Валерий Денисов - По кличке «Боксер»: Хроника времен культа личности
– Коля, ты, говорят, боксер?
– Был таким, да весь вышел.
– Но сила, ловкость у тебя же осталась, а?
– Вроде есть еще.
– Прогуляться туда-сюда надо…
– Прогуляться? – не понял Сатов.
– Да, вот за тот домишко сходить.
– Каким путем? Туда же не подойдешь, вмиг очередью срежут.
– По скалам, дорогой, по скалам. Тебя Геокчиев прикроет…
Муслим объяснил Сатову свой план.
…Николай словно впечатался в скалу. Влажный мрамор холодил щеку, тело болезненно ощущало каждую неровность поверхности. Одной рукой он сумел ухватиться за ниспадающий сверху стебель дикого винограда, другой нащупал пучок какой-то жесткой травы, торчащей из расщелины. Пальцы босой ноги (сапоги пришлось сбросить на пятачке) искали выступ к стене. И вот удача – упор найден! Теперь подтянуться за стебель и переместиться чуть вперед. Вроде получилось. Вторая нога тоже ощутила опору, пусть крохотную, но державшую его молодое тело… В свете занимавшегося утра Сатов сумел рассмотреть весь пятачок перед строением, увидеть лежащих в засаде товарищей. Вот и знакомая фигура Кулиева. Тот махнул рукой, значит, заметил оперативника. И вот тут-то произошло то, от чего молодого чекиста бросило в жар.
Кулиев приподнялся, выпрямился во весь рост, вынул из кармана белый платок и, что-то крича, двинулся в сторону хижины. Командир решил дать возможность бандитам сохранить жизнь. Но ответом на предложение Кулиева была пулеметная очередь. Муслим рухнул, сраженный пулями. Дикий крик вырвался из груди Николая, свободная рука как бы сама собой рванула с пояса гранату, зубы потянулись к чеке взрывателя… Граната угодила точно в дымоход. Взрывной волной, словно прессом, прижало Сатова к стене. Пальцы руки, которой он держался за стебли растений, непроизвольно сжались в мертвой хватке, что и спасло оперативника от падения.
А внизу рванулась к хижине поднятая взрывом цепь чекистов.
Следователь, принявший командование, распорядился связать задержанных, вывести их на воздух. Сам же с Геокчиевым задержался в полуразрушенной хижине, чтобы составить рапорт о случившемся и произвести, как положено, обыск. А когда он вышел, то увидел, как окровавленный босоногий боец в изодранной гимнастерке четкими методическими движениями обеих рук наносил остервенелые удары главарю банды Ага-кули.
Тот пытался уклониться, защититься как-нибудь, но тщетно. Стоящие же вокруг чекисты застыли в зловещем безмолвии.
– Прекратить немедленно! – заорал Зобин, срывая голос, и, чтобы придать своей команде больший вес, выстрелил вверх.
В два прыжка он оказался возле проводившего самосуд чекиста.
– Кто таков? По какому праву бьешь пленного?
Молодой оперативник нехотя опустил руки и ответил глухо:
– Сатов я, оперуполномоченный, а бью этого гада по праву мести. Он, сволочь, командира Нашего убил, и Сенька Жуков по его милости в пропасть свалился.
– Ты что, под трибунал захотел? – все еще, не сдерживая себя, кричал Зобин. – Законность революционную нарушать… Да кто тебе это позволил? Взять у него оружие! – следователь обвел взглядом кольцо собравшихся вокруг места происшествия чекистов, ожидая, кто выйдет вперед и разоружит Сатова. Но люди оставались на месте. Разум подсказал следователю: обострять ситуацию не стоит.
– Ладно, дома разберемся, – проговорил он дрогнувшим вдруг от бессилия голосом. – А сейчас собрать трофеи, связать задержанных и в путь…
Позже заняться инцидентом, произошедшим во время последней схватки с бандой Ага-кули, Зобину так и не пришлось – перевели следователя на новое место работы, появились совсем иные заботы. Стерся в памяти и колоритный образ чекиста, вершившего там, на горном пятачке, суд. И вдруг вот такая неожиданная встреча…
* * *Семен Захарович понял, наконец, причину растерянности опера и решил сразу все поставить на место.
– Забудьте, Сатов, ту историю. Она уже канула в лету. Сейчас и время другое, да и мы изменились. Просто увидел вас в коридоре и решил поинтересоваться, как живете, как работа идет.
– Да вроде грех жаловаться. Взысканий не имею, поощрения есть…
– Это все частности, а в целом – жизнью довольны?
Сатов замялся: попробуй скажи, что засиделся в должности, пора бы продвинуться, такое пришьет. Нет, нас не проведешь, и твердо произнес:
– Доволен.
– И все-таки, место службы переменить не хотелось бы?
– Пока никто не предлагал.
– А если будет такое предложение?
– Тогда и обдумаю…
Следующий вопрос прозвучал для Сатова неожиданно.
– Вы давно отца видели?
Опять следователь куда-то загоняет. Вновь Николай насторожился.
– Так он же у меня помер. Год уже прошел.
– Разве? А я недавно в «Вышке» читал: инженер Александр Сатов выехал в Татарию на помощь местным нефтяникам. Вашего ведь тоже, кажется, Александром звали.
– Правильно. Но мой из военных.
Зобин это прекрасно знал. Перед тем, как вызвать оперуполномоченного, он уже здесь, в кабинете, хотя и мельком, успел ознакомиться с его личным делом. Имелся в жизни Сатова небольшой компромат, так, пустячный штрих биографии, связанный с отцом, и следователь интересовался, не попытается ли его утаить младший лейтенант. Этим обстоятельством и был продиктован следующий вопрос:
– Не уточните ли, из каких военных?
