Эдмон Лепеллетье - Тайна Наполеона
– Ла Виолетт, ваше величество! – ответил гигант приятным голосом.
– А где ты служил?
– Везде, ваше величество!
– Хорошо! – сказал император, который любил лаконичные и определенные ответы. – Ты знаешь Берлин?
– Нет, ваше величество!
– Хочешь идти туда?
– Пойду всюду, куда мой император захочет, чтобы я пошел!
– Хорошо, ла Виолетт, держи в исправности свои барабанные палочки. Через месяц ты первым войдешь с высоко поднятой палочкой в столицу прусского короля! Кстати, сколько в тебе роста? – резво спросил Наполеон, с Удивлением поглядывая на бывшего субмаркитанта, который, разумеется, еще подрос с тех пор, как превратился в тамбурмажора гренадеров.
– Ваше величество, во мне пять футов одиннадцать Дюймов.
– Ты высок, словно тополь!
– А вы, мой император, вы велики, как мир! – возразил ла Виолетт, чуть не помешавшийся от радости, что говорит с Наполеоном, и не будучи более в силах сдерживать свой энтузиазм.
Наполеон улыбнулся от этого комплимента и, наклонившись к Лефевру, сказал ему:
– Напомни мне при случае об этом тамбурмажоре, маршал!
Лефевр поклонился в ответ.
Император продолжал свой осмотр; потом по сигналу, данному маршалом, все барабаны забили, все трубы загремели, и гренадеры, которым суждено было стать эпической фалангой Иены, Эйлау, Фридланда, а также и Ватерлоо, стройной колонной пошли мимо своего земного бога, который равнодушно, заложив руки в карманы своего серого редингота, посматривал на них. А когда палочка ла Виолетта опустилась, чтобы прекратить барабанный бой и трубный звук, то из этого леса человеческих тел, прямых и кряжистых, словно дубы, из которых многим суждено было остаться в Пруссии, куда их гнал жестокий дровосек-император, вырвался единодушный крик:
– Да здравствует император!
Наполеон обернулся к Лефевру и сказал ему полным удовлетворения шепотом:
– Мне кажется, что прусский король не замедлит раскаяться в своем вызове. С подобными парнями я в случае нужды не побоялся бы объявить войну самому Богу, хотя бы на защиту встали все легионы ангелов под командой святых Михаила и Георгия. Маршал, ступай попрощайся со своей женой – мы выступаем сегодня ночью!
III
В центре Парижа, на улице Бург-л'Аббэ, где живут преимущественно рабочие, теснящиеся семьями в маленьких комнатах, и которая в силу своей темноты и непрестанной сырости производит крайне мрачное впечатление, в тот самый день, когда император Наполеон делал смотр войскам гвардии во дворе Сен-Клу, при наступлении ночи можно было видеть семь или восемь человек, скользивших вдоль стены. Затем эта компания осторожно завернула в коридор, едва освещаемый коптившим фонариком, и проникла во двор дома, где находился сарай, по внешнему виду напоминавший столярную мастерскую. Эти таинственные тени одна за другой исчезли в сарае, большие двери которого бесшумно открывались и закрывались.
Около восьми часов там собралось двенадцать человек; посредине большого сарая стоял единственный стул около маленького столика, освещенного парой свечей. Присутствовавшие переговаривались вполголоса; по временам все замолкали, прислушиваясь к доносившимся с улицы шумам, при этом кое-кто из них даже подходил к дверям и прикладывал ухо к дверным щелям.
Вдруг в этом полном сдержанного шепота полумолчании послышался голос.
– Граждане, – заговорил молодой человек в мундире старшего врача армии, – товарища, о прибытии которого нас уведомили и который непременно явится здесь, пока еще нет среди нас, но, если хотите, мы все-таки можем открыть заседание. Нам нужно прочесть протоколы прошлого заседания, заслушать рапорты.
– Да, да, начнем сейчас же. Открой заседание, Марсель! – заметил один из присутствующих, который, казалось, выражал желание всех.
Марсель, полковой лекарь, которого мы видели в бою при Жемапе, подошел к столу, два раза слегка ударил бумажным ножом по нему и важно сказал:
– Филадельфийцы, заседание открыто!
Все подошли ближе. Из-под распахнувшихся пальто можно было разглядеть несколько офицерских мундиров.
Марсель окинул аудиторию взглядом и сказал:
– Филадельфийцы, я приступаю к перекличке…
Затем, взяв лист бумаги, он быстро прочел следующие фамилии: Флоран Гюйо, Рикор, Гарио, Делавен, Бодемон, Бурно, Жакмон, Рикар, Льебо, Жендр, Лемарк, Пуальпрэ, Ригомар, Базэн, Демайо, Лювеньи и Марсель.
– Здесь! – поочередно отзывались присутствовавшие на перекличке.
Затем Марсель взял другой лист бумаги и прочел: «Протокол заседания первой среды августа 1806 года».
