Юрий Щеглов - Жажда справедливости
Что же такое смерть? Черная дыра? Провал? Вход куда-то? И ничего нельзя исправить, и ничего нельзя спасти.
Однажды он спросил Скокова: отчего так? Отчего, расчищая нашу землю от гадов и возводя светлое здание социализма, он лично, Крюков, верный сын Октября, испытывает какие-то нелепые колебания, похожие на угрызения совести?
— Это нормально, — ответил Скоков, — ты живой человек, а не пушка или винтовка. Человек и должен страдать, потому как сотворен из мяса, костей и крови! Но ты не тушуйся. И не в том штука, что революция спишет. Наступит эпоха — и с нас спросится, пусть с покойничков. Ты знай только, что бьешься за счастье трудящегося люда. А без боли и стонов, братишка, нельзя. Без боли и стонов нас с тобой, красавцев неслыханных, матери не родили бы. Вот так, Алеша, милый ты мой! А смерть любого гражданина — гнусная вещь, вонючая…
Рядовые, так называемые голодные кражи, Крюков в конце концов изъял из компетенции начальников патрулей, аргументированно изложив свою точку зрения.
«Я обследовал десятки вагонов с нарушенными пломбами и сорванными замками, — констатировал он в донесении, — и быстро обнаружил, что в доступных укладках встречаются мешки, проколотые проволокой. Весовщики и уборщицы просыпанную муку тишком собирают и уносят по домам. Начальники патрулей нередко с воришками поступают слишком сурово. По моему мнению, подобные хищения пока неизбежны, как бы действенно мы ни наладили контроль. Главное, что крупные бандитские нападения на Сортировочную вроде прекратились.
Мелкие недостачи — бич, но бич несмертельный. С ними я рекомендую бороться методами агитации и убеждения, а не арестами и высылками. Кражи надо постепенно сокращать, терпеливо воспитывая в коммунистическом духе уже допущенных к вагонам сотрудников. Сейчас в первую очередь необходимо противиться хищениям, которым придается законный облик и в которых принимают участие должностные лица. Фальшивые накладные, счета и выемки, ложно зарегистрированные в губпроде, способны подорвать и без того неустойчивую хлебную ситуацию. Официальный открытый досмотр поможет уменьшить утечку муки. Но к нему придется привлечь городские организации непродовольственного профиля, где понятия о честности и справедливости тверже.
Кроме того, важно улучшить снабжение агентов. Они нищенски экипированы, истощены — голоднее и солдат, и милиционеров, и наркомвнудельцев, а также крайне плохо вооружены. Товарищи Хейно Либбо, Д. К. Вайнштейн, Б. С. Субботин, Р. Е. Вахрушев, Т. Л. Берчанов, К. А. Хавин, О. С. Ерофеев, П. А. Бутырин, Р. Т. Веретенников, А. И. Штундель, X. Т. Ремзин, А. Р. Глотов и И. И. Ефимов владеют тремя наганами и двумя карабинами, которые передают друг другу для дежурства. К трофейным браунингам нет пуль. Петроградская ЧК захваченное оружие сейчас же изымает для собственных нужд. Работают агенты круглосуточно, а есть им нечего, то есть абсолютно. Патрули питаются в казармах и вооружены винтовками, а агенту негде приткнуться, и на ногах он держится слабенько. Особенно необходимо их подкормить, иначе у людей отсутствуют физические возможности даже для поверхностного расследования происшествий и анализа собранных вещественных доказательств, от чего страдает дело.
Охрану пора экономически поддержать из соображений общей пользы. Когда человек приставлен к хлебу, пусть он и добросовестен, но если изголодался до предела, то крошку может взять и без спроса, хотя бы для собственных детей. Совершив тайно злодеяние, он будет испытывать страшные нравственные муки. Своровавший сотрудник вскоре выключается из строя и затем не годен к дальнейшей службе как разложившийся элемент. Вдобавок он, как правило, пытается утопить свалившееся на него горе в вине. Так произошло с младшим агентом Федором Запутряевым, унесшим декаду назад со станции половину наволочки отрубей для семьи. Позавчера он сознался в том товарищам. Не выдержав осуждения и позора, Федор Запутряев расстался с жизнью выстрелом в сердце.
Нельзя доводить личность до потери разума. Честь у настоящего сотрудника, безусловно, всегда победит голод, но нередко ценой бессмысленного пролития собственной крови».
Через день Крюков отправился на север организовывать женский слет.
Сани скользили по еще белому, подмороженному пространству, неровно уплывающему к горизонту. В Петрограде, пожалуй, начинается весна, а тут пока не отступает зима. Тело будто потеряло вес, стало ломким, хрупким, чужим. Зубы непроизвольно и беспомощно цокали. Саднили обветренные и потрескавшиеся губы. Ноги ныли в коленях. Хотелось свалиться набок, свернуться клубком, уткнуть нос в грудь и дышать нагретым воздухом, скопившимся под гимнастеркой.
