Луи Мари Энн Куперус - Ксеркс
Отскочив к двери, он распахнул её и вывалился наружу, так и не заметив выпорхнувшую вместе с ним голубку.
— Страшное место! — обратился оратор к ожидавшим его друзьям. — Задержаться там после совершения молитвы способен лишь человек, наделённый жестоким сердцем.
Через несколько дней в Элладе с удивлением узнали, что войско ушло от Темпе, даже не обнажив оружия и оставив проход открытым для армии Ксеркса. Утверждали, что Демарат, как всегда бдительный, буквально в последний миг обнаружил слабости в обороне, способные повлечь за собой катастрофические последствия. Посему, скорбя об отступлении, все возносили хвалу дальновидному оратору. Все… за исключением двоих: Биаса и Формия. Они нередко беседовали между собой, в особенности после кратковременного визита Хирама.
— В море плещется куда более крупная рыба, чем попадает в сети, — заключил озадаченный рыботорговец после долгого пустословия.
Однако Гермионе не было дела до всего этого. Её руки были заняты пелёнками. А мысли — плетёной колыбелью, подвешенной между столпов дома Гермиппа, смотревшего прямо на Саламин.
Глава 5
Нетрудно превозносить благословенный мир. Ещё проще живописать ужасы войны, и всё же война на все времена останется величайшей игрой из всех, которыми способны занять себя острые умы. Ибо она призывает к жизни всякий талант, всякую разновидность отваги, физической и духовной. Немедленно пробуждая в человеке животное начало, столь же быстро она делает его героем. Только война требует от людей звериной силы, железной воли, змеиной хитрости и львиной отваги, и притом сразу. А о том, кто в должной мере наделён всеми этими качествами, история напишет: он победил. И поскольку боги щедро оделили Мардония, всё знавшего и успевавшего повсюду, Главкой заранее оплакивал участь Эллады, забывая о сокрушительной силе греческого оружия.
Какое-то время казалось, что персидские полчища иступят в Афины без битвы и дарования Мардония останутся втуне. Ксеркс прошёл по Фракии и Македонии, встретив на пути своём лишь покорное гостеприимство городов, лежавших на пути. В Дориске он провёл смотр войска и улыбнулся, узнав от раболепствующих писцов о том, что за знаменем его шли семнадцать сотен тысяч пехотинцев и восемьдесят тысяч всадников. Перебежчики и лазутчики, прибывавшие с юга Эллады, говорили о том, что духом пали даже самые стойкие патриоты, что повсюду — кроме Афин и Спарты — звучат голоса, требующие послать непобедимому царю «землю и воду» в знак покорности. Главкон, знавший замыслы Фемистокла, рассчитывал, что возле Темпийского прохода, за которым лежала Фессалия, эллины встанут насмерть. По слухам, десять тысяч греческой пехоты уже стояли там. Однако надежды изгнанника рухнули. К разочарованию персидских вельмож, больших любителей битв, скоро стало известно, что трусливые эллины бежали на кораблях, оставив перед завоевателями открытой дорогу на плодородные равнины Фессалии.
Рухнула последняя надежда Главкона. Эллада обречена. Он едва ли не рассчитывал вот-вот увидеть Фемистокла, прибывшего из Афин с мирным посольством. Прежней жизни, казалось, не возвратить, и он покорился стараниям Мардония научить его поступать, говорить и мыслить, как подобает истинному сыну Востока. Как-то вечером он даже низко склонился перед царём и был вознаграждён приглашением сыграть с его величеством партию в кости. Ксеркс простёр свою милость ещё дальше: он позволил своему новому подданному выиграть у него троих красивых рабов-сирийцев.
— Твои эллины становятся мудрыми, — объявил властелин, когда в стан его прибыло посольство локрийцев, явившихся к Царю Царей с землёй и водой. — И если они научатся быть правдивыми, то могут даже сравняться с арийцами.
— Великий государь не слыхал лжи из моих уст, — ответил Главкон.
— Ты быстро учишься добродетелям. Следует возвысить и вознаградить тебя за это.
— Царь слишком щедр ко мне. Боюсь, многие его подданные втайне осуждают моё быстрое возвышение.
— Осуждают? Твоё возвышение? — В глазах Ксеркса сверкнул гнев. — Клянусь Маздой, это значит, что они осуждают меня, ибо возвысил себя я сам! Слушай, Отан, — обратился он к одному из персидских полководцев, находившемуся неподалёку, — назови мне имена тех непослушных рабов, которые недовольны возвышением Прексаспа.
Полководец — один из тех, кто громче всех выражал своё несогласие, — упал на колени и поцеловал ковёр:
— Таких нет, бессмертный владыка. Среди ариев не найдётся ни единой души, не радующейся тому, что царь отыскал столь благородный предмет для своих божественных милостей.
