Вера Гривина - Русский сын короля Кальмана
Солнце начало клониться к закату, когда оба рыцаря и их слуги добрались до лагеря крестоносцев. В лощине было множество шатров, а вокруг них бродили воины в таких же, как на де Вине и Жиро, нагрудниках с красными крестами. Горели костры, и воздух был наполнен запахами готовящейся еды.
– Кажись, мы поспели вовремя, – обрадовался Векша. – Вот-вот начнется вечерняя трапеза.
– Пожелают ли нас еще накормить? – засомневался Угрин.
Король беседовал в своем шатре с епископами Аррасским и Лангрским. Людовик переживал из-за того, что в походе ему не всегда удается соблюдать посты. Святые отцы успокаивали его: мол, по воле Господа даются послабления в посте всем путешествующим, и уж тем более святым паломникам. Разговор короля с духовными особами был прерван появлением де Виня.
– Ну что, де Винь, ты заказал молебен? – спросил Людовик.
Юноша учтиво склонил голову.
– Да, сир! Я заказал от имени вашего величества молебен в аббатстве, а на обратном пути встретил в лесу благородного рыцаря, изъявившего желание следовать вместе с нами в Палестину.
Юноша рассказал о том, как он познакомился с рыцарем Конрадом из Мазовии.
Людовик наморщил лоб.
– Мазовия? Я никак не вспомню, где она находится.
Он посмотрел на святых отцов, но те тоже ничего не знали о месторасположении Мазовии.
– Спросим об этом самого рыцаря, – заключил король. – Позови его ко мне, де Винь.
Когда чужеземец, вошел в шатер, король сразу заметил, что у него манеры человека, знакомого с придворной жизнью.
«Он вовсе не мужлан», – удивился Людовик, ожидавший увидеть грубого дикаря.
Рыцарь из Мазовии был рослым и неплохо сложенным мужчиной. Разглядывая его загорелое лицо, с высоким лбом, грустными карими глазами, прямым носом, немного впалыми щеками и аккуратно подровненной русой бородкой, король не мог избавиться от мысли, что этот человек ему кого-то напоминает.
Борис тем временем тоже присматривался к сидящему в кресле королю. Людовик был невысок и, несмотря на свою относительную молодость (ему исполнилось двадцать семь лет), довольно тучен. Его бритое лицо показалось Борису не очень мужественным: вялые черты, мягкий взгляд синих глаз, приятная, но слащавая улыбка – все это как-то не вязалось с образом полководца.
– Кто ты? – спросил король.
– Я рыцарь Конрад из Мазовии, – коротко представился гость.
Поскольку Людовику не хотелось прослыть невеждой, он не стал признаваться в незнании местонахождения Мазовии.
– Я тут со святыми отцами поспорил, где находится Мазовия.
– Это польское княжество, – пояснил Борис.
– Вы слышали? – торжествующе обратился Людовик к епископам. – Значит, я был прав!
– Да! Да! – не моргнув глазом, подтвердил епископ Аррсский. – Ваше величество утверждало, что Мазовия – польское княжество.
Окинув рыцаря подозрительным взглядом, епископ Лангрский спросил:
– А христианство там принято не от Константинополя?
– Нет, от Рима, – ответил Борис.
– Надо же! – восхитился король. – В такой дали от нас есть и истинное христианство, и рыцарство!
Польша казалась ему более далекой и дикой страной, чем Палестина.
– Да, рыцарство в Польше есть, – подтвердил Борис. – Меня посвятил в рыцари младший брат мазовецкого князя, Генрих Сандомирский.
– Надо же! – повторил Людовик и добавил с улыбкой: – Что же, я рад, что у нас стало на одного благородного рыцаря больше. Так как здесь нет твоего сюзерена, ты будешь состоять при мне.
Борис поклонился.
– Я благодарен королю за оказанную мне честь.
– А на каком языке ты со мной говоришь? – поинтересовался король. – Я почти все понимаю.
Борис говорил на помеси латыни и валашского языка, включая в речь французские слова, которые остались у него в памяти от недолгого общения с де Винем.
– На этом языке говорит один известный мне народ, – не стал он вдаваться в объяснения.
– Надо же! – опять удивился Людовик.
– Очень похоже на латынь, – заметил епископ Арраский.
– Теперь я жду от тебя клятвы, – неожиданно сказал король, обращаясь к рыцарю. – Ты должен пообещать именем Господа нашего Иисуса, что будешь идти по стезе Господней, пока хватит сил.
Борис замялся. В его планы не входило воевать за Святую землю, он хотел лишь с помощью крестоносцев добраться до столицы Византийской империи. Но признаться в этом Борис мог лишь, назвав свое настоящее имя. Но неизвестно, как французский король к этому отнесется.
