Атаман всея гулевой Руси - Николай Алексеевич Полотнянко
В чащобе ухнул филин. Пятнаш приподнял голову и насторожился. Максим отвернулся от света костра и огляделся. Вокруг никого не было, лишь тревожно пошумливали верхушки деревьев. Он сгреб в кучу сухие листья, сделав из них мягкую и пахучую лежанку, и лёг, положив под голову шапку. Крупно вызвездило, небесные огни, казалось, висели совсем близко над землей, почти касаясь верхушек деревьев.
Утром Максим вошёл в зрелый вековой бор, где сосны были столь высоки, что, казалось, подпирали небо. Громадные деревья не теснились, а стояли в почтительном отдалении друг от друга, прогонистые стволы увенчивали редкие ветки крон, кора понизу, у комлей, была тверда, как камень, темна, и только где-то с середины ствола начинала светлеть и золотиться, отцеживая пахучие капли янтарной смолы.
Но величавые сосны не были одиноки в этом лесу. Чуть ниже полога хохластых сосновых вершин на фоне синего утреннего неба выделялись острые верхушки елей. Тёмная, почти чёрная их хвоя стремительно скатывалась во все стороны вниз, в полусажени от земли резко обрывалась, открывая чёрно-лиловый ствол и космы лишайников, свисающих с ветвей.
В прогалинах стояли кущи менее теневыносливых деревьев: рябины, клёна, липы, кустарники крушины и жимолости. Где-то неподалеку стучал дятел, падали сверху пересохшие сосновые шишки, сыпалась хвоя. Пахло грибницей и особым крепким настоем сосны, от которого у Максима закружилась голова. Он сел на поваленное дерево, и его охватила дремота и слабость.
Из этого полусумеречного состояния Максима вывел лай собаки. Пятнаш лаял часто, с повизгиванием, который выдавал страх. Соловый тоже забеспокоился и захрапел, вырывая из рук Максима повод. Он вскочил и с ужасом увидел, что перед ним – медведь. Ноги подкосились, и Максим опустился на бревно. Медведь покачался из стороны в сторону и тоже присел на задние лапы, а передние раскинул, будто хотел кого-то обнять. Максим выпустил повод, конь убежал в кусты, следом за ним кинулся и Пятнаш.
«Как же мне с ним совладать?» – вспотев от страха, подумал он и хотел взяться за рукоять сабли, но решил оставить эту затею. Два десятка шагов медведь преодолеет в одно дыхание и замнёт его, как муху. В горле запершило, и Максим осторожно кашлянул.
– Что тебе надобно, дедушка? Иди своей дорогой, а я своей. Ты не голоден, не шатун, зачем пугаешь прохожего человека? Я тебе зла не сделал. Отпусти меня…
Максим встал и осторожно шагнул вперед. Медведь тоже встал и шагнул ему навстречу. Максим отступил и сел на бревно. Медведь тоже вернулся на старое место.
Максим долго разговаривал с медведем, рассказал, кто он, откуда и куда идет. Медведь слушал его и кивал, будто что-то понимал. Максим вконец измотался и уже решил было пойти на хозяина леса приступом, будь что будет. Но его выручила сорока-стрекотуха, она так раскричалась над елью, под которой сидел медведь, что тот не вытерпел, рявкнул, махнул передней лапой и побрёл, не оглядываясь, в заросли рябины. А сорока, прыгая с дерева на дерево и стрекоча, последовала за ним.
– Слава тебе, Господи, ушёл! – Максим перекрестился и побежал искать коня.
Тот спокойно пасся неподалеку, а Пятнаш дремал на сухой, разогретой солнцем кочке.
– Хорош сторож! – Максим легонько пнул пса. А тот виновато юлил вокруг ног хозяина и радостно лаял. Немедля Максим вскочил на коня и рысью направился от опасного места.
«Может, это и не медведь был, а оборотень, – думал Максим. – И место это заклятое».
За купой высоких осокорей Максим увидел ручей, напоил коня, осмотрелся и, увидев слабо заметную тропу, пошёл по ней, держа коня в поводу. Вскоре пахнуло дымком, затем показались колья ограды, в которой были узкие ворота.
– Есть кто живой? – крикнул Максим.
Вскоре послышались неторопливые шаги, ворота растворились, и Максим увидел старого монаха, который, подслеповато щуря глаза, оглядывал гостя. Одежда на нём была ветхая, заплата на заплате, на плечах зипун, на ногах поскрипывали лапти.
– Доброго здоровья, батька, – сказал Максим. – Прости, коли тебя потревожил.
– Заходи, – молвил монах. – Коня за изгородь привяжи. Здесь лихих людей нет. Да и что тут им делать? Лихие люди меж обычных людей шныряют, чтобы была выгода.
Он закрыл ворота, подпёр их крепкой палкой.
– А забор тебе для чего? – спросил Максим.
– Звери балуют. Любопытства в них много. Одна лисица забралась в келью, я захожу, так она, бедная, чуть со страха не померла. Пришлось уйти, чтобы она выбралась.
Войдя в келью, Максим увидел складень, прикрепленный в углу, и перекрестился. Сруб кельи был на полсажени заглублен в землю. Низкий закопченный потолок лоснился от сажи. Волоковое оконце, видно, никогда не затыкалось и обросло паутиной. Вдоль стены была приделана лавка, на которой лежала рогожная подстилка и полено вместо подушки. Воздух в келье был сырой и зольный.
Снаружи раздался заливистый пёсий лай. Максим с отшельником вышли во двор и увидели, как Пятнаш, упершись лапами в ствол ели, кого-то облаивает наверху.
– Белка, видать, – промолвил монах. – Звери здесь непуганые.
Максим, смущаясь, рассказал ему о встрече с медведем.
– Эка невидаль, что испужался. Никогда не поймёшь, что у него на уме. Вроде улыбается, а на деле скалится. В старые времена медведи отшельников чтили, о том в житии преподобного Сергия Радонежского сказано. Этот медведь ко мне захаживает, потрясет колья, а я молюсь, чтобы живу остаться. Но во всю свою силу никогда городьбу не ломал, побалует и уйдет.
За кельей была видна обработанная земля.
– Сажу каждый год капусту, репу, морковь. Этот год тыквы посадил. Хлебца и соли мне привозят из Ардатова, мои дети духовные, Кирилл и Фёдор.
– Давно здесь бытуешь?
– Годов десять. Поначалу страшно было, особенно в непогоду: ветер воет, деревья стонут, кажется, бесовское войско обступило келью и ломится на приступ. Аз, грешный, возглашаю имя Божие… А ты куда бежишь от отца с матерью? На лихоимца вроде не похож, от тех чад, как от головни, исходит. А ты чист душою, только, чую, не все у тебя ладно, парень.
– На вольные земли иду, а найду ли их, не ведаю. На прежнем месте мне было держаться не за что: ни земли, ни избы, была Любаша, да и та на себя руки наложила по злой воле сластника барина.
Отшельник молча выслушал Максима и потянул его за рукав в келью. Там взял с полки сухарь, вяленого леща и положил на стол.
– Не надо мне угощенья, батька, у меня все есть, – сказал Максим. – Ты мне лучше скажи, как такому, как я, жить дальше на
