отдельно!
Серёжа кивнул.
Александр распределил группы, часть людей он поставил у жандармерии, часть направил к интендантским складам, несколько человек должны были наблюдать за миссией.
– На этом – всё! Выходите на точки прямо сейчас, с полицией и жандармерией не связывайтесь, находите возможность улаживать конфликты. Серёжа, где машина?
– Здесь, недалеко!
– Ребята знают?
– Да!
– Тогда всё, садитесь и ждите, мы сейчас подойдем.
Когда все разошлись, Александр с Сергеем прошли в дом.
– Ну что от твоих? – спросил Сергей.
– Ничего! Ни от кого!
– Что думаешь делать?
– Когда придут войска и разберёмся с японцами, попробую найти их в Дайрене.
– Думаешь, пустят?
– Обещали!
– Ну, Бог в помощь! А Мура?
Саша пожал плечами и опустил голову.
Они вышли на Большой проспект, грузовичок стоял рядом с гостиницей «Нью Харбин», Сергей сел за руль, Александр – рядом.
– Куда?
– Пинфань!
Сергей удивлённо посмотрел.
– В Пинфань! – подтвердил Александр.
Дорога на Пинфань в 731-й отряд была пустая, только по обочине на расстоянии километр-два стояли праздные китайцы.
– Наши? – спросил Серёжа.
Александр кивнул.
Когда подъехали на площадку перед воротами, с удивлением обнаружили, что ворота открыты настежь.
Александр и Сергей вышли из кабины, ребята спрыгнули из кузова, и все пошли к воротам. Громадная территория отряда была пуста, японцы успели эвакуироваться и вывезти всё, что смогли. Александр и Сергей вошли в первый корпус, поднялись по лестнице на верхний этаж и стали обходить помещения. Везде были видны следы бегства. В палатах было перевёрнуто постельное белье, валялись стальные, блестящие медицинские подносы, осколки кухонной посуды, много бумаг на японском языке… Когда они вышли из корпуса, к ним подбежал один из Серёжиной группы и позвал за собой. Сергей и Александр увидели, что он испуган, и пошли за ним. Рядом с большой кочегаркой с двумя высокими трубами была громадная яма, в которой лежали обожжённые тела.
– Смотри, гады! Видимо, сожгли последних свидетелей! Керосином облили…
На краю ямы стоять было мерзко и страшно. На дне лежали обгоревшие тела пяти или шести человек.
Александр развернулся и не заметил, что его каблук вывернул из земли лоскут сиреневого ситца, из которого шили женские халаты.
1992 г. Май
Знакомый, приятный и очень добрый запах дотронулся до ноздрей.
Степан Фёдорович открыл глаза. Не открыл, а только приоткрыл, насколько смог, потому что веки были тяжёлые, набухшие, и там, где они должны были складываться, они не складывались.
Глядя через узкие щёлочки и следя взглядом за траекторией запаха, Степан Фёдорович в косом солнечном луче через шевелящуюся полупрозрачную кисею занавески увидел на подоконнике вазочку с водой. В ней стояла зелёная ветка с густым бутончиком маленьких белых цветов.
«Черёмуха, – улыбнулся Степан Фёдорович, – Марьяшка принесла. Умница!»
Степан Фёдорович понял, что он проснулся, запах черёмухи его вернул…
Он лежал на широкой больничной кровати под большим одеялом в белом пододеяльнике. Руки покоились поверх, ладонями наружу, чужие. Рядом с кроватью стояла высокая железная штанга с нацепленным на ней стеклянным баллоном, из которого иглой прямо в вену был воткнут прозрачный катетер.
«Чё-то вливают! И-иху мать! – с удивлением подумал он. – С чего бы это? Вчера до укола всё было в норме».
Он обвёл взглядом стены.
Палата была другая. Он лежал один. Справа от кровати на тумбочках стояла какая-то аппаратура, во вчерашней палате её не было, и дверь была другая, с прозрачным стеклом, как в реанимации. Степан Фёдорович пошевелил пальцами и попытался их согнуть. Получилось плохо, пальцы почти не гнулись и были почему-то толстые, как будто их надули.
«Как веки!» – подумал Степан Фёдорович.
Он провёл сухим языком по трещинам на губах и ощутил, что ему плохо дышится. Ему было трудно дышать, почти невозможно.
Его снова опахнуло свежим воздухом от окна, с запахом черёмухи.
«Марьяша, только она могла… На кого она похожа?.. Рыженькая, без веснушек… На кого-то она похожа! На ту сестричку, рыженькую, но с веснушками, под Кенигсбергом, в сорок пятом! В марте. Тоже санитарка, медработник! Я ещё о ней соседу рассказывал, когда Марьяша зашла к нам в палату в первый раз, что они похожи, очень. Обе рыженькие, и обе такие добрые. Только одна с веснушками. Та, в сорок пятом…»