– Что с тобой? – удивился Людовик, видя замешательство рыцаря.
Борису ничего другого не оставалось, как опуститься на одно колено и произнести клятву. Когда он выпрямился, король обратился к стоящему за спинкой кресла слуге:
– Позови ко мне Жильбера!
Немного погодя, вошел пожилой воин с лицом изборожденным шрамами и морщинами.
– Мой король звал меня? – спросил он глухим басом.
– Да, Жильбер! – подтвердил Людовик. – Позаботься о благородном рыцаре. Он прибыл издалека: пусть хорошо поест и отдохнет.
– Как угодно моему королю, – отозвался Жильбер.
– Рыцарю Конраду надо нашить крест на одежду, – вмешался епископ Лангрский.
– Будет ему крест, – пообещал Жильбер.
– Со мной двое слуг, – вставил Борис.
– Они тоже получат кресты.
Когда Борис уже собирался покинуть шатер, король задумчиво проговорил:
– Я никогда прежде не видел тебя, рыцарь Конрад, но ты кого-то мне напоминаешь.
«Должно быть, моего племянника, короля Гёзу», – подумал Борис, а вслух спросил:
– Так я пойду?
– Ступай! – разрешил Людовик.
Борису и его слугам нашлось место в центре лагеря. Шатер у них был, а об остальном позаботился Жильбер. Еще до наступления сумерек новые крестоносцы получили все необходимое, в том числе и нагрудники с красными крестами.
Пока Угрин ставил шатер, Векша быстро соорудил костер, зажег огонь и начал варить похлебку.
– Вот и спаслись мы от казни, – бормотал Векша, помешивая в котелке. – Теперь нам ничего не грозит…
Угрин прервал его:
– Пируй, когда пришла пора пировать, а у тебя пир горой прежде времени.
– А ты и в радости сыщешь чему опечалиться, – парировал Векша.
– Довольно вам собачиться! – лениво прикрикнул на них Борис.
Он думал о том, как ему поступить после клятвы, произнесенной в присутствии французского короля и епископов. Клятвопреступление не было тогда редкостью даже в среде тех, кому полагалось дорожить своей честью, о чем Борис знал отнюдь не понаслышке. Однако сам он никогда не нарушал своего слова.
«Коли я именем Господа нашего клялся, то должен пойти с Христовым воинством в Святую землю, иначе не знать мне в жизни счастья. Ну, так быть по сему».
Векше и Угрину он пока не сообщал о своем решении.
После сытной трапезы слуги сразу уснули, а Борису захотелось пройтись и осмотреться.
В лагере царила беспечная обстановка. Рыцари гуляли между шатрами или беседовали. Ратники спали, расположившись, кто на повозках, кто на земле. Делами занимались только крестьяне-обозники: они чистили коней, варили на кострах еду, что-то носили и укладывали.
Борис сразу же обратил внимание на то, что одни рыцари были чисто выбриты, а лица других украшали усы и бороды. Еще он обнаружил совершенно обособленную группу крестоносцев-бородачей: в белых, черных и бурых одеяниях. Эти не похожие ни на кого рыцари общались только друг с другом, а остальные воины почтительно их сторонились.
Неожиданно Борис получил тумак от синеглазого и чернокудрого красавчика лет около двадцати. Юноша усмехнулся, как бы давая всем понять, что он толкнул чужака вовсе не случайно. Но не успел Борис среагировать на выходку наглеца, как тому под ноги прыгнуло что-то яркое и разноцветное. Красавчик споткнулся и, забавно взмахнув руками, рухнул на землю.
Что-то яркое и разноцветное оказалось человечком в шутовском наряде, маленького роста, худым и очень подвижным.
– Де Шатильон споткнулся о дурака! – завопил шут, приплясывая. – Де Шатильон споткнулся о дурака!
Под общий хохот красавчик бросился на своего обидчика. Однако шут ловко увернулся от разъяренного рыцаря и убежал за шатер, откуда принялся строить рожи.
Собравшиеся зрители весело подбадривали взбешенного юнца:
– Лови шута, Рено!
– Побей его, побей!
Ярость мешала молодому человеку понять нелепость своего положения, и его погоня за шутом продолжалась до тех пор, пока не появился Жильбер.
– Что здесь за представление? – сердито спросил старый воин.
Рыцари со смехом рассказали ему о происшествии.
– Уймись, де Шатильон! – рявкнул Жильбер. – Не будь глупее королевского дурака!
Эти слова отрезвили спесивца, и он зашагал прочь, бормоча на ходу скверные ругательства. Шут проводил его неприличным жестом, а затем спросил у Бориса:
