Убитый, но живой - Александр Николаевич Цуканов
В тот юбилейный год, когда медали раздавали щедрой рукой, а достижений стало так много, что они не умещались на газетных полосах, Анна Малявина, как ни старалась, не могла купить сыну футболку с длинными рукавами, а переплачивать втрое на толкучке ей было не по карману. Однако изворотливая во все времена, с приговором «голь на выдумку хитра», она перекрасила фуфайку из комплекта нижнего белья в бордовый цвет. Но Ваня надел ее на урок физкультуры лишь раз и весь испереживался, все ждал, что кто-нибудь захохочет, заорет: «А че ж ты кальсоны не одел на физру?»
Он предпочел пропускать занятия. Но к весеннему зачету по физкультуре Ваня Малявин расстарался, выпросил в общежитии спортивную форму и стоял в строю, как и положено, в ярко-красных хэбэшных трусах и мутно-синей футболке с белой оторочкой. Принимали зачет двое преподавателей. Огненно-рыжий, веснушчатый Равиль Юсупович вызывал по журналу и давал старт, а на финише с секундомером стоял рослый длиннорукий Виталий Семенович, который, как рассказывали пацаны, во время дежурства чуть не оторвал Сергею Белову ухо.
С низкого старта Малявин бежал впервые, но это понравилось, и он оставил далеко позади неповоротливого крепыша Мусина. Удивленное восклицание Виталия Семеновича: «Ого, двенадцать и три!» – не воспринял. Это его не интересовало. Вот футбол или бокс – другое дело, тут он знал чемпионов, результаты матчей, знал, чем отличается нокаут от нокдауна, пусть в секцию бокса его так и не приняли, а в футболе ставили всегда на ворота.
В яму для прыжков в длину Малявин сигал десятки раз и умению своему прыгнуть дальше других особого значения не придавал, больше беспокоила укоризна нудного Раввина – Равиля Юсуповича: «У тебя, Малявин, сплошные пропуски?..»
– Шесть метров сорок сантиметров! – Виталий Семенович громко, даже чересчур громко сказал об этом и глянул на рулетку, где держал стиснутые пальцы. Поймав удивленный взгляд старшего преподавателя, добавил: – Проверил, проверил.
А сам цепко оглядывал паренька, который лепился к сокурсникам, словно боялся хоть на минуту остаться в одиночестве, и у него томленье возникло в груди, как у первооткрывателя.
Он восхищался штучной работой природы, которая так математически точно создала голеностоп с тонкой лодыжкой, хорошо развитой икроножной мышцей, округлым коленом, плавно перетекавшим в конус бедра. Этот парень, похоже, тяготился нескладной фигурой и не подозревал о великом своем преимуществе, которое заключалось в умышленной диспропорции короткого туловища и длинных ног, когда тело в своем обезжиренном, облегченном качестве прямо-таки предназначено для резкого выстрела ног.
– К Егорову в секцию ходишь на «Труд»? – спросил он без тени сомнения, потому что это единственная в городе легкоатлетическая секция.
– Вот еще… Не хожу я в секцию, – пробурчал Малявин, словно его виноватили в чем-то.
– Прыгни, пожалуйста, заново, – попросил Виталий Семенович, что не вязалось с его грубоватой манерой.
Возбуждение, овладевшее преподавателем, передалось остальным: все, напирая друг на друга, сгрудились возле ямы для прыжков в длину. Виталий Семенович с предельной дотошностью снова растянул рулетку, хотя на глаз определил, что больше шести метров. Такое ему, специалисту по легкой атлетике, представлялось абсурдным, невозможным. Люди тратят годы труда, а тут без тренировок, пота, наставлений – норма кандидата в мастера спорта.
Он второй год работал в техникуме, но пригляделся к этим подросткам, которые поголовно курили, пили вино, чем похвалялись между собой в раздевалке. Что их влечет и чего они хотят в жизни, кроме расклешенных брюк и танцплощадок, понять невозможно. Когда они перед окном преподавательской кривлялись, матерясь через слово, ему хотелось разметать их в разные стороны, как тараканов, но приходилось сдерживаться. Лишь иногда, если гогот и мат становились невыносимыми, он выходил к ним, презрительно кривя губы, и этого хватало, чтоб они растеклись, гася торопливо окурки.
Он недоумевал. Ему казалось, что Малявин обманывает, чего-то недоговаривает. После занятий Малявин робко зашел в кабинет физкультуры, как приказали, и встал у двери, понуро опустив голову, не потому что боялся, а в силу сложившейся привычки учащегося техникума, когда можно всегда наказать если не за опоздание, шумную возню в коридоре, то хотя бы за длинные волосы. К тому же он проголодался, потому что за последний год вырос на пятнадцать сантиметров и всегда хотел есть, даже после обеда в общепитовской столовой. В спортивные достижения и красивую жизнь за счет них, восхваляемую физруком, Ваня не верил, как и его приятели, напитавшись мудрости матерей, болтавших всегда и повсюду, что ныне даже сатиновых трусов без блата не купишь. Тем более за границу поехать или получить золотую медаль – тут, безусловно, нужен блат.
– Хочешь, я из тебя чемпиона страны сделаю?
– Нет.
– Как это нет? Ты думай, что говоришь. Это же!.. Это – слава, это – квартира, машина, а на тренировках-сборах – сауна, массажист, бесплатное питание…
«Да, питание – это замечательно», – подумал Малявин, и у него сразу заурчало в животе. Он вспомнил, как однажды стоял на лыжной трассе со стаканчиком кисло-соленого пойла в руках и по команде тренера бежал рядом с лыжником, всовывал в руки бумажный стаканчик, а потом в столовой на два честно заработанных талона спецпитания выдали столько еды, что он все не съел и сильно переживал, что нельзя взять оставшееся домой.
А Виталий Семенович увлеченно рассказывал; ему казалось, что вот оно и пришло, то, что искал так много лет, и радовался с той естественной простотой, которая присуща людям честным, что теперь поработает на славу Родины. Ему в голову не могло прийти, что кого-то не будоражит чудный запах спортзала, горячий пот, волнение перед стартом, весь этот праздник сильных мужчин.
– Так мы с тобой договорились. С завтрашнего дня начнем.
– Нет, я не… хочу. Я не могу.
– Да ты!.. Ты что, того? – Физрук покрутил у виска пальцем и несколько увеличился в размерах. – Ты!.. Вон отсюда! Чтоб духу! Чтоб… Нет, стой! Погоди, Малявин. Дай-ка соображу. Ты, видно, чего-то недопонял. Ты приходи сюда завтра после занятий. Приди обязательно со спортивной формой.
– Хорошо, я приду, – испуганно согласился Малявин, хотя знал, что не придет, потому что не имел спортивной формы, а сказать об этом разгневанному физруку не решился.
Ваня решил заболеть.
«Я болен», – старательно убеждал он себя, и ему с утра в самом деле чудился жар, озноб. А если нанюхаться перца и натереть старательно глаза, чтоб катились слезы, то вид в зеркале вовсе больной.
В светлом кабинете перед
