Умереть на рассвете - Евгений Васильевич Шалашов
Иван пропустил насмешку мимо ушей. Понимал, что волнуется атаман, а волнение за усмешкой скрывает.
— Не дело это, если мы от бандюганов бегать станем. От чекистов, от мусоров — это не стыдно. Из пятнадцати рыл, которые у Косого под ружьем, пороха кто-нибудь нюхал? Так, чтобы не трам-пам-пам, как в семнадцатом, а всерьез?
Все задумались, запожимали плечами. Ну, кто его знает, кто в шайке Косого? Могут простые "гопстопники", из деловых, а могут и матерущие волки вроде самого Николаева. По нынешним временам, дочери камергеров на панели стоят, а дочки кухарок государством управляют. Никого не удивит, если бывший уголовник окажется начальником утро, а бывший полицейский налетчиком.
— У Косого только блатные, — решил Пантелеев. — Я с ним пару раз виделся, еще когда в Чека служил. Кичился, что старые порядки уважает, в шайку кого попало не берет. У него малина где-то за Нарвской заставой. Не то в Автово, не то в Тантеевке, не знаю.
— В Волынино у него малина, — сообщил аптекарь.
— Откуда знаешь? — удивился Леонид.
— Так Адочка как-то сказала, — пожал плечами Лев Карлович. — А наша Адочка, она все знает.
— Если за Нарвской заставой, то не Волынино, а Волынкино, — сказал Иван. — Бывал я там, в прежние времена. Пешком часа два идти, на извозчике — с полчаса.
— Извозчики туда не ходят, боятся, — сообщил аптекарь.
— А чего там страшного? Там, почитай, одни работяги жили, с Путиловского завода. Ну, пивали по праздникам, не без этого.
Добрая половина поселка состояла из приземистых бараков. Для мужиков и парней, только-только приехавших из деревни и нанявшихся чернорабочими (котлы чистить, подай-принеси), для возчиков, решивших подзаработать за зиму копеечку-другую, были уготованы длинные сараи с маленькими окошками. Тесновато, соседи по нарам храпят денно и нощно, зато дешево, всего два рубля в месяц. При заработной плате в восемнадцать рублей — очень даже неплохо. Для тех, кто профессию освоил (это, худым концом, двадцать пять-тридцать рублей после всех вычетов), семьей обзавелся, предназначались бараки с комнатушками, выстроившимся вдоль тесного коридора, с двумя общими кухнями и "удобствами" за пять рублей в месяц. А крепко на ноги встал, жалованье пошло в сорок, а то и в пятьдесят рублей, можно и об отдельном жилье подумать — либо о своем доме (хрюшку-поросюшку завести, садик-огородик вскопать), либо о многосемейном доме (вход-выход и прочее отдельно от соседей, собственная печь, но общая стена, такой дешевле обойдется).
— Лейб-гвардейцы в гости к рабочим захаживали? Или к работницам? — подначил Ивана атаман. — Не иначе строевой подготовке девок учили!
Иван Афиногенович закашлялся. Ну, была у него там когда-то зазнобушка, Полинкой звали. Красивая, чем-то на Фроську похожая (ну, или Фроська на нее). Обе ладные, черноглазые, за словом в карман не полезут. У Полинки отец умер рано, братья остались младшие и мать больная. На завод вместо отца пошла и не метелкой махала, как остальные девки, а инструменты делала, резцы токарям правила. Женился б на ней, если бы не Марфа. Когда узнала, что у гвардейца жена дома осталась, отшила сразу. Слышал, что судьба у девчонки худая сложилась — рука попала в станок, кровью изошла. Известно, капиталисты о своих работниках не особо печалились.
Впрочем, компания не стала особо выяснять, что там делал гвардеец.
— Из "путиловцев", почитай, половина на фронт ушли, а вернулись не все, — пояснил комиссар. — Как хозяев поперли, рабочие начали ближе к заводу перебираться, на городские квартиры. Они из бараков уходили, а разная шваль на их место вселялась. В двадцатом мы там дезертиров выковыривали.
— Стало быть, отступных Косому платить не станем, если налезет, отпор дадим. Так? — подвел итог Пантелеев.
— А чего же мы ждать-то будем? — не согласился Иван. — Мы их не трогали, а они нашего Ваську обидели. Дурак он и обалдуй, но свой. Такое спускать нельзя.
— Да я сам бы Косому башку открутил, — раздраженно огрызнулся Леонид. — Но мы против них не потянем. Отобьемся если, так и то хорошо.
— Не обижайся, Леонид, но маловато ты на фронте побыл, — сурово кашлянул бывший унтер-офицер лейб-гвардии Финляндского полка, отставной комвзвода Красной Армии. — Самая лучшая оборона — нападение. Только не с дурику надо, а как положено. Разведку провести, кое-что из оружия да боеприпасов подкупить.
— Иван Афиногенович, никто тебя за язык не тянул. Если берешься, то на тебе и разведка, и командование. А мы с комиссаром, да с Васькой, как оклемается, в исполнении. А ты, Лева, да не бледней, никто тебя воевать не заставляет, интеллигента плюшевого, ты у нас на интендантстве.
Лучший разведчик не должен быть похож на разведчика. И хотя Николаеву за время боевых действий ни разу не доводилось ходить в разведку, основные правила он знал. Посему отправился пешком и налегке (не считая мешка, где было кое-какое барахло и кусок хлеба). Оружие с собой брать не стал (ножичек небольшой разве оружие? За грибами ходить, карандаши чинить). Не приведи господь, попадешься с наганом, не отмажешься. С револьвером нынче либо деловые, либо милиционеры ходят, а ни с теми, ни с другими Николаеву связываться не резон. К тому же, если ты без оружия, то остерегаешься больше.
Прибыв на место, перво-наперво переоделся. Добротную одежду и обувь спрятал в мешок. Облачившись в несвежую рубаху, напялил на ноги драные башмаки. Про обувку все почему-то забывают. Вот стоит нищенка возле храма, вся в дранье, без слез не посмотришь, рука сама в карман лезет за копеечкой, а глянешь на ноги, а на них лакированные чеботы! Помнится, в девятнадцатом году деникинского шпиона поймали. Хорошо мужик перекинулся — блуза, пропахшая машинным маслом, кепка старая, окалиной прожженная. Посмотришь — пролетарий чистейшей воды. Только в офицерских сапогах. И не то смутило, что в офицерских, а что начищены до блеска. Ну, не чистят пролетарии сапоги до зеркального блеска!
Иван не ждал, что удастся сразу отыскать лежбище Косого. Волынкино хотя и именовалось деревней, но по размерам тянуло на село. Но жилых (или живых) домов осталось немного — что сожжено, что заброшено. Больше всех пострадали бараки. Тоже ничего удивительного. В прежние времена за каждым бараком надзор был. Хозяин смотрел, чтобы трубы были вычищены, печи в исправности содержались. И полицейские хотя бы раз в полгода обход проводили. Взятку было бесполезно давать —
