Атаман всея гулевой Руси - Николай Алексеевич Полотнянко
Возле стен богатой обители шумело торжище. Через множество спешащих людей, пеших и конных, они протолкнулись к отверстым воротам монастыря, въехали через них на площадь, там оставили лошадь у коновязи и вошли в покои. Розовощекий отец эконом поморщился от угольного запаха кузнеца и повёл Максима в сарай, где находились телеги, сани выездные и розвальни. Обочь от них, на помосте из брёвен, стояла коляска, чёрная, с вычурными изгибами, на ажурных колесах, с окошками и приступками для ног. Для кучера имелось кресло, над ним козырёк от дождя и также приступка для ног.
– От самого князя Черкасского дар обители. Везли из Польши – цела осталась до Москвы. А у нас на переправе вздумали тащить через яму на руках. Уронили, ироды, и ось сломали.
Утром, съев на скорую руку кусок хлеба с квашеной капустой, Максим поспешил к иноземной коляске. Долго ходил вокруг неё, присматривался к узорной работе и прикидывал, с чего начать. Надо было идти за снастями в кузницу, и первый же монах, не удивившись просьбе мирского человека, провёл его к чёрной избе, отпер засов и ушёл. Максим зажёг лучину, закрепил её в поставце и стал осматриваться. Снасти в кузне нашлись: молотки, щипцы всяких размеров, выколотки, в углу Максим разобрал кучу железа и нашёл четырехгранный брусок подходящей длины, из которого можно было выковать ось. Раскрутил точило, попробовал находку на искру, оказалось подходящее железо, прокалённое, без раковин. Пошёл в другой угол и поразился: там были свалены кольчатые оковы, многие с длинными зазубренными стержнями, которые забивались в огромные неподъёмные столбы или колоды, чтобы удержать узников. Посмотрел, потрогал, послушал кандальный звон.
Хотя заготовка и выглядела прочной, Максим решил её ещё проковать в несколько заходов. А для этого требовался подсобник. Максим вышел из кузни и, увидев отца эконома, поспешил к нему.
– Спирька! – окликнул отец эконом рослого парня. – С сего часа будешь у него в подсобниках.
Максим хотел разглядеть Спирьку получше, но увидел Любашу. Она вышла из владычьего терема и направлялась к воротам.
– Иди в кузню и разведи огонь на горне. Я сейчас приду, – сказал Максим и бросился за Любашей. Догнал её уже в торговых рядах, тронул за плечо. Она живо обернулась и заулыбалась.
– Максим! Мне в последние дни всё казалось, что я тебя встречу.
– Я и не ведал, что тебя здесь найду.
– Барыне сильно неможется. Кашель её забивает, исхудала. Боярин на неё злобится. Знахарка сказала, порчу на неё навели. Вот и пришли на богомолье. Барыня с постели не встаёт. Попросила купить сладенького.
К ним подкатился разбитной мужичонка с коробом, полным бус, лент и других девичьих радостей.
– Заплети, соколик, красной девице ленту в косу – век твоя будет!
– Врёшь, поди?
– А ты оглянись, милый! Все, кто у меня ленты брали, счастье обретали!
– Ну, ладно! Давай пару.
Мужик выдернул две красные ленты, ловко подхватил брошенную Максимом денежку и убежал.
Он протянул ленты Любаше.
– Не умею я вплетать ленты в девичьи косы. Но считай, что вплёл.
Любаша засмущалась, но ленты приняла.
– Ой, тороплюсь я! Боярыня ждёт.
– Приходи меня навестить, Любаша. Я целый день в кузне монастырской буду. Мне тебя видеть – радость!
Спирька разжёг на горне огонь и веником подметал пол. Максим показал ему, как работать мехами, сделал первую засыпку угля, взял снасти и пошёл разбирать заморскую коляску.
Спирька скоро усвоил, как держать молот, и наловчился ударять по тому месту заготовки, на которые кузнец укажет своим молотком. Под ударами самородное железо усаживалось, выплескивая окалиной вредные для его крепости примеси.
– Когда постриг примешь? – спросил Максим.
Спирька метнул на него испытывающий взгляд и нехотя ответил:
– Какой мне постриг. Я тут в работниках зимую.
– Что, разве и так жить можно?
– Ещё как! Зимой здесь тепло, еда есть, работа легкая. Вот зашумит дубрава зелёными листьями, и уйду на волю.
– Так поймают! – Максим пнул оковы. – Забьют в железо.
– Пока не поймали. Сызмала по монастырям шатаюсь, кое-где уже по два раза побывал. Я человек смирный, людей живота не лишаю. Вот взломает Оку и Волгу, уйду с купцами на Низ, до моря.
– И не страшно? Уйдешь, и родные не узнают, где запропал.
– Это на Москве страшно, а на Волге вольготно! Соберутся в кучу две сотни дощаников, насад, стругов: государевых, патриарших, боярских, иноземных, наших купеческих, и айда! Распустят паруса по ветру, кормщик на кормиле только успевает ворочать веслом из стороны в сторону, чтобы на мель не напороться, и несёт всех высокая вешняя вода на полуденное солнце. По берегам странники бредут, а куда? Всё туда же – волю ищут!
– Разве есть место, где можно жить вольно? – сказал Максим, крепко заинтересовавшись словами подсобника.
– Как не бывать! Только снег сойдёт, и побежит народишка от тягла да долгов на юг. Кто к донским казакам норовит пристать, но те не всех берут, молодых только. А с Дона выдачи нет. Сейчас больше бегут на засечную черту, на волжскую Украину. Кто ты, откель, больно не спрашивают, лишь бы человек был. Землю занимай, какую хошь, паши, и никого над тобой. Одна опаска – ногайцы налететь могут, и избу спалят, и самого уволокут. Сейчас больше по Волге селятся. Новую крепость поставили – Синбирск. На высокой горе стоит. К ней новожители и жмутся. Чуть что, ударят в сполох, и все за ограду прячутся. Рыбы там много, дичи лесной, земля добрая. Своим умением работать по железу тебе цены там не будет. Бегут кто? Нищета, голи кабацкие, они и топора в руках не держали.
Рассказы бывалого монастырского жителя разбередили душу Максима.
Ночью его поднял ото сна крепкий тычок в спину.
– Ты кузнец? – сказал стрелец и череном бердыша опять ткнул в бок.
– Я, а что? – спросонья Максим не понимал, что происходит. Ему только что снилась Любаша, а наяву обнаружилось мурло, заросшее волосяной ржавью.
Стрелец поволок Максима за собой, ступая сапогами прямо на спящих богомольцев. На монастырской площади возле невысокой каменной палатки стояли розвальни, и в них, гремя цепями, бился в корчах человек.
– Никониане! Блядино семя! Мните, взяла ваша диавольская сила! Аз не един страдалец за веру Христову! Кажете Богу трехперстный кукиш и на спасение надеетесь? А ты кто есть, никонианский выблядок, козел толстобрюхий, каким саном нарек тебя диавол в этом вертепе?
Отец эконом, к которому обращался скованный человек, закричал:
– Закройте ему пасть! Волоките в подклеть! Где кузнец?
Максима вытолкнули вперед. Раскольника поволокли вниз по
