Любовь и проклятие камня - Ульяна Подавалова-Петухова
Соджун показал Анпё на забор, и тот уже готов был взобраться, но Елень остановила мужчин, ткнув в руку капитана. Тот даже чертыхнулся, но Анпё вспомнил о ране, хлопнул себя по лбу и быстро встал спиной к стене, сложив перед собой руки в замок. Раздосадованному Соджуну ничего другого не оставалось, как упереться сапогом в этот замок, да с помощью верного друга взобраться на забор. Потом так же Анпё подсадил и Елень, наверху ей помог капитан. Сам Анпё взобрался с такой сноровкой, будто делал это каждый день. Слуга легко спрыгнул на землю по другую сторону. Соджун прыгнул следом, а потом протянул руки, чтобы помочь спуститься Елень. Она поскользнулась на крыше забора, неуклюже завалилась вперед и непременно разбила бы себе лицо, если бы Соджун ее не подхватил, сам едва устояв на ногах. Сжав тонкий стан в своих руках, он сделал пару шагов назад и поставил женщину на землю, неохотно разомкнув руки. Елень было неловко, она одернула одежду и побежала куда-то за угол. Соджун поспешил следом.
Первый тайник нашли сразу. На кухне в указанном месте мужчины вскрыли полы, копнули пару раз и кое-как вытащили деревянный короб в локоть длиной. Поднять одному его было не по силам: он доверху был засыпан связками монет. Мужчины переглянулись и вытащили мешки, в которые и сгрудили добро, поделив пополам. Короб разломали и засунули в погасшую печь. Яму закопали, доски вернули на место.
Под камнем крыльца хранились луки и мечи. Не просто луки, а настоящее произведение искусства. Соджун провел по сомкнутым рогам лука, оплетенным сухожилиями и самой лучшей кожей, и как знаток сразу почувствовал ту страшную мощь, которая таилась в этом оружии. Один такой лук стоил половину монет из короба. Мечи были тоже лучшего качества. Один привлекал своей необычностью, Соджун выдернул его и присмотрелся. Оплетенная кожей рукоять исшаркалась, однако даже в ножнах этот меч был грозен и внушал страх.
— Мое приданное, — тихо шепнула Елень, и Соджун поднял на нее глаза. — Это подарок императора Мин моему деду за победу. Все, что было у меня, когда я вошла в этот дом.
Соджун положил меч в ящик и закрыл его.
— Берем вместе с ящиком, — сказал он. Анпё кивнул. — А третий?
Женщина кивнула в сторону конюшни. Анпё поспешил туда, а Елень и Соджун остались во дворе.
Она знала, что придется переступить порог конюшни, где над ней так долго издевались, но, оказавшись перед высокими раскачивающимися створками, она вдруг осознала, что не может этого сделать. Даже заглядывать внутрь было жутко, словно там еще хранилось ее страдание, готовое ежеминутно поглотить ее.
— Просто скажите где, — проговорил Соджун. Женщина кивнула и назвала место. Капитан поспешил к Анпё, скоро оттуда раздался треск дерева: мужчины разбирали пол.
Елень, оставшись одна, вдруг осознала, что находится во дворе родного дома. Когда-то здесь она сидела и присматривала за маленькими Хванрё и Хвансу. Тогда она даже мечтать не смела остаться в этом доме. А потом… Потом вот здесь, у крыльца, стояла ширма, а перед ней шестнадцатилетняя Елень кланялась своему мужу Шиу. Ему был тридцать один год. И все эти прекрасные двадцать лет были прожиты душа в душу. Бабушка говорила о бессмертии души, о Боге, который все видит и направляет человека на пути его. Как же тогда получилось, что этот Бог допустил, что все сложилось так? Зачем отнял Шиу и мальчиков? Какой в этом смысл?
И тут она почувствовала, как сильно устала. Устала от жизни. Устала от несправедливости. Устала кланяться, да и ненавидеть тоже устала. Она никогда не думала о свободе, ведь всю свою жизнь она была свободной.
Когда родилась, отец отказался от нее, своей единственной дочери, потому что любимая жена так и не встала, дав жизнь своему ребенку. Минчжу была старшей дочерью генерала Сюй Вэя, отцом которого был великий военачальник Сюй Да[1]. Так уж сложилось, что своего великого прадеда Елень никогда не видела, как, впрочем и дед, отошедший от дел армии из-за увечья.
После смерти матери и отъезда отца в Нанкин, Елень осталась у деда и бабушки, в честь которой ее и назвали. Судьба-насмешница великому генералу не подарила ни одного сына, ни единого внука. Все сплошь девки: три дочери и десять внучек! Вот только крепче всех любил он Елень, говорил, что она больше всех походит на бабушку, а уж в жене генерал души не чаял!
Именно дед обучил Елень всем военным хитростям. Ей было пять лет, когда она впервые вместе с дедом поехала на охоту. В семь она уже неплохо била в цель, а в девять перестала ронять меч. Бабушка только за сердце хваталась, глядя на старания внучки. Но девочке и самой была в радость военная наука. Что уж греха таить, в четырнадцать лет она ни штопать, ни чай заваривать не умела, зато ножи метала — не чета многим усатым воинам! Бабушка, правда, запрещала этим хвастать, дескать, не девичье это дело, мечом махать, да только тщетно все было!
Угасли. Ушли друг за другом. Сначала бабушка, а за ней и дед. Кое-как дождался приезда отца Елень и передал тому дочь, а ночью умер во сне, сжимая бабушкин платок. Было ему почти семьдесят. Прошло столько лет, а Елень до сих пор свято верит, кабы бабушка не умерла, дед тоже жил бы да здравствовал: великой силы был человек! Но без любимой ему стало скучно жить. Вот и все.
Так бывает. Мир тускнеет, блекнет, а следом и ты гаснешь.
Шиу… Шиу был ее светом. Его мягкий вкрадчивый голос ей и по сию пору слышится. Больше в жизни уже ни света не будет, ни тем более любви. Ушло — не вернуть. Как не вернуть этот дом, как не вернуть Шиу и мальчиков.
Соджун вышел, неся
