Владислав Бахревский - Свадьбы
Не забыли и Шереметева. В списке именитых бояр он стоял теперь шестнадцатым. Ему Самозванец доверил восемнадцатитысячное войско, которое должно было идти под Астрахань, взять ее и привезти в Москву еще одного самозванца, назвавшего себя Петром, сыном Федора Иоанновича.
Но на пасху, 24 апреля 1606 года, в Москву прибыла царская невеста Марина Мнишек со своим отцом воеводой Сандомирским. На пиру в честь будущего царского тестя за столами сидело все русское боярство и среди них Дмитрий Михайлович Пожарский. Венчание Самозванца и Марины было назначено на пятницу. Это смутило православный народ и помогло боярскому заговору Василия Шуйского.
Самозванец венчался 8 мая, а 17 мая отряд Шереметева разными воротами вошел в Москву. С молчаливого согласия царского войска восставший народ перебил поляков. Тело Самозванца приволокли на Красную площадь, оттуда в деревню Котлы, там сожгли, пеплом зарядили пушку и пальнули в ту сторону, откуда Самозванец явился, - на запад.
20 мая люди Василия Шуйского заполонили Красную площадь и выкрикнули его, князя Василия, в цари.
Митрополит Филарет, бояре Воротынские и Шереметевы в первый же день царствования Василия Шуйского составили заговор в пользу более родовитого Мстиславского.
Единой России уже не существовало. В Камарницкой волости появился Иван Болотников. В Путивле воевода Шаховской, верный присяге, собирал друзей царя Лжедмитрия, в Астрахани воевода князь Иван Дмитриевич Хворостинин принимал присягу в пользу четырнадцатилетнего Петрушки. Царь Шуйский послал Шереметева усмирить Астрахань. Шереметев Астрахань взял, но стоило ему уйти вверх по Волге, как в Астрахани объявился еще один претендент на престол, некий царевич Лаврентий.
А на Москву уже двинулся с поляками и казаками Лжедмитрий II. У него была грозная сила: восемнадцать тысяч польской конницы, две тысячи польской пехоты, 15 тысяч донских казаков и 13 тысяч запорожцев.
Себеж, Опочка, Остров, Изборск и, наконец, Псков присягнули Лжедмитрию II. Пали Суздаль, Переяславль-Залесский, Ростов.
Ростовский митрополит Филарет заперся в Успенском соборе. Поляки взяли собор приступом, разграбили гробницу святого Леонтия, Филарета схватили, нарядили в сермягу, лапти, на голову нахлобучили татарскую шапку и под стражей отправили в Тушино, где теперь стоял Лжедмитрий II.
Федор Иванович Шереметев вдруг стал героем. В сентябре 1608 года он начал поход из Астрахани, которую снова пришлось усмирять, а в ноябре, занимая города, пришел в Казань. В его армию влились верные России чуваши, черемисы, мордва, башкиры.
Шереметев двинулся к осажденному воровским войском Нижнему Новгороду и разбил врага под Балахною… Но царя Шуйского насильно постригли в монахи.
В Москве образовалась семибоярщина. Федор Иванович Шереметев был одним из семи правителей. А потом он присягал королевичу Владиславу, писал верноподданические письма полякам: “Ясне и вельможному Льву Ивановичу Сапеге, канцлеру великого княжества Литовского, старосте Могилевскому, моему милостивому пану и добродею Федор Шереметев челом бьет”.
И когда на защиту родины поднялся весь русский народ, Шереметев с Михаилом Романовым и его матерью вместе с поляками отсиживались в осаде, в Кремле.
Но тот же Шереметев ездил за Михаилом в Кострому звать его на царство, заключал с поляками Деулинское перемирие в 1618 году, а в 1634-м - Поляновский мир. Вел переговоры мудро, твердо. Поляки, заключив Поляновский мир, даже решили увековечить это событие воздвижением мраморных столбов, но Шереметев и тут на своем настоял.
“В Московском государстве, - сказал он польским комиссарам, - таких обычаев не повелось, и делать это не для чего. Все сделалось волею божией и с повеления великих государей. А в память для потомков все статьи записаны в посольских книгах”.
Царь, щедро награждая Шереметева за выгодный для государства мир, похвалил его и за этот ответ полякам.
“Дело нестаточное бугры насыпать и столпы ставить, - писал царь Михаил Шереметеву, - доброе дело учинилось по воле оОЯ”ьей, а не для столпов и бугров бездушных”.
Таков был третий человек государства после царя и царева двоюродного брата Ивана Борисовича Черкасского, с которым Михаил рос, отбывал ссылки и который теперь управлял Приказом Большой казны, а во время войны и русским войском. Но все это были руки государства. Ум государства и его совесть - Шереметев, устремления государства - устремления Шереметева.