Во время чтения протокола кинем более подробный взгляд на лица, собравшиеся в сарае в глубине двора одного из домов улицы Бург-л'Аббэ с какой-то очень серьезной целью, если судить по тем мерам предосторожности, которые принимались ими, чтобы пробраться в это уединенное место.
Этот сарай был местом собраний филадельфийцев. Это тайное общество было основано полковником Жозефом Удэ, носившим прозвище Филопомен. Вообще большинство из заговорщиков присваивали себе имена, взятые из древней истории; например, некоторые из них назывались Катоном, Спартаком, Фемистоклом и т. п. С 18-го брюмера филадельфийцы поставили своей задачей сначала ниспровержение института консульства, а потом – империи. Большинство из заговорщиков было республиканцами, но вскоре в общество ухитрились проникнуть также и эмигранты, роялисты и агенты Англии.
Для достижения своей цели филадельфийцы намеревались убить Наполеона.
Зерно общества возникло в департаменте Юры под первоначальным названием «альянс». Своих приверженцев оно набирало по преимуществу в армии. Одними из наиболее деятельных членов его были, между прочим, печальной памяти Моро, который после достославной службы Франции и бессмертного отступления из Германии позорно погиб при Дрездене во вражеских рядах, и предатель Пишегрю.
Построенное по образу масонских лож, общество филадельфийцев (оно получило свое название от группы, основанной в штате Филадельфия, в Америке) имело разветвления в Англии, Америке, России и Италии. Позднее оно слилось с другими тайными группами, почти сплошь военными: с Микелэ из Верхних Пиренеев, Барбэ из Альп, Бандолье департамента Франш-Контэ, Голубыми Братьями и т. д.
Официальной программой филадельфийцев были взаимопомощь, дружеское общение, взаимная поддержка. Конечная цель тайного общества – убийство императора – была известна только высшим членам. Филадельфийцы были разделены на три степени. Только высшая степень давала знание великой тайны. Члены первой и второй степеней не знали мастеров третьей. Высший мастер, называвшийся цензором, избирался из числа двадцати пяти кандидатов, список которых по очереди предлагался всем трем степеням, начиная с низшей. Первая и вторая степени вычеркивали из числа кандидатов по десяти имен. Из числа оставшихся пяти третьей степенью избирался цензор. Единственное условие, которому непременно должен быть удовлетворять цензор, это быть военным.
Эмблемой филадельфийцев служила звезда, похожая на эмблему позднее учрежденного ордена Почетного легиона.
Филадельфийцы настолько тщательно соблюдали все предосторожности, что вплоть до того времени, когда мы застаем заговорщиков собравшимися в сарае на улице Бург-л'Аббэ, полиция Фушэ и Дюбуа не могла схватить ни одного из членов этой широко разветвленной организации, ветви которой коренились почти во всех полках империи.
Полковнику Удэ, или Филопомену, было тридцать лет. Это был изящный и любезный кавалер. Обладая красивым лицом и приятными манерами, он постоянно вертелся около женщин, делая вид, будто не интересуется ничем, кроме успеха среди них. Но под маской опасного дон Жуана Удэ сумел затаить как пламенную ненависть к Наполеону, так и холодную расчетливость заговорщика. В день заседания, на которое мы пригласили присутствовать читателя, его не было в Париже. Приказ императора заставил его отправиться в Безансон, где стоял его полк, так как война была неизбежной и предполагалось сосредоточить в Франконии войска.
Членами собравшихся в сарае филадельфийцев «высшей степени» были по преимуществу все старые республиканцы. Двух из них мы уже встречали раньше – эго Марсель и маркиз де Лювиньи.
Во время республиканских и консульских войн Марсель продолжал оставаться все тем же философом-космополитом. Он проклинал войны и возлагал ответственность за них на полях сражения на императора. Мечтая о всеобщей республике, основанной на братстве и мире, в которой, сложив руки, люди встречались бы только для обмена продуктами труда и для веселых праздников, Марсель одним из первых вошел в общество филадельфийцев. Он стал секретарем общества и носил имя Аристотель.
Другим знакомым нам сочленом был здоровенный, коренастый парень с энергичным лицом, рассеченным длинным шрамом. Все его манеры изобличали в нем человека не слова, а дела. Это был маркиз де Лювиньи, муж той самой жирной авантюристки-помещицы, матери Ренэ, от интимности которой, ставшей чересчур тяжелой, граф Сюржэр сбежал в Кобленц. Будучи пламенным роялистом, маркиз де Лювеньи после вандейских войн был шуаном в Бретании и Нормандии. Он чуть-чуть не попался вместе с Кадуалем и Фроттэ и спасался бегством в Англлию, только каким-то чудом. Вернувшись после амнистии во Францию, он замешался в дело адской машины (как назвали потом заговор против Наполеона, которого Кадуаль хотел взорвать при помощи адской машины) и вступил в число членов общества филадельфийцев во имя непримиримой ненависти, которую питал к Наполеону. Будучи тайным агентом Бурбонов, маркиз де Лювеньи с большой ловкостью и осторожностью защищал в этом республиканском сообществе роялистские интересы.
