Ближний круг госпожи Тань - Си Лиза

– Кайлу добрый, и мы нравимся друг другу, – признается Мэйлин, – но жить втроем в двух комнатах – это не то же самое, что в таком громадном особняке. Я мечтаю о ребенке, но его трудно завести, когда мать никогда не бывает дальше чем на расстоянии пары шагов.

У меня нет ни знаний, ни опыта, чтобы представить, каково ей.

– Все эти годы я считала, что тебе повезло, – говорю я. – Когда я думаю о том, что ты видела…

– Кстати, о том, что я видела, – повторяет она. – Юньсянь, ты не поверишь, что я видела, даже если я тебе расскажу. Дети-сироты, попрошайничающие на углах… Женщины с десятком малышей на руках – и у них нет ни одного слуги! Вскрытие трупов.

Страдание искажает ее прекрасное лицо, и я, возможно, в десятитысячный раз вспоминаю о природе инь и ян и о том, как они вплетены в ткань каждого аспекта нашей жизни – от интимных подробностей, касающихся двух женщин, до того, как они влияют на космос. Когда один человек идет вверх, другой может все потерять. Когда один человек счастлив, другой впадает в отчаяние. Мы с Мэйлин взрослеем и меняемся, но дружба делает нас частью единого целого. Я считаю своим долгом помочь Мэйлин выбраться из пропасти, как она помогла мне подняться со смертного одра. Иначе как я могу называться ее подругой!

Часть третья

Дни риса и соли

С третьего по пятый год правления императора Хунчжи (1490–1492)

Жена – это земля

Дни риса и соли, пожалуй, не самый длинный период в жизни женщины, но самый важный и самый тяжелый. Для жены и матери один день может показаться годом. Я начинаю это утро с того, что записываю в блокнот очередную историю болезни.

Пятнадцатилетняя служанка страдала от золотухи, на ее шее было более тридцати язв и шишек, покрасневших и покрытых корками. От тяжелой работы, особенно летом, шишки разрастались, и у нее начался жар и озноб. Я обнаружила недостаточность Легких и Почек, усугубленную летней жарой и тяжелым трудом. Я сделала прижигание полынью на локтях и в семи других точках. Шишки загноились, но потом исчезли, рецидивов не было.

Я перечислила все восемь точек для прижигания, но не упомянула ни имени девушки, ни того, что она живет в Благоуханной усладе. Я всегда храню эти сведения в тайне. Я откладываю кисть и убираю записи. Перед выходом я кладу в карман маленький шарик чая, завернутый в рисовую бумагу. Мэйлин принесла его мне из чайного магазина своего мужа, когда приезжала в последний раз.

Через несколько минут я стучусь в дверь свекрови и вхожу. Госпожа Ко еще спит, но ее служанка, Пташка, уже поднялась, оделась, подложила дров в жаровню и поставила греться горшок с водой.

– Доброе утро, госпожа Тань, – шепчет Пташка.

– Доброе утро, – отвечаю я. – Хорошо ли спала госпожа Ко?

– Как обычно, – смущенно бормочет Пташка, косясь на пустой чайник [41] из-под рисового вина.

Это объясняет кислый запах, повисший в воздухе, такой же мой муж приносит с собой домой после ночных посиделок с друзьями. Ну, когда он здесь, в Уси.

– Какой чай ты принесла сегодня? – сонно спрашивает госпожа Ко, принимая сидячее положение. Я наблюдаю, как она берет чашку с прикроватной тумбочки и сплевывает в нее. За последний год у нее появился кашель. Это не та костная болезнь, что развивается медленно: человек кашляет, теряет вес и силы, пока не начинает отхаркивать кровь. Такие случаи, если их не лечить, заканчиваются ужасно: изо рта несчастного хлещет кровь, и он умирает. С госпожой Ко дело обстоит совсем иначе. В течение дня она то и дело прочищает горло – кхек, кхек! – и сплевывает слюну в чашку, которую постоянно держит рядом.

Доктор Ван прописал ей лекарства, но, похоже, толку нет. У меня есть подозрения, что именно может вызывать такое расстройство, но свекровь ни за что не позволит мне лечить ее.

– Ты собираешься ответить на мой вопрос? – спрашивает госпожа Ко.