Глава вторая
Столы были накрыты, лавки поставлены, ^озяии, чтоб гостей ненароком не обидеть, кафтан дорогой надел, но гости что-то задерживались.
Шереметев быстро ходил по огромной горнице, то и дело останавливаясь и сердито глядя на закрытую дверь. И когда боярин совсем уже рассердился, дверь смилостивилась, повела игриво косым плечом, и в горницу колдовскими шарами вкатились скоморохи. Первые - поменьше, а чем дальше - побольше: сначала скоморохи-детки, потом девки, потом мужики, а последний косматый - великан Топтыгин.
Вкатились молча и пошли-понеслись по кругу, да молча все! А как Топтыгин в горницу ввалился, грянула бешеная свиристель, заплясали-заходили пол и потолок, окна передернулись, кубки на столах - вподскокочку, тарелки - вприсядочку. Сел боярин на лавку, поставил руки в боки, головой тряхнул, ножками прищелкнул, а скоморохи - сама метель. Коли голова некрепка - кругом пойдет. Ни зги - красная да зеленая пурга.
Хлопнул Шереметев в ладоши, руки в стороны, на столы указал. Где пир, там и гам. За едой да питьем скоморохи дело свое не забывали. Явилась перед боярином под нарядный голос кувикл - древней басовитой русской флейты - госпожа “Кострома”.
Взялись скоморохи за руки, поплыли хороводом вокруг “Костромы”:
Кыстрыма, Кыстрыма, государыня моя Кыстрыма.
У Костромушки кисель с молоком,
У Костромушки блины с творогом.
Кострома - царь-баба. Мужики ей до носу не доросли. А у нее еще кокошник.
Вылетел из хоровода мужичок-растрепа, один глаз подбит, под другим глазом - радуга.
- О, здорово тебе, Кострома!
- Здоровенько.
- Что ты делаешь?
- Да вот веселилася, а теперь работать спохватилася. Хочу прядево брать.
Взяла Кострома прядево, а хоровод опять по кругу пошел: “Кыстрыма, Кыстрыма, государыня моя, Кыстрыма…”
“Царство нужно готовить к большой и долгой войне. Войны с Турцией не миновать”, - ясно подумалось Шереметеву. Он тихонько стал отговаривать себя: войну можно обойти, Азов отдать, а вместе с Азовом махнуть рукой и на другие казачьи городки - мир России необходим, как хлеб и воздух. Чтобы пришли победы потом - теперь нужен мир. Его нужно купить хоть втридорога. На любые убытки ради мира нужно пойти, ибо… войны, большой и долгой, после которой исчезнет Крымское царство и, может быть, и сама Оттоманская империя, - России не миновать. Стоит туркам расправиться с Персией, они попрут на Украину, на русские земли. Волчье племя сытости не ведает.
Винниуса в Туле поторопить нужно. Железные заводы нужно сразу большими ставить, пушек и ядер понадобится бессчетно.
Так думал боярин Шереметев, а скоморохи уже пели концевую песню своей “Костромы”.
Эй, Ягор-Ягорушка, Качурявая головушка.
Да и кто тебя, Ягор, спородил? Спородила меня матушка. А вскормил сударь-батюшка. А взнуздала чужая сторона.
“Чужая сторона? - подумалось Шереметеву. - Для русского чужая ныне - Крымская сторонушка. Сколько мужиков каждый год в полон нехристи уводят? Всю тысячу! И надо терпеть. Терпеть и терпеть…”
Оторвался вороной конь От столба от точеного. А ворвался вороной конь, А ворвался во зеленый сад, Притоптал всю калинушку, Всю калину-малинушку…
“Укреплять, укреплять нужно новые города на засечной линии. И другие ставить. Если турки и подойдут к Москве, так чтобы подошли они битые и терзаные”.
…Собор нужно созывать. Спешно!
Шереметев резко поднялся:
- Спасибо, скоморохи! Потешили,
Ушел в маленькую боковую дверь, узкой лестницей поднялся на второй этаж и спросил писаря:
- Перо да бумага готовы?
- Готовы.
- Пиши!
*
Спешно созванный Земский собор одобрил волю государя, и по городам и весям, во все концы, ко всем народам России полетела царская грамота:
“И мы, великий государь, учинили собор и говорили на соборе… как нам для избавления православных христиан против крымского царя стоять, и какими обычаи ратных людей сбирать, и чем строить? И собором приговорили взять с церковных вотчин даточных людей пеших с десяти дворов по человеку, а с поместий и с вотчин служилых людей и сдворцовых с двадцати дворов по человеку, а с городов, с посадов и с уездов с черных волостей указали есмя взяти, ратным людям в жалованье с десяти дворов за даточного человека по двадцати рублей, со двора по два рубля… А сборщиков вам для сбору тех денег не послали, жалея о вас, чтоб вам от них провежа и убытков не было”.
