Росские зори - Михаил Павлович Маношкин
Купцов прежде всего интересовали готы и их взаимоотношения с россами и сарматами. На потрепанные в битве с готами суда они не обратили особого внимания: торговля былa неотделима от опасностей и потерь. Каждому из них приходилось обнажать меч и защищать свое имущество и жизнь. Таков был век.
Зенон сообщил все, что узнал о готах. Купцы пожелали взглянуть на пленного. Зенон пригласил их на корабль, открыл каюту, в которой днем держали Фалея, а ночью спали Даринка и Авда, — теперь каюта была освобождена от товара, — приказал готу выйти на палубу.
Гот вышел, угрюмо, смело взглянул на эллинов и отвернулся. Это был молодой, лет двадцати пяти, человек выше среднего роста, светловолосый и светлоглазый, он слегка прихрамывал: болела перевязанная судовым лекарем раненая нога.
Звали гота Раш. Говорил он на малознакомом купцам наречии, а те несколько десятков ромейских слов, которые он знал, ненамного облегчали беседу с ним. Вскоре его опять отправили в каюту.
Зенон рассказал о ночной битве с готами. Всех троих одинаково интересовало, как поведут себя готы дальше — столкнутся с сарматами всерьез или найдут с ними общий язык, то есть договорятся о совместных действиях против эллинских городов. Для эллинов спасительным выходом из создавшейся ситуации была бы война готов с сарматами из-за главенства в припонтийских степях: они значительно ослабили бы друг друга и стали не так опасны для городов. Россов тоже нельзя было сбрасывать со счетов: они пока малозаметны, но, судя по ряду признаков, еще скажут свое слово.
Купцы обсудили сложившееся положение, но ясности у них не получалось. В самом деле: если передовые отряды готов достигли Данапра и даже сделали вылазку на Левобережье, значит, они свободно прошли по землям россов? Выходило, что россы уступили им, и судьба эллинов зависела теперь только от гото-сарматских отношений? Так ли это? Россы не на столько уж покладисты, чтобы смириться с пришельцами… Может быть, готы не прошли, а обошли росские земли?
Зенон представил своим коллегам Фалея, хорошо знающего россов, и они принялись расспрашивать его. За Фалеем настала очередь Евстафия — оба купца проявили к нему живой интерес. Сын воеводы Добромила был наглядным свидетельством той силы, которая зрела на росской земле. Сам факт того, что он с кучкой воинов пустился по следам степняков, чтобы отбить у них пленниц, заслуживал особого внимания: у россов крепки племенные связи. Нескрываемое любопытство у эллинов вызывали сведения о том, что окраинная росская земля встала под стяги опытных воевод. Значит, вполне возможно, что россы не только не подчинились готам, но и заставили их покинуть росские края. Как россы поведут себя в дальнейшем, зависело от степени того зла, которое причинило им вторжение готов.
Эллинам было о чем подумать. У их границ накапливались колоссальные силы варваров, и удержать их, если они ударят сообща, было невозможно. Рим погряз в междоусобицах, солдаты провозглашали и убивали императоров, сенат был озабочен лишь собственным благополучием, в провинциях нарастает брожение — ромейские же войска стояли только в Херсонесе и Ольвии, а Боспор был предоставлен самому себе. Положение катастрофическое. Если россы не разбиты и успешно преследуют готов, сарматам нечего больше опасаться готских орд, и они тут же навалятся на боспорские города, а готы, тавро-скифы, геты и — кто может отрицать! — россы ударят на Ольвию и города Тавриды. Ну а если готы подчинят себе россов, сарматы помедлят с нападением на Боспор, выжидая следующих шагов готов, но готы, скорее всего, ринутся тогда не на степняков, а на северо-западные города понтийского побережья… В общем, как ни прикидывай, финал один: катастрофа. Одно лишь на неопределенный срок отодвинуло бы ее: столкновение готов с сарматами. Только вероятность большой войны между ними сомнительна…
В конце концов все трое пришли к тому, что самое благоразумное теперь — готовиться к худшему, заблаговременно принимая меры безопасности своей и близких. Несомненно было так же, что, пока намерения готов по отношению к сарматам остаются неясными или враждебными, степняки не нападут на эллинов, естественно усматривая в них возможных союзников в борьбе против готов…
Оба купца ушли в крепость, Зенон, проверив, как выполняются его распоряжения, тоже пошел к воротам. Фалей последовал за ним, а Останя не отходил от Даринки и Авды. Пленных женщин увели в крепость. Их ожидало рабство в Сегендше или в другом месте, куда их продадут. Они шли мимо, увядшие, постаревшие, бросая на Останю полные отчаяния взгляды.
В Сегендше Зенон рассчитался с сопровождавшими его сарматами. Денег они потребовали немало, но в убытке он не остался: здесь у него скупили все шкуры. Самый ценный груз — тщательно уложенную и увязанную пушнину — Зенон навьючил на верблюдов. Эти сильные неприхотливые животные во все большем количестве поступали в степи Меотиды из низовий великой восточной реки. Кочевники везли на них товары в припонтийские города, а предприимчивые эллины, по достоинству оценив этих диковинных зверей, перекупали их у степняков.
В тот же день сухопутный караван покинул Сегендш, и вместе с ним отправились Фалей, Авда, Даринка и Останя.
В соответствии с законами войны пленный гот принадлежал своему непосредственному победителю Остане. Права Остани на него никто не оспаривал, а предусмотрительный Зенон даже подчеркнул их, заявив в присутствии своих людей и сарматов:
— Тебя победил Евстафий, сын воеводы Добромила, ты его раб!
Он произнес эти слова по-эллински, потом по-сарматски и по-ромейски.
Раш понял, что сказал Зенон. Он угрюмо взглянул на Останю и ссутулился, опустил голову: рабство не возвышает человека. Но видно было, что гот не смирился со своим положением и что от него можно было ждать любых неожиданностей.
В Сегендше нашлись покупатели на Раша. Они с удовлетворением оглядели его крепкое тело, ощупали мускулы нa руках и ногах и принялись выторговывать его. Они предложили за него двух баранов, добавили еще двух, потом добавили коня. Они напористо добивались, чтобы Останя уступил им пленного, но в конце концов, раздраженные неуступчивостью росса, ушли. Раш понимал, что сарматы торговались из-за него, и что ему предназначена часть раба. Он тоскливо смотрел на крепость, которой суждено было стать его пожизненной тюрьмой. Здесь ему выстригут на голове волосы, поставят на теле клеймо, как скоту, превратят его в рабочую лошадь, которую можно бить, морить голодом, зарезать на мясо; здесь он и закончит свои дни, отсюда не убежишь… У его соплеменников-готов тоже были рабы — мужчины и женщины из пленных, но им не выстригали волос, не ставили клейма, и в