— Ты слышал, Прексасп, — проговорил довольный ответом Ксеркс. — Я рад услышанному, ибо человек, усомнившийся в моей мудрости, будет сидеть на колу. Завтра день моего рождения, и я хочу видеть тебя на пиру вместе с другими знатными людьми.
— Милость царя безгранична.
— Не переставай заслуживать её. Мардоний хвалит тебя. Ты сам убедишься, что лучше рассчитывать на благоволение доброго владыки, чем на прихоть толпы, правящей в ваших беспомощных городах.
* * *День рождения Ксеркса начали праздновать прямо с утра. Войску, остановившемуся на цветущей равнине возле Лариссы, устроили обильное пиршество. Царь раздал уйму денег. Весь день он восседал в своём подобном дворцу шатре, принимая поздравления даже от самых смиренных соратников, и исполнял в свой черёд их просьбы. Маги принесли чистокровных жеребцов и драгоценные благовония в жертву Митре, Царю Просторных Пастбищ, Вохуману, Святому Советнику и прочим духам, прося их ниспослать благословение персидскому войску.
«Пиршество совершенных» началось вечером. Оно ничем не отличалось от приёма, устроенного в Сардах. Шесты, поддерживавшие шатёр, блистали серебром, между ними висели зелёные и пурпурные занавеси, великолепные ковры покрывали кушетки. Только пили меньше и требования этикета были не столь строги. Осчастливленные приглашением гости ели изысканные яства с царского стола: муку для хлеба привезли из Ассувы, вино — из Хелбона, даже воду, которой разбавляли вино, доставили из Хоаспа, что возле Суз.
Уже перед концом пира пришли прекраснейшие из женщин и, не скрывая под вуалями лиц, танцевали перед царём: в такой день они могли блеснуть своею красотой. Последней была Роксана. Она танцевала одна, и облачко тончайших розовых одежд окружало её фигуру. На чёрных волосах её искрилась украшенная алмазами диадема. Под чувственный напев изгибала она лёгкий стан перед царём и восхищенными вельможами, кружа, переступая, взмахивая руками, и полные изящества движения вершили свои чары. Наконец она упала на колени перед Ксерксом. Все присутствующие принялись рукоплескать. Царь с улыбкой посмотрел на девушку.
— Встань, сестра Мардония. Весь Иран радуется тебе сейчас. Чьих только просьб не исполнял я сегодня, а теперь с радостью выполню твою. Говори и проси, вплоть до половины моего царства.
Зардевшаяся танцовщица поднялась и склонила увенчанную диадемой голову. Она молчала; наконец вставшая со своего места возле Мардония Артозостра подошла к ней и что-то прошептала на ухо. После она повернулась к Ксерксу, и всё внимание гостей обратилось к супруге Мардония.
— Да будет милостив мой царственный брат. Вот слово Роксаны: «Я люблю брата своего Мардония, но вопреки персидскому обычаю он не выдал меня замуж, хотя мне уже девятнадцать лет. Если я найду среди присутствующих подходящего жениха, пусть царь прикажет Мардонию выдать меня за знатного юношу, способного почтить меня доблестными деяниями и верной службой царю».
— Честная просьба! Пусть царь исполнит её! — закричали два десятка голосов.
А более мудрые зашептали:
— Она говорит это не без ведома самого Мардония.
Ксеркс благосклонно улыбнулся и, обдумывая ответ, потёр переносицу.
— Плохой пример, госпожа. Что будет с нами, если женщины начнут сами выбирать себе мужей, не ожидая, пока отцы или братья изъявят свою благую волю? Но я обещал. А царское слово есть царское слово. Дочь Гобрии, твоё желание будет исполнено. Подойди сюда, Мардоний. — Носитель царского лука подошёл к трону. — Ты слыхал просьбу твоей сестры и мой ответ. Найди же ей мужа.
Мардоний почтительно склонил голову:
— Царь, ты изрёк своё слово, и все решения твои полны мудрости. Сейчас, когда повелитель мира, а с ним всё арийское войско вышли на битву, не время свадеб. Но как только нечестивые мятежники среди эллинов падут от нашей руки, я с радостью передам свою сестру тому из твоих слуг, которого захочет почтить царь.
— Ты слыхала своего брата, госпожа. — На губы царя легла улыбка. — Ты получишь мужа, но и Мардоний будет почтён в его праве. Твоя участь в моих руках. И разве не должен хранитель всех домашних очагов в моём государстве предостеречь всех отважных дев, чтобы они не проявляли самовольства, чтобы не докучали царю? Как же мне наказать тебя?