Крюков не замечал красоты раскинувшегося перед ним пейзажа. Не замечал он и сумеречного неба, и графично вычерченных на голубеющем покрове кустов, не замечал и волнистого рисунка, наметенного ветром, и вечерней зари, угасающей на горизонте. В Заостровскую волость он выехал утром. Там внезапно вспыхнул бабий мятеж и грозил, распространившись по уезду, сорвать торжественное мероприятие. А если мужиков раззадорят, так и они примкнут, не особо разбираясь в поводах к несогласию. И пошло-поехало! Вот одна из причин, по которой петроградская власть стремилась регулярно получать отчеты, хватает ли ей необходимого запаса прочности. Она почти ежедневно осведомлялась у посланных, не изменилась ли обстановка к худшему. Женские страсти — неодинакового корня, неодинакового происхождения. Поди разберись в них. И Крюков помчался улаживать конфликт.
Север, север России — поразительная, необычайная, снежная, деревянная, отвоеванная и у немирных соседей, и у природы сторона. Сторона обильная и вместе с тем нищая. Жители в деревнях разные лицом и вместе с тем чем-то схожи — разрезом глаз, скулами, носом, упрямо торчащим вверх или по-соколиному загибающимся книзу. Сторона чернобородых и белобрысых, высоких и низких, плечистых и коренастых, кряжистых и худощавых мужчин, синеоких и кареглазых, полных и тонких, темноволосых и рыжих женщин. Но во всем не общем по крови и обличью народе проступала единая повадка, неторопливая, обстоятельная, крепкая, словно приближенная к промерзшей земле.
На продутой ветрами площади встретили Крюкова мрачным молчанием. Заостровские гражданки никого и ничего не боялись и даже с каким-то странным наслаждением ожидали, что приезжий против них применит военную силу. Тогда на вполне законном основании они выплеснут наружу накопившиеся раздражение и боль. Спровоцировать их на выступление ничего не стоит прапорщику Битюгову, орудовавшему с бандой рядом. Плотной, крутой толпой женщины охватили рундук, заменявший помост. Первые речи Крюкова их разозлили, и ему буквально заткнули рот, не позволив как следует представиться. Спасибо, что не побили. Крестьянок не интересовал какой-то там слет, а фамилии рекомендованных к избранию в почетный президиум гражданок Конкордии Самойловой, Клавдии Николаевой, Елены Стасовой и Клары Цеткин не затронули сердец. О деятельницах международного рабочего движения в волости слыхом не слыхивали. Женщин в основном волновали ремонт начальной школы, лекции на санитарно-гигиенические темы в клубе, особенно против беременности, кружок по изучению азбуки, зарплата для избача и преподавательницы курсов кройки и шитья. Духовные запросы заостровских жительниц после революции неизмеримо возросли, а волисполком никаких средств на подобные мероприятия не отпускал. Все строил проекты на будущее.
После мобилизации парней на борьбу с Юденичем заостровские невесты слонялись неприкаянные. Курсы заезжий из губернии инструктор обещал открыть еще в прошлом — 1918-м, как только выполнят мобплан и уничтожат богатеев. Мобплан закруглили в срок. Богатеев вычесали под гребенку к январю, а швейные машинки ихних принцесс, знаменитой фирмы «Зингер», и портняжные вострые ножницы стащили на склад, передав формально в общественное пользование. Они там и пылились без хозяйской заботы, ржавея металлическими частями от сырости. Преподавательница дезертировала, ибо кто ж бесплатно согласится учить? Чепуховые вроде проблемы, а попробуй сдвинь их. Женщины и подняли местную революцию — публика малосознательная. Мировую, кричали Крюкову, к чертям, отлаживай пока порядок у нас! Подавай избу-читальню, и баста! Съездили вчера по зубам секретарю волисполкома Ваньке Гривнину, чтоб не высовывался. Слух скользнул, мол, его полюбовница Евдокия Пустовалова со склада скрытно вытаскивала швейную машинку: подол подрубить и занавеску. Активистка Пелагея Бадейкова под присягой подтвердила. Факт, вызвавший справедливое негодование.
Крюков подождал немного, изловчился, залез на рундук и предложил избрать председательницу митинга, президиум и протоколистку, хотя какая писанина на холоде. Он рассчитывал, однако, опираясь на полугодичный опыт, что выдвижение и обсуждение кандидатур расшевелит и одновременно утихомирит женскую стихию. Но хитрость не удалась. Обычно почти на каждом сельском сходе из толпы выделялся оратор-запевала. С ним Крюков умело нащупывал точки соприкосновения. Но сейчас упрямые заостровские гражданки не поддавались ни на какие уловки, и никто не соглашался исполнять роль председательши. Они не желали ставить над собой кого-либо и требовали немедленного удовлетворения претензий.
