Время умирать. Рязань, год 1237 - Николай Александрович Баранов
Толпа всадников, в которую превратились преследователи, уже совсем рядом. Кто-то из нее, не желая получить удар в спину, развернул коня навстречу Ратьше. Здоровый мужик, но небогатый: доспех кожаный, деревянный, обтянутый кожей щит без умбона и оковки по краю, на голове – войлочный колпак. Хоть и бедный, но храбрый. Хотел умереть, как воин, что ж…
Подставленный под Ратьшино копье щит не спас от таранного удара. Наконечник пробил его, пробил и кожаный панцирь, проткнул насквозь грудь. Тут пытаться вытаскивать копье уже бесполезно. Ратислав выпустил древко и выхватил из ножен меч. В следующий миг Буян врезался бронированной грудью в гущу врагов, опрокинул стоящего боком коня вместе с всадником, ударил в круп следующего так, что половец, сидевший на нем, завалился на спину. Ратьша рубанул его поперек груди.
Справа и слева подоспели свои. Давили, опрокидывали степняков, кололи копьями, рубили мечами. Над балкой поднялся вой боли и ужаса. Теперь половцами владело только одно желание – бежать. Уже и задние все поняли, перестали рваться вперед, разворачивали коней, собираясь уходить тем же путем, которым пришли сюда, по дну балки. Но оттуда по ним ударили ополченцы, обошедшие холм. Выборный воевода действительно дело знал.
Теперь половцы окончательно превратились в обезумевшее от страха стадо. Большинство даже не пыталось сопротивляться, падая под ударами рязанцев. Звон стали, хряск от рубящих ударов, визг раненых коней, хрип умирающих заполнили балку.
Часть степняков, увидевших, что с боков их пока не охватили, гнали своих лошадей вправо и влево к склонам балки. Они, конечно, были не слишком крутыми. Но это для человека, для коня же, обремененного весом всадника, препятствие оказалось почти непреодолимым. То и дело кони, поднимающиеся наверх, оступались, присаживались на задние ноги и съезжали вниз. Некоторые опрокидывались на спину и, подминая всадника, летели кувырком на дно балки, сбивая по пути карабкающихся следом. По ним открыли стрельбу рязанцы из задних рядов, которые непосредственно в рубке не участвовали. Под ливнем стрел до верха смогли добраться совсем немногие.
Ратьша опьянел от крови, обильно забрызгавшей его правую руку и бок. Рубка почти не сопротивляющегося врага, врага кровного, с которым воевали искони – это ли не упоение! Когда с коня свалился разрубленный наполы очередной степняк, боярин увидел перед собой своего, рязанца. Такого же пьяного, залитого кровью, из ополченцев, ударивших половцам в тыл.
Кончено! Вся куча врагов, попавших между жерновами двух русских отрядов, была перемолота или разбежалась. Впрочем, сбежали немногие. Это Ратьша понял, посмотрев на склоны балки, усеянные трупами людей и лошадей. Особо много их было навалено внизу, куда они скатывались, пронзенные стрелами. Пленных сегодня не брали: некогда с ними возиться. А отправлять в Онузлу – это опять людей для охраны посылать, уменьшать число воинов в отряде. Ни к чему это.
Ратислав опустил внезапно потяжелевший меч. Повесил щит на крюк. Стянул с левой руки рукавицу, провел рукой по лицу, остывая. Отнял руку, глянул на испачканную чужой кровью ладонь. Вытер ее о конскую гриву.
Подъехал Могута. С тревогой посмотрел на боярина: цел ли? Ведь весь в крови. Ратьша успокаивающе махнул рукой. С трудом расцепив зубы, сказал:
– Чужая.
Ближник успокоенно кивнул.
– Пусть посчитают, сколько наших убитых-раненых, – приказал Ратьша. – Раненых сразу отправляй в Онузлу. Растревожили мы осиный рой: всяко кто-то сумел уйти, скоро доберутся до своих и устроят охоту на нас.
Могута снова кивнул.
– Дозоры подальше разошли, – добавил боярин. – Во все стороны. И встаем на дневку. Людям скажи, пусть с убитых берут только самое ценное. И, пожалуй, как нагрузят, вьючных лошадей пусть с ранеными отправляют, дальше налегке пойдем. С собой возьмем только вьючных с едой и заводных.
Могута кивнул в третий раз и отправился выполнять распоряжение воеводы. Ратислав же направил жеребца назад, к подножию холма, откуда пробивался родник, питающий ручей, журчащий по дну балки. Добравшись до ручья, ополоснул меч, тщательно протер его куском полотна, приготовленным Первушей, тем самым расторопным воем, который доставил ему стрелу вчера. Ратьша зачислил его с утра в свою ближнюю дружину и, оценив услужливость и сообразительность парня, сделал заодно своим меченошей. С помощью того же Первуши снял пластинчатый доспех, забрызганный кровью, оставшись только в кольчуге. Расстегнул ремни, поддерживающие кольчужные ноговицы, сбросил – тоже надо чистить от крови. Шлем в ту же кучу – тоже закровянил.
– Почисти не мешкая, – сказал Первуше.
– Сделаю, боярин.
Хорошо сказал, без заискивания, но и с должным почтением. Ратьша потянулся, прогибаясь в спине, разминая закаменевшие мышцы, стянул мокрый от пота подшлемник, тряхнул головой, обернулся поглядеть на место побоища. Там уже вовсю обдирали убитых половцев. Раненых без затей добивали.
«Надо бы оставить пару-тройку языков», – подумал Ратислав.
Дернулся было к коню – поскакать, приказать, но передумал: Могута распорядится, сообразит.
Вернулся к ручью, ополоснул от крови лицо, руки, плеснул несколько пригоршней на голову, вытерся чистым куском полотна, протянутым Первушей. Напряжение битвы отпустило.
– Коней напои, – приказал боярин меченоше. – Остыть только дай.
– Само собой, – кивнул Первуша.
– Я на холм поднимусь, осмотреться надобно.
Ратьша зашагал к подножию холма, быстро взобрался на вершину и окинул взглядом окрестности. Далеко на полдень видны были мелкие кучки скачущих прочь всадников – половцев, которым повезло уцелеть. Чуть ближе – едущие не спеша дозоры рязанцев, по пять-семь человек. Разглядел дозоры только на полудне и на закате. С двух других сторон их не увидел, но там местность была изрезана балками и дыбилась холмами. Наверное, просто не видать. Правильно, дело дозорных – увидеть самим и не дать увидеть себя. Кроме удирающих половцев, больше врагов нет. Вот и ладно. Обедаем и встаем на ночевку.
Глянул вниз. Грабеж побитых половцев закончился. Быстро. Впрочем, сноровка имеется. И ведь сказал же брать только самое ценное! Ну да, как же, ободрали догола. Ладно, заслужили. А вьючные лошадки до Онузлы как-нибудь и перегруженные доплетутся.
После обеда допросили пятерых оставленных в живых Могутой не сильно пораненных половцев. Много те, как и ожидалось, не знали. Сказали только, что они – передовой отряд громадного татарского войска, идущего на Рязань, и что войско это в полутора-двух днях пути отсюда.
Ночь прошла спокойно. Встали затемно, позавтракали и тронулись снова на полдень. Вчерашняя битва унесла жизни полутора десятков воинов. Их отправили, перекинув через седла, в Онузлу вместе с тремя десятками раненых и навьюченными добычей и лишним скарбом вьючными лошадьми. Двадцать человек сопровождали и охраняли получившийся весьма внушительным караван.
В этот раз дозорные заметили врага еще задолго до полудня. Снова половцы.