Я достаю из кармана шарик и осторожно разворачиваю. Внутри маленький, идеальной формы высушенный цитрус, называемый мандарином. Госпожа Ко с интересом смотрит на него. Я прошу служанку принести на подносе большой чайник, наполненный горячей водой, изящный фарфоровый чайничек и чашку.

– Далеко отсюда, в маленькой деревушке в провинции Гуандун, крестьяне выращивают такие мандарины, других таких нет во всем Китае, – объясняю я. – Они делают небольшой надрез в верхней части, как вы удаляете плодоножку у тыквы или дыни. Затем, не повреждая кожуру, выскребают фрукт изнутри, сушат кожуру до тех пор, пока она не затвердеет, набивают внутреннюю часть чаем, возвращают верхушку обратно, а затем дают всему этому еще немного подсохнуть, пока готовый шарик не станет выглядеть безупречным.

– Словно его только что сорвали с ветки.

Я соглашаюсь, довольная тем, что свекровь оценила мой чай. Госпожа Ко смотрит, как я давлю плод в ладони, чтобы показать листья. Я высыпаю все в фарфоровый горшочек, заливаю листья и кожуру горячей водой, даю им настояться несколько секунд, наливаю ароматную жидкость в чашку и предлагаю свекрови. Госпожа Ко делает глоток и говорит:

– Я чувствую вкус цитрусовых цветов в день, когда они раскрылись навстречу солнцу. – Ее удовольствие длится мгновение, а затем она смотрит на меня с недоверием. – Это ведь не лекарство?

– Конечно, нет. Я надеялась, что вам понравится вкус.

Госпожа Ко делает еще несколько глотков, а потом снова откашливается, тянется за плевательницей и властным кивком выпроваживает меня. Я кланяюсь и возвращаюсь к себе. За письменным столом у меня есть две полки, где я храню небольшой набор трав, которые должны быть у любой женщины, решившейся лечить домашних. Я отбираю несколько ингредиентов, выхожу на улицу и иду по галерее. У меня есть еще одно важное дело.

Я живу в Благоуханной усладе уже четырнадцать лет, и за это время предки не переставали даровать семье Ян процветание и здоровье. Как часто замечает госпожа Ко, «предки обеспечивают нас, но единственный способ осчастливить их самих – делать подношения, а единственный человек, который может выполнять ритуал, – старший сын».

В настоящее время господин Ян исполняет роль главы семьи. Когда он умрет, эта обязанность перейдет ко Второму дядюшке, а затем к моему мужу – по прямой линии наследования. Моя обязанность как жены Маожэня – подарить ему сына, который будет выполнять эти обязанности после его смерти. А лучше несколько сыновей. Но первого важного сына я просто обязана родить, иначе кто станет нести бремя защиты семьи и обеспечит ее будущее для последующих поколений? Мне исполнилось двадцать девять лет, на год больше, чем матери, когда она умерла. Я обрела грацию, которую придают женщине ножки-лотосы. Я родила трех девочек, и это ужасное разочарование. Увы, я не произвела на свет наследника и не беременела ни разу за последние шесть лет. Это не осталось незамеченным моей свекровью. Сколько раз я слышала: «Если бы ты была такой умной, какой себя мнишь, ты бы снова носила под сердцем!» Только трудно завести ребенка, когда один из супругов занят не семьей, а чем‑то другим. Вскоре после рождения Юэлань Маожэнь сдал первый уровень императорских экзаменов и стал «уездным ученым». Через три года ему покорились провинциальные испытания, и теперь он цзюйжэнь.

Хотя Маожэнь готовится к третьему уровню экзаменов, чтобы достичь уровня цзиньши, я подозреваю, что он их провалит. Однако дедушка выполнил свое обещание и нашел мужу место в Управлении наказаний в Нанкине. Это несколько дней пути, поэтому Маожэнь редко бывает дома. Когда он здесь, мы изо всех сил стараемся зачать сына, но пока нам не везет.

Я захожу в комнату, которую делят мои дочери. Две старшие девочки уже встали и оделись. Младшая, Айлань, лежит в постели и слабеньким голоском зовет меня:

– Мамочка!

Даже из другого конца комнаты я вижу, что на ее щеках блестят слезы.