– Просто военный. В армии служил.
– Так ведь армия сейчас у нас одна. Красная, а была и белая…
– Он в ней не служил. Вот в царской нес службу офицером. Но осле революции добровольно пришел в Красную Армию.
– Вот как. Значит, из военспецов.
– Выходит, И в гражданскую от Фрунзе награду получил.
– Что ж, таким отцом можно гордиться…
То обстоятельство, что оперуполномоченный – отпрыск царского офицера, добросовестно служившего Советской власти, не имело особого значения в те годы, когда Сатов пришел работать в ГПУ. Тогда преданность революции проверялась в борьбе. И то, как проявил человек себя в ней, а не анкета служило рекомендацией ему.
Теперь времена изменились: данные графы «социальное происхождение» многим ломали судьбы. Зобин убедился, что в личном деле записано все правильно, Сатов от отца и его прошлого не отрекается. И вот это самое «неотречение», по сути дела признание связи с прошлым, будет числиться еще одним грешком за ним. Тем самым появляется новая веревочка, за которую можно будет дернуть, когда потребуется, и держать нового сотрудника на коротком поводке. А то, что Сатова нужно брать в отдел, Зобин уже не сомневался.
2.
– Рад видеть вас здесь, Сатов, – приветствовал начальник СПО, – и поздравить с новой должностью, приказ уже подписан. Но я хотел, прежде чем представитесь непосредственному начальнику, сказать вам пару слов.
– Спасибо, – ответил на поздравление Николай. – Вечно буду признателен за ваше внимание ко мне,
– Я-то как раз хочу сказать, что, проявляя к вам интерес, забочусь прежде всего о службе. Не скрою, вы мне симпатичны, но должны показать себя в настоящем деле. И вам сейчас представляется для этого отличный случай. – Голос капитана звучал почти торжественно, по всему чувствовалось, что он готовится произнести что-то особо важное. Так оно и оказалось, – Вчера наркомом республики подписан приказ о проведении чекистской операции по изъятию всего враждебного социально опасного элемента. Мы были слепы, как котята. Нас убаюкали величайшие достижения последнего десятилетия. Нас ослабила радужная перспектива желанного будущего: вот он – социализм, вот оно – всеобщее счастье. А враг тем временем копил силы, плел зловещую паутину заговора, троцкистско-зиновьевские перевертыши внедрялись в партийные органы, армию. Может быть, считанные дни, часы оставались до их контрреволюционного выступления…
С каждым словом Зобин все более возбуждался: щеки его покрылись румянцем, в глазах появился блеск, дыхание становилось прерывистым, отчего часть слов оставалась где-то внутри капитана. В такое состояние обычно впадает человек, искренне взволнованный тем, что говорит, глубоко убежденный в правоте своих слов и страстно желающий приобщить к этой убежденности своего собеседника. Но в данном случае мы имели пример высокого артистизма. Недаром в наркомате Зобин слыл мастером перевоплощения. Как актер древней Эллады, в зависимости от той роли, в которой предстояло выступать, он искусно менял маски. И всегда был весьма убедителен. Да, он страстно желал убедить в том, о чем говорил, то есть в наличии всеобщего заговора, нового сотрудника. Но вот насчет личной убежденности… Ее-то как раз и не было, потому как человек информированный и заслуживший доверие верхов, Зобин знал: заговора не существовало. Просто вождь республики Багиров решил, что наступил момент свести счеты с людьми, которые долгие годы безуспешно пытались разоблачить его. В Москву в разные инстанции шли письма о том, что Багиров совсем не тот человек, за которого себя выдает. Не ясен вопрос, когда он вступал в партию, и вступал ли вообще. Вымысел – его утверждение об участии в революционном движении 1917—1918 годов. Не могло быть такого, ибо в этот период он был… начальником полиции, помощником уездного комиссара мусаватистского правительства. Сохранилось даже письмо министру внутренних дел тогдашнего националистического государства с блестящей характеристикой Багирова, как «ревностного сторонника мусавата». Оправдывал он эту оценку хозяина и когда с бандой набранных им уголовников и головорезов учинил зверскую расправу над революционно настроенными крестьянами Кубинского уезда, и когда, находясь уже при отряде дашнакского бандита Амазаспа, участвовал в разгроме русских и азербайджанских селений. Именно за это Багиров оказался арестован красногвардейскими отрядами, но с помощью покровителей избежал заслуженной кары. Выручал его и в дальнейшем закадычный друг и брат по убеждениям Лаврентий Берия, бывший провокатор и агент мусаватистской контрразведки. Как говорится, услуга за услугу. В свое время Багиров, будучи председателем АзГПУ, пристроил нынешнего замнаркома СССР у себя в ведомстве. Однако ни первый, ни второй не могли себя чувствовать спокойно, пока по земле ходили люди, знающие их прошлое, пока хранились в различных архивах компрометирующие документы. Но с последними решалось все просто: едва перейдя на работу в Москву, Берия провел с помощью верных подручных операцию по изъятию опасных бумаг из бакинского архива НКВД. С живыми же свидетелями было не все так просто. До поры до времени. Удобный случай подвернулся скоро. Едва начались громкие процессы над организаторами различных выдуманных блоков в столице Союза, как Берия подкинул своему дружку идею о проведении карательной акции в республике. Вот тогда-то и был подписан приказ о тотальном уничтожении контрреволюционных элементов, о котором так вдохновенно говорил Зобин.
